Страница 56 из 70
Страсть Бойза посягать на прерогативы губернатора не могла не вызвать неудовольствия Лонгвуд Хаус, а косвенно — и Плантейшн Хаус. В феврале 1818 года следом за сыном слуги Монтолонов и горничной графини Бертран приступ желудочных болей сразил дворецкого Наполеона Чиприани Франчески, а так как на острове не было католического священника, этого закоренелого безбожника, каким был корсиканский слуга, предали земле под заунывные молитвы англиканских пасторов. Над свежевырытой могилой преподобный Бойз произнес евангельские слова: «Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями» (Иов, 14: 1). Эти слова были как нельзя более уместны: Чиприани прожил короткую жизнь, и горести не обошли его стороной. Материальная сторона похорон была, по местному обычаю, поручена Соломону, который, едва были погашены свечи, поспешил предъявить Монтолону счет примерно на 1400 франков золотом, то есть семьдесят золотых монет с изображением Императора, примерно 6 тысяч по курсу 1987 года. Французы возмутились, и не без оснований, но заплатили, а Лоу, поставленный о том в известность, со смешком заметил: «Это недорого, раз они согласились похоронить его как протестанта; это обычная цена».
Впрочем, он лгал, что ему случалось делать часто. Желая выказать расположение преподобному отцу, который, несмотря на свой всем известный ригоризм, согласился отслужить панихиду, Наполеон передал ему через доктора О'Мира серебряную табакерку с чеканкой и 25 фунтов для бедных его прихода; сначала он хотел послать 50 фунтов, но затем сумма была уменьшена вдвое, что совершенно неожиданно привело в ярость Лоу.
— Наполеону Бонапарту должно было бы быть стыдно посылать 25 фунтов вместо 50.
Что касается табакерки, то Бойз был бы счастлив сохранить ее. Но, как человек тщеславный, он имел слабость показать ее Вернону, который сообщил об этом доктору Бакстеру, а тот — Риду, каковой доложил об этом Лоу Преподобному отцу пришлось, не без сожаления, вернуть подарок; в старости он признался, что привез со Святой Елены и выгодно продал подставку для яиц, хлебницу, серебряные приборы, трость, кресло из Лонгвуда, пуговицы от мундира и волосы «Бонапарта». Нужно уточнить, что он умер в 1867 году, когда изгнанник со Святой Елены, по странной прихоти судьбы, стал для Сент-Джеймсского двора «его величеством покойным Императором Наполеоном», дядей его величества Императора французов.
Сношения Вернона с французами из Лонгвуда были весьма ограниченны, так как если он решался пойти с супругой к Бертранам, то после каждого визита подвергался допросу, с чем не мог смириться. Поэтому он довольствовался тем, что крестил родившихся в изгнании детей Бертранов, Монтолонов и слуг вплоть до того дня, когда из Рима прибыли аббаты Буонавита и Виньяли.
Разногласия между двумя пасторами будут нарастать, и через три года пребывания на острове Верной, не в силах более это переносить, открыто перейдет в лагерь губернатора. История с табакеркой Императора в 1818 году положила начало неприязни, которая быстро превратилась в ненависть. «Второй капеллан принес губернатору в январе 1821 года еще не известные письма старого пастора, — рассказывает Горрекер. — Сделано это было для того, чтобы показать отсутствие разницы между тем, что говорилось и что писалось в ту пору, когда он пытался настроить губернатора против первого капеллана». Хадсон Лоу ловко управлял людьми в сутане, и в том не было его особой заслуги: раскол царил в их лагере.
— Архиепископ локти себе перекусает в тот день, когда я напишу в Англию, — посмеивался он; я не пощажу его, он себя обесчестил.
Несмотря на их неуживчивый, несговорчивый и мстительный нрав, пасторы в общем-то были для Лоу, как говорят англичане, «лишь маленькой занозой». По отношению к французам они выказывали равнодушие, граничащее с презрением, модным тогда на Святой Елене, сдобренным, однако, толикой любопытства к интимной жизни обитателей Лонгвуда. Прибытие в 1819 году двух католических священников должно было бы охладить их пыл. Ничего подобного, они и не подумали умерить свои претензии, утверждая превосходство протестантской Церкви над «римским вероисповеданием». Во время похорон Наполеона Верной заявил о своем намерении идти впереди похоронной процессии рядом с аббатом Виньяли, который отказался от этого стеснительного эскорта. Чтобы предать церемонии «законный» характер, англичанин помчался в долину Лфани, чтобы до прибытия кортежа освятить только что выкопанную могилу.
— Да освятит Господь сию землю, дабы принять с миром тело Наполеона Бонапарта.
Рабы
В 1816 году Святая Елена оставалась единственным британским владением, где все еще существовало рабство и где всякий ребенок, родившийся от женщины-рабыни, считался рабом. В январе 1816 года один английский офицер рассказывает Гурго о торговле рабами.
Это ужасно!
В 1818 году под давлением движения против рабства Лоу решает собрать ассамблею поселенцев для обсуждения этой проблемы; после десятиминутной дискуссии белые единодушно заявляют о своем доверии губернатору и поручают комиссии из тринадцати человек подготовить соответствующий документ: «Все дети, рожденные рабами после Рождества 1818 года, будут считаться свободными, но должны будут служить в этом качестве хозяину своей матери: юноши — до восемнадцати лет, девушки — до шестнадцати. Хозяева обязаны позаботиться о том, чтобы они посещали церковь и воскресную школу».
