Страница 41 из 70
Таковы были три человека, которые должны были исполнять обязанности «помощников тюремщиков». Один из них был французским маркизом, другой — посланником бывшего тестя пленника, а третий — посланником его бывшего друга. Надо сказать, что они причиняли немало беспокойств британцам. «Спутники Бонапарта могут вступить в тайное соглашение с комиссарами, у которых так много свободного времени, что от скуки они вполне могут совершить опрометчивые шаги», — предвидел лорд Батхэрст, — вам следует поощрять их желание развлечься и сменить обстановку, отправившись в Кейптаун, а также регулярно составлять для них бюллетени о состоянии здоровья вашего пленника, которые они будут отправлять своим дворам». Что касается премьер-министра лорда Ливерпуля, то он вполне разделял пессимизм своего государственного секретаря. «Так как на острове им почти нечего делать, комиссары вскоре начнут скучать, затем ссориться, и их ссоры могут в значительной степени осложнить надзор за пленником». Как исполнительный чиновник, Лоу примет к сведению эти мнения и своим изощренным тиранством сделает невыносимой повседневную жизнь этих трех иностранцев; выказывая расположение одному, ссорясь с другим и презирая третьего, он сможет держать их в отдалении от Лонгвуда, обрекая на праздность, недовольство и скуку, побуждая их бежать с этого острова, который одно его присутствие делало едва ли не проклятым. Лишь самый глупый из трех, Моншеню, окунув в яд свое перо, осмелился сказать ему напрямик: «Жизнь наша здесь невыносима. Мы живем словно во вражеском лагере. Люди едва ли не боятся говорить друг с другом. Почему здесь нет даже намека на учтивость? Я встречал ее в Лондоне, стало быть, она не вовсе чужда вашей нации».
А затем он не лишает себя удовольствия злорадно добавить, что «полномочные посланники», такие как он, имеют преимущества перед губернатором. Это, конечно, не так, но почему бы лишний раз не уязвить противника!
Что касается Наполеона, то он поначалу надеялся, что комиссары, и в их числе даже француз, будут «аккредитованы» в Лонгвуде и позволят ему поддерживать сношения с государями. Но затем он реагирует точно так же, как и британцы: «Что за нелепость присылать сюда комиссаров, не имеющих никаких обязанностей и ни за что не отвечающих? У них не будет иного занятия, как слоняться по улицам и карабкаться на скалы. Прусское правительство выказало более благоразумия и сэкономило деньги».
Как свидетели перед судом истории, эти трое, за исключением Бальмена, значат немного: маркиза занимали лишь цены на продукты и возможность вкусно поесть, а своим стремлением оставаться «незаметным человеком» он изрядно напоминал вольтеровского аббата Трюбле; австрийцу равно не хватало как ума, так и здравого смысла. И только русский резидент попытался понять положение низвергнутого монарха, разделить изгнание которого он имел честь. Только он в своих депешах мог в известной мере передать отравленную атмосферу Святой Елены той поры.
Глава пятая
ВОЕННЫЕ
Годы 1815—1821 оказались кошмаром не только для Наполеона, но и для других обитателей Святой Елены, европейцев и местных, гражданских и военных. Суровость и подозрительность сэра Хадсона Лоу и его агентов грозили им с тем же неумолимым постоянством, что и пленникам; перенаселенность, недостаточное снабжение и постоянная слежка превращали их жизнь в казарменную рутину. Имея лишь косвенное или вовсе не имея никакого отношения к официальной политике и высшим полицейским чинам, они должны были безропотно сносить и нехватку продуктов, и произвол полицейских чинов, и необходимость знать пароль, и домашние обыски, и всякого рода правила и запреты, и гнетущую атмосферу государственной тюрьмы, где все подчинено соображениям безопасности.
Конечно, положение у всех было разное: полковнику все видится иначе, чем рядовому, а старейшине острова сэру Уильяму Доветону — иначе, чем рабам, составляющим большую часть рабочей силы на Святой Елене. Но каждый в своей среде и на свой лад страдает от тяжкого бремени всяческих ограничений; страх делает людей столь молчаливыми, что нужно перелистать кипы бумаг в общественных и личных архивах, множество дневников, писем и мемуаров, чтобы воссоздать в подробностях повседневную жизнь тех, кто непосредственно не был связан ни с Хадсоном Лоу ни с Наполеоном.
