Страница 10 из 16
В этой достаточно тревожной обстановке советское руководство заняло твердую линию на то, чтобы избежать войны с Японией. Москва, с одной стороны, разоблачала всякие провокации тех кругов в Японии, которые стремились втянуть страну в военный конфликт с Советским Союзом, а с другой — стремилась не допустить ситуации, которая могла бы служить предлогом для развязывания конфликта.
Вернувшись в Токио из отпуска, который был срочно прерван осенью 1931 года, отец сообщил в Москву, что японское правительство пока не стремится к осложнению отношений с нами. Но среди военных, особенно находящихся с войсками в Маньчжурии, имеются весьма агрессивно настроенные элементы. Он рекомендовал быть настороже и внимательно следить за тем, что произойдет на севере Маньчжурии. Вместе с тем было высказано мнение, что до выяснения планов дальнейшей агрессии японцев следовало бы воздержаться от резких демонстраций вроде отказа от намечавшихся приглашений японских деятелей в Москву, прекращения рыболовных переговоров и т. п. Такие демонстрации могут только сыграть на руку агрессивным элементам.
Вопрос о признании государства Маньчжоу-Го не возникал, но контакты с ним по практическим вопросам были установлены. В частности, советский посол в Токио имел несколько встреч с представителем этого государства. А в 1933 году Советский Союз выразил готовность продать КВЖД Маньчжоу-Го. Через два года, 23 марта 1935 года, соглашение об этом было подписано.
30 апреля 1931 года народный комиссар по иностранным делам Максим Литвинов, сменивший Чичерина, предложил находившемуся в Москве проездом министру иностранных дел Японии Иосидзаве заключить советско-японский пакт о ненападении. В последующем переговоры о пакте длительное время велись в Токио послом СССР с соответствующими японскими политическими деятелями. Переговоры шли зигзагообразно — то возникали надежды на достижение соглашения, то исчезали, а затем снова появлялись. По-видимому, сейчас можно сказать, что это зависело от соотношения сил в японских правящих кругах, а там были как те, кто стоял за войну с США, так и те, кто полагал более целесообразным выступить против Советского Союза. Только через десять лет после начала переговоров министр иностранных дел Японии Мацуока, находясь в Москве, наконец скрепил своей подписью Пакт с Советским Союзом о нейтралитете. Очевидно, в тот момент верх взяли силы в Японии, выступавшие за движение Японии на восток и на юг против Соединенных Штатов и Великобритании.
Семена того, что окончательно созрело в 1941 году, были брошены еще в начале 30-х годов. Если уже тогда США и Великобритания поощряли Японию двигаться в желательном для них направлении, то Советский Союз и, в частности, посольство в Токио стремились убедить японские правящие круги, что война против СССР ничего хорошего им не принесет.
К тому времени у отца уже сложились обширнейшие связи в самых различных кругах Японии, что содействовало, конечно, плодотворной и эффективной работе посольства. Одно из важных направлений этой работы заключалось в том, чтобы использовать определенные противоречия, существовавшие между армейскими и морскими кругами японских вооруженных сил. Если высшие армейские чины традиционно выступали за экспансию на суше — против Китая, а затем и советского Дальнего Востока, то руководство военно-морскими силами настаивало на движении в противоположном направлении.
Посольство посылало в Москву подробную информацию о перипетиях этой работы. Анализируя ситуацию, оно не преуменьшало опасность японской агрессии против Советского Союза. Но вместе с тем высказывало и убеждение в том, что сближение с США не может быть для Японии прочным, какие бы иллюзии японские американофилы ни питали. Ожесточенная конкуренция на Тихом океане между Соединенными Штатами и Японией, по мнению полпредства, является неоспоримым фактом, и эта конкуренция должна будет неизбежно развиваться, усиливая политические противоречия между обеими странами.
