Сквозь годы войны и нищеты( роман-автобиография)

ГЛАВА VI

БЕЗОПАСНОСТЬ ДЛЯ ВСЕХ

Еще до подачи рапорта об увольнении из армии со мной бесе­довал Г. А. Арбатов, возглавивший только что организованный ИСКАН - Институт США и Канады АН СССР, и приглашал ме­ня к себе на работу. После увольнения я воспользовался его при­глашением, и Георгий Александрович без особых раздумий взял меня на должность старшего научного сотрудника. Так, с февра­ля 1972 года я стал работать в этом институте. Вскоре он предло­жил мне возглавить отдел военно-политических исследований. После ухода из Академии Генерального штаба, где я заведовал ка­федрой, мне уже не хотелось идти на административную долж­ность. Мы с Арбатовым пошли на компромисс: я без большой охоты согласился создать отдел и организовать его работу, чтобы после этого иметь возможность вновь вернуться на должность старшего научного сотрудника. На том и порешили.

Выезд за рубеж мне на некоторое время был закрыт в силу су­ществовавших тогда правил секретности. Язык я почти забыл, и мне надо было хорошо поработать, чтобы как-то восстановить хотя бы то немногое, что я знал прежде.

Тем не менее дела шли неплохо. Коллектив собрался интерес­ный, отношения носили дружеский характер. Вся обстановка в институте располагала к работе. С тематикой я был более или ме­нее знаком и довольно быстро включился в научно-исследова­тельскую жизнь ИСКАНа, так что перерыва между уходом из ар­мии и началом новой работы, в сущности, не было.

Вскоре я начал принимать участие в проводимых совместно с американскими и западноевропейскими учеными симпозиумах и семинарах на различные темы, главным образом касающиеся проблем ограничения вооружений и разоружения. По этим же проблемам я стал привлекаться и в качестве эксперта.

В 1976 году мне впервые был разрешен выезд за рубеж в запад­ную страну, до этого я выезжал только в социалистическую Вен­грию на Пагуошскую конференцию.

Постепенно все ограничения на выезд были сняты, и я стал «выездным».

С того времени я участвовал в различных форумах и совеща­ниях, встречался с замечательными людьми. Со многими устано­вились дружеские или приятельские отношения. Среди них ока­зались бывшие военные: Д.Джоунс, С.Скоукрофт, Гайлер, Кидд, адмиралы Ли, Ла Рок в США и некоторые высшие офицеры из других стран. Были налажены хорошие отношения со многими учеными Колумбийского и Гарвардского университетов, МТИ и других научных центров США.

Особое место в моей новой деятельности заняло участие в ра­боте так называемой Независимой комиссии по вопросам разо­ружения и безопасности (Комиссии Пальме).

Эта комиссия была создана осенью 1980 года по инициативе ряда государственных и общественных деятелей и, прежде всего, самого Улофа Пальме. В ее состав по приглашению инициатив­ной группы вошли видные общественные, политические и госу­дарственные деятели из семнадцати стран Европы, Америки, Азии и Африки. Среди них были: Сайрус Вэнс - бывший госу­дарственный секретарь США, Йоп ден Ойл - лидер Партии тру­да, бывший премьер-министр Голландии, Эгон Бар - в то время председатель подкомитета по разоружению в бундестаге ФРГ, член президиума СДПГ, Олусегун Обасанджо - генерал, бывший президент Нигерии, Дэвид Оуэн - член парламента, бывший ми­нистр иностранных дел Великобритании, Альфонсо Гарсия-Роблес - посол, руководитель делегации Мексики в комитете по ра­зоружению, лауреат Нобелевской премии, Салим А.Салим - ми­нистр иностранных дел Танзании, Гру Харлем Брундтланд - пре­мьер-министр Норвегии и другие.

Таким образом, состав комиссии выглядел весьма представи­тельно и, в известном смысле, необычно. Дело не только в том, что среди ее участников было немало людей с большим полити­ческим и общественным опытом, причем некоторые из них зани­мали в прошлом или продолжали занимать в то время высокие государственные посты. Не менее существенной особенностью Комиссии явилось и ее широкое представительство. В ее состав вошли (хотя и не в официальном качестве) представители как стран НАТО, так и стран-участниц Варшавского Договора, ней­тральных и неприсоединившихся государств, промышленно раз­витых и развивающихся стран.