Местное общество непроизвольно разделилось на кланы, как это обычно происходит с любыми ограниченными объединениями людей, в частности военных, когда и в семье приходится жить гарнизонной жизнью. Жизненный уклад определяется принадлежностью к сухопутной армии, морскому флоту или Индийской компании. На более низкой социальной ступени нет и речи ни о каком объединении: нужно просто жить, то есть работать, есть и пить и стараться избежать кнута или, того хуже, веревки.
Первенствуют на Святой Елене военные, и это естественно на острове, где губернатор носит эполеты, а главным персонажем, хотя и пленным, является «генерал самого высокого ранга». Моряки, привилегированная каста в Великобритании, а также служащие Индийской компании, занимающие видное положение, с явным неудовольствием относятся к вторжению этих полутора тысяч европейцев, которые сметают все лучшие продукты, нанимают себе в услужение лучших слуг, занимают лучшие дома и, как хозяева, распоряжаются там, где раньше появлялись лишь в качестве гостей. В конечном счете недовольны все, и множество документов свидетельствует об усталости, горечи и несчастьях, порождаемых этой тюремной атмосферой.
Сухопутная армия
Армейские чины, первыми прибывшие на «Нортумберленде» вместе с Наполеоном, поспешили устроиться как можно более удобно в Лемон Вэлли, Фрэнсис Плейн, Дедвуде и Хате Гейт. Командующий, полковник Бингэм, занимает Ноллкомб, прелестный дом, расположенный в небольшой уютной долине, в пяти минутах от Плантейшн Хаус. Высшие офицерские чины, по большей части расквартированные в Дедвуде, рядом с Лонгвудом, живут в коттеджах, окружающих лагерь, в то время как младшие чины вынуждены довольствоваться бараками. Семьи живут в тех же условиях, что и мужья, и на офицеров из окружения губернатора, занявших самое лучшее жилье, смотрят не слишком доброжелательно… Сэр Томас Рид, остановивший свой выбор на Аларм Хаус, на полпути между Лонгвудом и Джеймстауном, забирает себе лучшую мебель, к великому возмущению Горрекера, который, будучи холостяком, вынужден довольствоваться унылой комнатой в Плантейшн Хаус, обставленной разрозненной мебелью, расшатанной и облезлой. Полковник Виниярд с молодой женой поселился в Рок Роуз, на лоне удивительного пейзажа Санди-Бэй, посреди пышно разросшихся камелий, фуксий и дурмана; а очаровательный лейтенант Джексон — тот, к кому неравнодушна мадам де Монтолон, — вместе со своим товарищем Уортхэмом обосновался в расположенном по соседству и столь же идиллическом Роуз Коттедже. Позже, для того чтобы он находился поблизости от тех, а точнее от той, за кем он должен следить, Лоу поселит Джексона в самом Лонгвуде, в коттедже, примыкающем к караульному помещению.
Унтер-офицеры и солдаты живут в палатках. Положение их незавидно, потому что плато Дедвуд расположено таким образом, что зимой — в сезон дождей — оно насквозь продувается ледяным ветром, а летом превращается в выжженную пустыню, где нет ни деревца, ни скалы — словом, никакой защиты от палящих лучей. Подобные условия жизни, климат, некачественная пища и отсутствие гигиены приводят к катастрофическим результатам. «Самые распространенные болезни, — сообщает доктор О'Мира, — это дизентерия, воспаление кишечника, заболевания печени и тяжелые формы лихорадок». За двенадцать или тринадцать месяцев его пребывания на острове во втором батальоне 66-го полка от этих болезней умерли пятьдесят шесть человек из шестисот тридцати, то есть каждый одиннадцатый. Это очень тяжелая дань, и имена всех этих молодых людей, которых оторвали от их родной Ирландии или Шотландии и зарыли в твердую землю Плантейшн Хаус, составляют скорбный перечень в приходских списках умерших рядом с именами поселенцев и местных жителей. В первую неделю мая 1821 года писарь выведет тем же аккуратным почерком перед строкой: «Наполеон Бонапарт, бывший император французов, скончавшийся в Лонгвуд Хаус и похороненный во владении Ричарда Торбета» имена бесславно умерших на Святой Елене шестерых солдат — Уильяма Хагерти, Джона Мэрфи, Ханна Форда, Джеймса Систера, Теренса Канингейла и Майкла Инглиша, погибших не в «праведной войне», а во время этого удручающего предприятия.