Аналогичный мир-2

   - Спи, милый, - по его виску скользнули губы Жени.

   Еле слышно скрипнула нижняя койка: Женя легла. Сонно дышит Алиса, еле слышно всхлипывает во сне Нюся, уже совсем спокойно дышит Женя... все спят, его никто не видит, он один... и тупая боль в груди, боль во всём теле, будто заболели все ушибы, все синяки, всё... пинки и тумаки надзирателей, шипы пузырчатки, удары током, уколы обработки, горячка... он с беззвучным стоном перекатил по подушке голову. Что это с ним, почему, за что...? Он не может больше, не хочет... откуда эта боль?

   Эркин с усилием открыл глаза. Синий потолок, синий полумрак. Повернувшись набок, он видит лицо Жени, усталое, измученное. Ей его сегодняшние похождения... тоже солоно пришлись. И он ничего не может ей рассказать. Ни сейчас, ни потом. Но не от этого боль. Он хочет спать, а закроешь глаза - наваливается тяжёлая чёрная темнота и давит. Что это с ним?...

   ...Ухмыляющаяся рожа Полди.

   - Ну, краснорожий, на колени! Отмылся, значит, навозник?!

   И пинок в спину, от которого он падает лицом в навоз, в только что собранную им кучу. И торжествующий злорадный хохот над головой...

   ...Нет, этого больше не будет, нет. Он сделал это. Пьяная шваль, шакал, пятилетний кошмар, нет его больше, нет, и не будет, никогда... он рассчитался за себя, за Зибо, за Пупсика и Уголька, за Шоколада, это Полди заставил парня зимой под дождём да ещё на ветру работать, а Шоколад уже кашлял, и на Пустырь Шоколада Полди отправил, за того индейца, отработочного, что и прозвища не успел получить, это Полди довёл парня насмешками и издевательствами до того, что индеец кинулся на него с вилами, и парня забили, запороли насмерть, остальным в назидание, все казни, все пытки Полди устраивал и вот... получил, что заслужил. Андрей тогда на выпасе спросил, что, дескать, будешь делать, когда встретишь кого из надзирателей, так правду тогда ответил, что не знает, когда встретит, тогда и решит. Андрей дразнил его, заводил, а заводился и психовал Фредди... нет, не хочу о нём, он - такой же беляк, как все. Полди крикнул: "Убей его!" - и Фредди выстрелил, ранил Грега, Грег ведь кинулся вперёд, собой прикрыл, а Фредди... Чёрт, не хочу о нём, ведь три месяца, и всякое было, и дрались, и ссорились, а два месяца бок о бок, и сам Фредди ведь всего хлебнул, а... а сказал ему другой белый стрелять в цветного, в раба, спальника, и выстрелил Фредди, а потом... потом пришёл, деньги совал, ведь, ведь за кровь Грега деньги получены, Фредди - киллер, ему каждый выстрел оплачивают. Шурка, малец совсем, а знает, что за кровь друга денег не берут, а Фредди что, не знает? Знает ведь, а взял, пуля-то мне шла. Если б не Грег, моя кровь там бы была, а Фредди мне эти деньги совал, чтобы на меня кровь Грега перешла. Фредди, за что ты меня так? Я же так верил тебе, ты же первый белый, кому я так... Женя и Андрей не в счёт. Андрей пришёл к нам, сам, стал мне братом, никто его за белого не считал, а Женя... ну, Женя - это совсем другое. Фредди, ты... ты ведь весь из себя вылез, переломал себя, чтоб я тебя за беляка не держал, а заплатили тебе, и... и всё.