Не обходилось, конечно, без конфликтов. Францию в комиссии представлял Жан-Мари Дайе - заместитель председателя Комите­та по делам обороны Национального собрания, председатель Ко­митета по делам обороны партии «Союз за французскую демокра­тию». Он отличался крайне правыми взглядами и почти на каждом заседании выступал с заявлениями, направленными главным обра­зом против внешней и внутренней политики Советского Союза. В январе 1982 года во время заседания комиссии в Бонне он прислал из Парижа телеграмму, в которой заявил о своем выходе из комиссии «в связи с тем, что она подпадает под влияние советских участ­ников и в знак протеста против вмешательства Советского Союза в польские события». При этом, еще до отправки телеграммы, Дайе собрал в Париже пресс-конференцию, на которой выступил с обос­нованием своего решения. Судя по всему, он надеялся, с одной сто­роны, дискредитировать комиссию в глазах общественности, а с другой — приобрести политическую популярность. Однако ни того, ни другого не получилось. Ни один член комиссии не поддержал Жана-Мари Дайе, а его попытка выдвинуть свою кандидатуру на пост лидера собственной партии провалилась.

Были назначены два научных советника комиссии. Одним из них стал Лесли Г. Гелб (США), которого в 1981 году сменил Джеймс Ф. Леонард, бывший заместитель представителя Соединенных Штатов Америки в ООН и бывший делегат США в Ко­митете по разоружению в Женеве. Другим научным советником был назначен я. Почему именно на меня пал выбор, точно не знаю до сих пор. В одном я абсолютно уверен: выбрали меня, ко­нечно, не по инициативе нашей стороны. В то время подобное выдвижение могло произойти только с одобрения Международ­ного отдела ЦК КПСС. Думаю, что необходим был авторитет­ный и сильный нажим, чтобы отдел дал согласие на мою канди­датуру. Предполагаю, что это было сделано, скорее всего, по ре­комендации организаторов комиссии, некоторые из которых знали меня по встречам на различных международных семина­рах и симпозиумах, где я выступал с докладами или с экспертны­ми оценками.

Исполнительным секретарем Комиссии стал представитель Швеции Андерс Ферм, позднее посол Швеции при ООН. По различным вопросам с секретариатом был связан также Ганс Далгрен - помощник Улофа Пальме. Получилось так, что я под­держивал с ними не только официальные, но и дружеские отно­шения. Очень приятные и добрые люди, они глубоко уважали Улофа Пальме и были ему искренне преданы.

Однажды, по-моему, в мае 1984 года, будучи в Нью-Йорке, я встретился с А. Фермом. Мы гуляли по городу и беседовали о раз­ном. Ферм перевел разговор на тему о советских подводных лодках у берегов Швеции и, в частности, о той лодке, которая в свое время была там обнаружена. Он поинтересовался моим мнением на сей счет. Я откровенно высказал свою точку зрения, сказав, что это наверняка была навигационная ошибка, отказ аппарату­ры. Кроме того, я заметил, что у Советского Союза и так много забот, чтобы еще портить отношения с нейтральной Швецией. К тому же береговые оборонные укрепления этой скандинавской страны, не являющейся членом НАТО, вряд ли представляют большой интерес для СССР.

Как выяснилось впоследствии, Андерс Ферм передал наш раз­говор телеграммой в Стокгольм, в МИД Швеции, а там какой-то «доброжелатель» Пальме выкрал эту телеграмму из дела и передал в правую печать. Опубликованный текст вызвал в Швеции большую полемику, и я на время стал там весьма популярным человеком. Мне припомнили, конечно, службу в ГРУ и связали этот период моей жизни с участием в работе Комиссии Пальме. Но, как я уже неоднократно подчеркивал, все мои связи с Главным разведыва­тельным управлением были давным-давно порваны и никакого от­ношения к этой организации я в то время не имел.

Еще ничего не зная об инциденте, я прибыл на заседание экс­пертов в Лондон. Улоф Пальме мне сообщил о происшедшем. При этом чувствовалось, что он беспокоится не столько о себе, сколько о том, не отразится ли эта история на моей репутации. Я ведь ни­кого, кроме Арбатова, не проинформировал о своей беседе с Фермом. Что же касается Улофа Пальме, то, когда я спросил, как он сам реагирует на газетную шумиху, он сказал, что наскоки буржу­азной печати его не пугают, он любит борьбу. Это его стихия.