Страница 2 из 40
Сакони не только лирик. В Венгрии и в широком мире он хорошо известен своими яркими сатирическими комедиями. Две из них — «Телевизионные помехи» (1970) и «Парик из Гонконга» (1973) — с успехом ставились и у нас многими театрами страны. С веселым и алым азартом Сакони дает в них бой обывательщине, дешевому снобизму, чванству, «вещизму». В новеллистике его эта сторона проявляется реже, но рассказ «Два Петре», безусловно, дает о ней некоторое представление.
Настоящий сборник слишком невелик, чтобы показать творчество Кароя Сакони во всем его интереснейшем диапазоне. Но пусть эта книга станет первым знакомством с выдающимся венгерским новеллистом, обладающим, помимо всего прочего, тем поразительным чувством стиля, которое вырастает лишь на реальной почве живого разговорного языка: он равно свободно и непринужденно «думаете за бесхитростного паренька-сержанта («Inter аrmа») или за изощренного в рефлексии интеллигента («Зимой»), ведет рассказ от лица старой крестьянки («Посреди Земли») или другой доживающей свой век несчастной и недоброй старухи («Брат и сестра»), воспроизводит манеру, интонации, жаргон молодых «потребительниц», одурманенных киносудьбами и беспомощно барахтающихся во всамделишной жизни («В самом разгаре»), Сакони хорошо знает жизнь, знает своих героев, их силу и слабости и упорно зовет человека к осознанию себя, своего высокого назначения на земле.
Е. Малыхина
Летний ресторан
— Гроза собирается! — сказал молодой официант и, заложив руки за спину, взглянул на небо.
Солнце окаймляло серебром низко плывущие облака. Лучи пробивались словно сквозь сеть мелких трещин в стекле.
— Душно, — сказал второй официант, пожилой, но еще крепкий человек со спокойными, добрыми глазами.
В посыпанном красной гарью дворике ресторана посетителей было всего трое: слева, за столиком молодого официанта, сидели влюбленные, а у самого входа, на участке старика, потягивал пиво одинокий мужчина.
Было около четырех часов пополудни.
— Никакого оборота, — заметил молодой официант. Он носил гладко зачесанные на косой пробор волосы и аккуратные маленькие усики. На виске, под тонкой кожей, едва заметно пульсировала жилка. — Если и дальше так пойдет, я уволюсь.
— Сильная гроза собирается, — сказал старик, отгоняя салфеткой ленивую муху.
Оба официанта были в белых пиджаках и в рубашках с отложными воротничками.
— Черт бы побрал эту грозу! — злился молодой. — Считай, день кончился!..
— А дождь-то нужен. Полям очень нужен дождь.
— Чихал я на поля. Посетителей не будет!
— Странно… — сказал старый официант. — Ведь я когда-то любил грозу. В детстве… Какие грозы бывали!.. Темень, будто ночью, небо гремело так, что страшно… Полыхали молнии — синие-синие. Мне нравилось слушать, как гнулись и стонали деревья под яростным ветром. Ливень начинался внезапно, все исчезало за сплошной пеленой дождя… Я стоял на крыльце один. Тяжелые капли выбивали лунки в земле… Я любовался величием грозы, наслаждался ледяным воздухом… А какая стояла тишина! Только шум дождя да раскаты грома!..
— Не знаю, чем тут было любоваться и наслаждаться!
— Сам не знаю. Не помню… Гордился я, что ли.
— Гордился?
— Да. Наверно… Уже не помню, но мне кажется, я чувствовал гордость.
— Надо же, — сказал молодой. — А я вот ненавижу грозу. Обязательно намочит или заработок унесет.
— Я тогда ни о каком заработке еще не думал, мальчишкой был.
— Вчера тоже ничего не заработали. — Молодой зевнул. От духоты кровь приливала к голове. Зевая, он подошел к столику, поставил на место стул. — Нет бы заглянуть к нам этакой развеселой компании!..
— Посетителей маловато, — согласился старик, когда молодой официант вернулся, — ну да не беда. Люди, видимо, строятся.
— Строятся?
— Каждый мечтает о собственном домике. Здесь, на окраине, совсем как в деревне. Все хотят обзавестись своим домом.
— Н-да, — буркнул молодой.