У отца сложились очень хорошие отношения с рядом крупных чиновников в военно-морских силах Японии, которые в беседах с ним были весьма откровенны. А когда срок командировки отца закончился, морской министр адмирал Осуми устроил в его честь прощальный обед, на котором присутствовал премьер-министр Сайто, влиятельный адмирал Като и другие. Министр произнес политическую речь, заявив, что дружественные отношения с СССР должны составлять одну из основ внешней политики Японии.
Большим подспорьем в работе отца было то, что советские вооруженные силы были представлены в Японии такими крупными фигурами, как военно-морской атташе Иван Кожанов, впоследствии командующий Черноморским флотом, я о нем расскажу позже; военные атташе Витовт Путна и Виталий Примаков — оба они впоследствии проходили по процессу маршала Тухачевского. Работали в Токио в то время и другие видные военные деятели. Это давало возможность иметь достаточно детальное представление о численности и состоянии японских вооруженных сил. Сведения об этом имели для Москвы первостепенное значение. К тому же в этот период был налажен обмен японскими и советскими офицерами, которые прикомандировывались непосредственно к тем или иным воинским частям обеих армий. Много лет спустя, когда я был послом в Японии, на каком-то приеме ко мне подошел очень пожилой японец, который сказал, что в тридцатые годы он служил в дивизии имени К. Е. Ворошилова и что перед отъездом в Советский Союз его и других японских офицеров принимал полпред Александр Трояновский.
Важным обстоятельством было и то, что Общество Япония — СССР возглавлялось крупными японскими деятелями. Сначала его президентом был начальник Генерального штаба японских вооруженных сил принц Канин, родственник императора и крупная фигура на политическом поприще страны. Его сменил адмирал Макото Сайто, который вскоре после этого стал премьер-министром. Он был убит во время бунта молодых офицеров в 1936 году. Понятно, что, имея в качестве хороших знакомых таких политических деятелей, можно было проводить достаточно эффективную работу. Но посольство пошло дальше. Во время пребывания в отпуске отец получил благословение Сталина расширить связи с правыми и даже крайне реакционными элементами. В своем докладе в конце марта 1932 года отец сообщал, что сблизился с такими фигурами, как виконт Канеко, принц Токугава, граф Кобаяма. На этом докладе Сталин написал: «Молотову, Ворошилову, Кагановичу. Прочтите, — интересно. И. Ст.»
Одним из важных достижений отца был тесный контакт, установившийся у него с генералом Садао Араки. В то время тот был военным министром и считался главным идеологом японского милитаризма и экспансии. Отец характеризовал его как человека, который по демагогии, фанатичности, умению говорить и действовать — готовый кандидат в Гитлеры. После войны он был приговорен Международным военным трибуналом в Токио к пожизненному тюремному заключению. В 1955 году он был освобожден и умер в 1966 году. Но в начале тридцатых годов от него во многом зависело, в каком направлении будет развиваться японская агрессия. Кстати, он неплохо говорил по-русски, так как в свое время работал в японском посольстве в Санкт-Петербурге.
Контакты посла с генералом установились в начале 1932 года и на первом этапе касались конкретных вопросов, возникших в результате начавшейся агрессии Японии в Маньчжурии. Потом тематика бесед расширилась. Араки утверждал, что суть его политики — борьба за равноправие азиатских народов с белыми. По его словам, если СССР искренне стоит на такой же антизападной позиции, то с ним можно было бы договориться. Эту мысль он затем повторил и публично, выступая на собрании японских общественных деятелей 2 ноября 1932 года. От некоторых высказываний Араки за версту несло демагогией. Он, например, доказывал отцу, что он пролетарий, что Япония — пролетарское государство, что ей не нужны «Мицуи» и «Мицубиси», нужна простая и скромная жизнь для всех.
Советский посол, зная об истинных убеждениях Араки, в выражениях не стеснялся, говорил тому, что если Япония решится все же напасть на Советский Союз, то это кончится для нее самым плачевным образом, — она потерпит сокрушительное поражение.