Оранжевый Треугольник

Так уж устроен мир. Окружающая действительность состоит из вещей, для которых «еще молод» и «уже стар». Есть еще вещи «в самый раз», но они нас всегда мало интересуют. Постепенно «еще» перемещается в «уже», и когда становится нечего больше перемещать, наступает болезненное осознание действительности.

Тогда приходит последняя стадия. Человек судорожно хватается за «в самый раз», понимая, что оно, как Шагреневая Кожа, тоже уменьшается с каждым днем. Как называется постоянное уменьшение природных возможностей? Правильно. Увядание. Вот тогда и приходит «философский» взгляд на жизнь. Не как мировоззрение, но как единственно возможное восприятие мира на пути постоянного старения. Да еще риторический вопрос «Почему я этого не понимал раньше?» перед лицом единственного, что осталось «еще» — Смерти…

Но сейчас мысли о старости отошли на второй план. Теперь Сим думал о смерти насильственной, резко обрывающей и без того небольшой отрезок времени, отпущенный человеку для совершения положенного количества ошибок.

Симу с детства не везло. Всего, чего он добивался упорным трудом, другим давалось легко, и казалось, сама судьба разграничила людей на две категории: нормальных и его — Сима. Не ему, другим доставалась престижная работа, они ездили на шикарных машинах и жили в респектабельных коттеджах. Они проводили отпуска на набережной Рио или уезжали веселыми компаниями в Южную Дакоту стрелять фазанов. Другие. А у Сима была маленькая квартирка, в которой давно не делался ремонт, и старый джип, не вылезающий из мастерских.

Утлое суденышко сознания под тяжестью этих невзгод еле держалось на плаву. Так было всегда.

И вот в полной печальных неожиданностей жизни наметилась брешь. Он встретил женщину, которая могла бы стать для него всем. Впервые в жизни Сим поверил, что наконец-то ему повезет, и снова ошибся.

Последний груз свалился на палубу — вода хлынула через борт.

Теперь он размышлял о необходимости жить. Вернее, необходимости умереть.

«Интересное понятие — смерть. Важный этап в жизни человека, а ничего о ней не известно. Существует гипотеза, что есть жизнь после смерти. Но кому дано узнать это наверняка? Может быть, там, за рубежом, откроются какие-то новые горизонты, а может, и нет там ничего. Только темнота и холод небытия. Впрочем, холода тоже нет. Небытие — значит отсутствие восприятия и возможности оценивать окружающее. Возможно, сознание дается нам единожды и вообще является плодом изощренного анализа происходящего… В таком случае смерть — это просто прекращение мыслительного процесса, с которым исчезает и это шаткое образование — собственное „Я“.

Есть много способов перейти этот рубеж, но так и неизвестно, какой из них легче для самого человека.

В организме накоплены огромные запасы энергии, и при попытке оборвать жизнь эти „мегаватты“ бросаются на выживание. Тело не хочет умирать.

„Выстрел в сердце — практически мгновенная смерть“, — размышлял ночной прохожий.

Ага. Насос, значит, останавливается, а „проголодавшийся“ мозг тихонько и быстренько умирает. Чушь! Не умеет он — „тихонько“. За долю секунды на борьбу за жизнь будет мобилизовано все тело. Выбросится адреналин, и подстегнутое сердце примется лихорадочно прогонять литры крови, поддерживая умирающий организм и разнося во все уголки тела кислород и питательные вещества. И тогда все тело начнет схватку за жизнь, уже не нужную хозяину. Организму плевать на убеждения и логические выводы. Он хочет жить, и на борьбу за эту простенькую догму будет мобилизована вся энергия и задействованы все ресурсы. Сигнал к мобилизации, древний как мир, — боль. Чем выше опасность, тем сильнее сигнал, а опасность максимальная.

Чудовищная боль проникнет в угасающее сознание, поддержит, растянет „практическое мгновение“ на субъективные годы, ускорив до предела все процессы. Мозг начнет „лихорадочно“ искать выход. И это не метафора. Мыслительные процессы тоже ускорятся, так как именно в этом последний шанс выжить. И „мгновенная смерть“ превращается в долгое и мучительное умирание, заполненное дикими попытками во что бы то ни стало выжить, бесполезными, иррациональными, тщетными и от этого еще более мучительными, — в агонию. А кто об этом знает? Трупы не расскажут…

Передозировка снотворного. Спокойно заснул и не проснулся.

