Страница 28 из 28
— Я отдал бы все на свете, чтобы поверить вам, — сказал он. — Вы очень много выпили и любите вовсе не меня.
И действительно, когда она увидала разметавшиеся по подушке светлые волосы Антуана, увидала, как его рука обнимает пустое место на постели, там, где должна была лежать она, Люсиль поняла, что Шарль прав. И пожалела об этом. В первый раз…
Но не в последний. Да, она любила Антуана, только теперь не любила свою любовь к нему. Ей окончательно разонравилась их совместная жизнь, отсутствие денег, а отсюда скучная монотонность жизни. Антуан, словно чувствуя это, старался больше работать и приходить позже. Он будто позабыл о ней. Пустые часы, которые она раньше проводила, дожидаясь его, стали действительно пустыми. Она больше не ждала его, как чуда. Антуан стал обыденностью. Иногда она встречалась с Шарлем, но не говорила об этом Антуану. Не стоило отравлять ревностью и без того нелегкую жизнь. Постель превратилась из ложа любви в поле брани. Весь их любовный опыт, который раньше служил для того, чтобы продлить наслаждение, теперь помогал поскорее покончить с ним. Нет, не от скуки, а от страха. Вырывая друг у друг стоны, они успокаивали себя. А ведь когда-то эти стоны были спутниками наслаждения. Но они забыли о тех временах.
Однажды вечером она сильно выпила (она теперь пила часто и помногу) и пошла к Шарлю. Она едва понимала, что происходит. Только повторяла как заклинание, что рано или поздно это должно было случиться и что она должна была сказать об этом Антуану. Вернулась она на рассвете и разбудила его. Шесть месяцев назад, в этой самой комнате он сходил с ума от любви к ней, от одной мысли, что потеряет ее. Но потерял он тогда не ее, а Диану. А теперь он окончательно потерял и Люсиль. Он не смог. У него не хватило авторитета, силы или еще чего-то, он сам не знал чего. Слишком долго он упивался собственным бессилием. Что он мог сказать ей? Она изменила ему с Шарлем, но ему все равно: она всегда обманывала его, обманывала всей своей жизнью. Но он вспомнил последний день лета, дождливую ночь и голову Люсиль у себя на плече и ее щеки, по которым текли слезы. Он не стал ничего говорить. К чему? После ее приезда из Женевы он ждал ее ухода со дня на день. Наверное, есть на свете вещи, которые не могут не нанести смертельного удара любви. Таким камнем преткновения для них стала Женева. А может быть, все было предрешено еще тогда, на той вечеринке, когда они впервые засмеялись вместе? Ему нескоро удастся оправиться. Глядя на усталое лицо Люсиль, на темные круги у нее под глазами, на руку, безвольно упавшую на простыню, он очень хорошо осознавал это. Он знал каждую черточку ее лица, каждый изгиб ее тела. Такую геометрию трудно забыть. Они обменялись банальными фразами. Ей было так стыдно, что, казалось, она навсегда разучилась чувствовать. Если бы он закричал в ту минуту, она, наверное, осталась бы. Но он не закричал.
— Что ни говори, — сказал он, — но ты была не очень-то счастлива.
— Ты тоже.
Они улыбнулись друг другу — будто извинились. Почти по-светски. Люсиль встала и ушла. Когда она закрыла за собой дверь, он застонал: «Люсиль». Но потом рассердился на себя за это. Она вернулась к Шарлю пешком. Вернулась к своему одиночеству.
25
Они встретились лишь два года спустя, у Клер Сантре. Люсиль вышла замуж за Шарля. Антуан стал директором целой сети издательств. Собственно, в этом качестве его и пригласили. Он очень много работал, и у него появилась привычка упиваться своим красноречием. Люсиль прекрасно выглядела, она была по-прежнему обаятельна, и молодой англичанин по имени Соэмс пытался заигрывать с ней. За столом Антуан и Люсиль оказались рядом. То ли случайно, то ли по злому умыслу Клер. Они спокойно говорили о литературе.
— А кто мне все-таки скажет, что такое «шамада», — спросил англичанин на другом конце стола.
— В словаре написано, что это барабанный бой, означающий сигнал к капитуляции, — пояснил один из эрудитов.
— Как поэтично, — воскликнула Клер Сантре, хлопая в ладоши. — Конечно, мой дорогой Соэмс, в английском языке больше слов, но что касается поэзии, тут французам нет равных.
Антуан и Люсиль сидели совсем рядом. Но ни сама комната, ни обстановка не пробудили в них никаких воспоминаний. Они даже не рассмеялись в ответ на самоуверенность Клер.