Все это напечатано на первой странице правительственной газеты. Прекрасно, но в 1823 году преподобный Бойз заявил с возмущением о том, что был свидетелем продажи рабов. Ему ответили, что нет иных способов решить участь чернокожих в случае смерти или отъезда их хозяев и что в этой процедуре нет ничего противозаконного, так как сделки производятся между местными владельцами. Рабы, служившие на острове во времена Наполеона, были таким образом, несмотря на пышные декларации властей, существами, не имеющими ни прав, ни свободы, ни власти. Они принадлежали к той же социальной категории, что и китайцы, и вместе с ними составляли толпу поденщиков и слуг с единственной разницей: если чернокожим рабам хозяева присваивали звучные имена Меркуриев, Сципионов, Августов, Платонов или Цезарей, у китайцев были только номера[43].
Самым известным рабом, попавшим в местные анналы наполеоновской поры, был малаец Тоби, принадлежавший Бриарам и купленный Балькомбами у одного английского капитана; он полновластно хозяйничал в огороде, и Наполеон иногда ласково с ним заговаривал или приказывал дать ему золотую монетку. Бетси однажды осмелилась рассказать тому, кого она считала как бы своим добрым дядюшкой, о своем заветном желании добиться освобождения Тоби, о чем Балькомбы не желали и слышать:
— Я не могу больше любить моего отца, потому что он не исполняет своего обещания; но я буду вас очень любить, если вы вернете Тоби его детям. Вы знаете, у него есть дочка одних со мной лет, и она очень на него похожа.
Наполеон заверил ее, что завтра же, с помощью адмирала, добьется, чтобы Тоби выкупили и отправили на родину. Но он не принял в расчет Лоу который заявил О'Мира, явившемуся к нему в качестве посредника:
— Вы не знаете, сколь важно то, о чем вы меня просите; Бонапарт не просто хочет доставить удовольствие мисс Балькомб, добившись освобождения Тоби; он хочет заслужить признательность всех негров на острове. Он хочет сделать то же, что и на Сан-Доминго[44]. Я ни за что на свете не сделаю того, о чем вы меня просите.
Раб Тоби не обрел свободы, но получил утешение — хотя, по правде говоря, весьма слабое для малайского раба: его история вдохновила художников на создание трогательных эстампов романтической эпохи и картин вроде «Наполеон и раб Тоби», имевших в свое время большой успех.
Кроме раба Балькомбов еще одному темнокожему довелось привлечь к себе внимание, а именно слуге Лас Казов Джеймсу Скотту. Сметливый и расторопный мулат, он был нанят камергером Императора, когда французы обустраивались в Лонгвуде. Положение «свободного мулата» давало ему некоторые привилегии, и так как он мог свободно перемещаться по острову, его господин прибег к его услугам, чтобы установить контакты с русским комиссаром графом Бальменом, как о том уже говорилось ранее. Сведения об этом дошли до Лоу, и тот решил прогнать молодого человека, поручив его обязанности солдату. Но поскольку Лас Каз отказался взять слугу, предложенного англичанами, в Плантейшн Хаус вынуждены были согласиться вернуть неугодного им человека в Лонгвуд, но прежде привели его к Хадсону Лоу и учинили ему допрос. Только человек, не имеющий ни малейшего представления о психологии этих горемык, может не понять, какое впечатление должна была произвести на беднягу эта встреча: для жителя Святой Елены беседа с глазу на глаз с губернатором — тяжкое испытание. Что было сказано? Какого обещания добился «Его Превосходительство»? Во всяком случае, неделю спустя, воспользовавшись темнотой и знанием местности, Джеймс Скотт проник в Лонгвуд Хаус, пробрался в жилище Лас Каза и сказал ему, «что, находясь в услужении у человека, отправляющегося в Англию, он готов взяться за исполнение поручений». Это смахивало на заговор, а точнее, на западню. На следующий день Наполеон обсуждает с Лас Казом возможность переправить таким способом для публикации в Европе ноты протеста; он колеблется и не принимает никакого решения. Джеймс Скотт вновь появляется следующей ночью и повторяет свое предложение Лас Казу и тот, не заручившись согласием Императора, приказывает своему сыну переписать письмо, адресованное Люсьену Бонапарту, для удобства транспортировки текст написан мельчайшими буквами на куске белого шелка, который мулат должен зашить в подкладку своего жилета. Ловушка захлопнулась.
43
История рабства на Святой Елене восходит к первым дням поселения. Поскольку местное законодательство предусматривало годовой налог всего лишь в 10 шиллингов за одного раба, белые стремились приобрести эту рабочую силу, которой они могли распоряжаться по своему произволу. В 1742 году было объявлено, что всякий корабль, идущий с Мадагаскара и желающий пополнить запасы воды, должен будет оставить одного раба, мужчину или женщину. Нарушений дисциплины хозяева не терпели: за кражу 18 пенсов — 20 ударов кнута «по обнаженному телу»; за 3 шиллинга — 30 ударов. Всякого раба мужского пола, ударившего или попытавшегося ударить белого, кастрировали; если речь шла о женщине, ей всего лишь отрезали уши...
44
Сан-Доминго — название западной части острова Гаити, являвшейся с конца XVII века французской колонией. В 1791 году здесь началось восстание черных рабов, в 1804 году провозглашена независимость острова и отменено рабство. (Прим. ред.)