Ну, заснул! Организм постепенно умирает. Но в критический момент снова сигнал тревоги. От боли умирающий приходит в себя. На долю секунды, разумеется. Краткий миг борьбы за жизнь, переходящий в небытие. Знаем мы этот „краткий миг“! И это называется „спокойно“?

Цианид — мгновенный паралич нервной системы.

Ну, естественно — парализованные нервы не чувствуют боли. Я, конечно, не врач, но паралич проходит биологическим путем, а сигнал боли электрический импульс. Так что помучиться все равно придется. Не долго, всего лишь „долю секунды“. Ну уж нет. Это тоже не выход.

А может быть, дело в том, что не надо воспринимать эту проблему „слишком лично“? Ну да. Куда уж больше? Ведь речь идет именно о нем. Именно ему предстоит переступить черту. Если бы дело было в другом человеке, то он не стал бы так тщательно выбирать способ. Да? А что вообще можно сделать с человеком?

Да мало ли? Повесить, утопить, сбросить с крыши, толкнуть на клеммы высокого напряжения. Всего и не перечислишь. Конкретный способ зависит от обстоятельств. Так что как ни крути, а убить абстрактного человека легко.

А если конкретного? Кого? А кого ненавидел Сим больше всего? Кто доставил ему самые мучительные часы в жизни? Кто, в конце концов, подвел к самоубийству?..

Кристина!

Именно ее и следовало бы убить.

Дождь бил в лицо. Кордовый самолетик-мысль пошел на следующий виток.

Ночной город

Небольшой городок, раскинутый почти в центре континента, ничем не отличался от тысяч таких же городков, расположенных по всему миру. Он имел "деловой центр", городской парк, бедные районы, ну, в общем, все, что положено иметь небольшому городку. Невзирая на размеры, город был достаточно старым, чтобы обзавестись вполне приличными развалинами к востоку от центра. Население города то ли любило традиции, то ли было слишком консервативным, но старые постройки редко сносились. Городок представлял собой подобие звезды, где в центре находились старые здания, а по мере удаления, где клиньями, где резко, начинались новостройки из стекла и бетона, которые в свою очередь сменялись частными домиками, садами и наконец переходили в поле.

Городок населяли обычные люди, немного раздерганные прогрессом, чуть-чуть отупевшие от телевидения, но в целом совершенно стандартные. Днем — работа, по вечерам — бары. Городок не радовал жителей разнообразием, и в эти последние осенние дни люди с удовольствием ходили по солнечным улицам, как бы запасаясь теплом на время снега и холода. Где-то смеялись девушки, где-то бегали дети. Размеренная жизнь иногда нарушалась свадьбами, но чаще сбой повседневной рутины происходил из-за похорон. Часть молодежи уезжала в крупные города в поисках лучшей жизни, но оставшихся хватало, чтобы поддерживать "поголовье" скучающих, и вымирание городу пока не грозило.

Да. Город не баловал своих жителей развлечениями. Досуг проводился по принципу техасских ковбоев, практиковавших его еще во времена войны "востока с западом", — вечером мужчины собирались в барах не столько ради выпивки, сколько от скуки и, просидев несколько часов за кружкой пива или рюмкой "крепкого", уходили домой. Ночью город оставался пустым. В центре еще работали несколько заведений, и там можно было встретить редких клиентов, но пригород буквально вымирал. Вот в одну из таких ночей и шел по блестящему от дождя тротуару Сим.

Старая часть города в это время суток была плохо освещена, и одинокому путнику могло показаться, что он находится в горах между скал. Все окна были погашены, и только изредка встречались освещенные. Будто бы в далекой пещере колдун-отшельник варил свое зелье из помета летучих мышей и зловещих трав, собранных на берегах царства мертвых. Этот город — таинственный незнакомец для дневных обитателей и так хорошо известный Симу — был прекрасен. Мужчина давно полюбил эти уединенные часы, когда можно было расслабиться и просто побродить, оставляя на мостовой, вместе со следами старых кроссовок, обиды дня, которые ехидная сука-судьба обильно разбрасывала на его дневном пути.