— Экономят. Такое уже бывало. Один начнет, и все остальные за ним. А придерживают деньги, конечно, больше женщины…
— Еще как придерживают.
— И пускай себе строятся. Хоть дома поставят. А то ведь пропьют без толку.
— Н-да… Так ведь наш карман плачет! — возразил молодой.
— Перебьемся.
— У тебя что, денег много? Нет уж, лучше пускай пьют. По мне, пусть упиваются да сорят деньгами, тут-то мы и заработаем. Я вот квартиру надумал купить! А стоит это дело будь здоров!
— Не надо, чтоб упивались. Нехорошо это. Когда очень уж пьют, значит, не так что-то…
— Зато мы кошелек набьем!
Старик усмехнулся:
— Только о себе думаешь.
— Каждый только о себе думает.
Старик не ответил, посмотрел на небо.
— Тучи все собираются!
— Не верю я, чтоб кто-то там о других думал. Не верю в чудеса и в добрых людей.
— А ведь ты молодой…
— Много я всякого видал. Да и поездил! И на востоке был, и на западе… Люди везде одинаковые.
— Неодинаковые.
— А я говорю — одинаковые. Покажи мне хоть одного бессребреника, про каких в книжках пишут, в Библии или в газетах… а? Святых, брат, не бывает!
Старый официант принюхался, поднял голову.
— Вот-вот хлынет… — сказал он и пошел собирать скатерти.
Черные тучи надвигались со стороны гор, нависали над домами.
— Тот тип расплатился? — спросил молодой, когда они сошлись у служебного столика. — Вон тот, у входа.
— Он счета еще не просил.
— Дождешься, как же. Смотри, экая морда хитрая. Уставился в кружку — у него, видите ли, мировая скорбь, — а сам только и норовит улизнуть. Сколько он выпил?
— Три кружки.
— Три кружки! Ну, меня бы он не провел! Вон молодые, за моим столиком, люди все поприличнее, я и то их рассчитал. Сказал, гроза вот-вот начнется.
— Нельзя так. — Старик помрачнел. — Обида ведь.
— Вот те на! Зато с моими деньгами не смоются.
— Не всякий же смоется, — сказал старик. Он аккуратно складывал скатерти, складка в складку, даже примял слегка, чтоб не топорщились.
— Не всякий, да ведь никогда не знаешь… Мои выпили по яичному ликеру, а девушка еще и малиновый сок. Хорош бы я был!
Резкий порыв ветра пронесся над двориком, взметнул на улице пыль. Через миг зашумели кроны деревьев.
— Уйдет этот тип, вот увидишь. — Молодой достал из никелированного портсигара сигарету, размял ее, прикурил. — Ты стреляный воробей, не понимаю, зачем даешь себя объегорить.
Старик кончил складывать скатерти, протер глаза — ветром надуло гаревой пыли. Туча уже закрыла все небо.
— Надо верить людям.
— Верить? — Молодой официант рассмеялся, стряхнул пепел. — В наше время — верить?
— И в наше время, и всегда! Иначе все гроша ломаного не стоит…
— Громкие слова!
— Вовсе не слова.
— Я верю только себе! — Парень усмехнулся. — Да и то не всегда.
— Вот и плохо.
— Стареешь, — сказал молодой. — Старики любят умничать. Они как дети. Или еще хуже.
— В этом нет ничего обидного, — тихо ответил старик. — Дети умеют радоваться даже тому, что взрослых только раздражает. Они еще не думают о выгоде. А старикам она уже ни к чему…
— Да живешь-то ты все же на деньги! Гляди, сейчас улепетнут твои три кружки!
Мужчина за столиком стал посматривать на небо и на выход. Официанта все не подзывал.
— Ну? — Молодой взглянул на старика.
— Да никуда он не сбежит, — пробормотал тот.
— Увидишь, сбежит! Спорим?
— Спорить не хочу.
— Ага! Значит, спорить боишься!
— Не боюсь. Просто не хочу.
— Не хочешь, потому что боишься. Только и всего!
Ветер усилился. Сверкнула молния, и тут же раздался раскат грома. Молния, должно быть, ударила неподалеку. Тучи сгущались.
— Начинается, — сказал старик.
Парень и девушка подхватили свои вещи и выбежали на улицу. Человек за столиком у входа по шевельнулся.
Молодой официант сделал несколько коротких затяжек.