   Эркин повернулся на спину, сдвинул одеяло и потёр грудь, пытаясь хоть так умерить тупо саднящую там боль. И не понять, что болит, и ни ушиба, ни ещё чего нет, а больно, внутри она, и как избавиться от неё - непонятно. Фредди, как же ты мог? Сидеть за одним столом с этой сволочью, пить с ним, стрелять по его слову, и... и кто-то же дал тебе деньги за твой выстрел, не этот шакал, кто-то другой, но ты взял же их, Фредди, ты же не раб, чтобы по приказу хозяина мордовать другого такого же раба, Фредди, а когда пришёл, ты по-другому никак не мог меня позвать? Мальчишку под дуло поставил. За что? Фредди?!

   Боль стала невыносимой, и, чтобы не закричать в голос, Эркин повернулся на живот, обхватил руками подушку и, закусив её угол, как когда-то в имении рукав рабской куртки, заплакал. Плакал долго, вздрагивая всем телом, и чувствовал, как боль становится горячей и текучей, выходит из него со слезами.

   Выплакавшись, Эркин осторожно приподнялся на локтях, посмотрел вниз, вбок. Нет, вроде никого не разбудил. Он вытер мокрое лицо о подушку, перевернул её и лёг уже удобнее, натянул на плечи одеяло, угол подсунул под щёку, вздохом перевёл дыхание. Выговоришься - станет легче. Рассказать об этом он никому никогда не сможет, но хоть вот так, в подушку. Ладно, надо спать, отрезано, всё в прошлом. Но и засыпая, он помнил и знал, что будет помнить, каким беззащитным стало лицо Фредди при его словах о расчёте, лицо человека, получившего неожиданный удар... Эркин снова вздохнул. Уже во сне.

   Нюся осторожно приподнялась на локте, посмотрела на него и снова легла. Хорошо, что всё обошлось. Когда он ушёл, тётя Женя так перепугалась, и они решили, что она присмотрит за Алисой, а тётя Женя будет его ждать и вообще... господи, как хорошо, что всё обошлось. Жалко, если бы с ним что-то случилось. Он такой большой и сильный, просто рядом быть и уже ничего не страшно. Если бы не он... она же одна, ни защитника, ни просто близкого. Нет, она понимает, что слишком большая в дочки проситься к тёте Жене, а сама она ему вовсе не нужна, он и не посмотрел на неё ни разу. Вот уедут они, и она опять останется одна. Нюся тихонько всхлипнула, засыпая.

   Сдавленные рыдания Эркина разбудили Женю, но, понимая, что он сейчас всё равно ей ничего не скажет, она не шевельнулась. И лежала неподвижно, пока не услышала, как он лёг по-другому, повздыхал, поёрзал, укладываясь, и наконец задышал уже спокойно. Вроде ни Алиска, ни Нюся не проснулись. Ну, Алиса всё проспала, и, слава богу. Ещё бы заревела, переполошила бы всех. Господи, что же там было в городе? Нюся сказала, что Грег ходил с ними и вернулся отдельно и раненый. Эркин из города пришёл сам не свой, а после этого вызова... нет, спрашивать Эркина бессмысленно, если бы он хотел ей сказать, то сразу бы сказал. Может, потом, когда-нибудь... господи, да она и не хочет знать, лишь бы он был жив и здоров. Ладно, раз обошлось, то всё хорошо. Завтра... завтра ему наверное лучше к психологу не ходить, ещё сорвётся ненароком. Пусть... ну, хоть поспит. А то он и так из-за врачей извёлся. Женя вздохнула, ещё раз посмотрела на безмятежно спавшую Алису и закрыла глаза, разрешая себе заснуть.

   Тим боялся, что этот переполох испугает Дима. Он уже уложил малыша и собирался ложиться сам, когда зарёванный Сашка заметался по казарме, отыскивая Мороза, и сразу понял: то, из-за чего Грег пришёл раненым, а Фёдор и Мороз еле поспели к закрытию, продолжается. Он велел Диму лежать и носа из-под одеяла не высовывать, быстро оделся и пошёл к выходу. Дело оборачивалось очень серьёзно, а он, можно считать, без оружия, только складной нож в кармане и кастет, и всё. Но... обошлось и ладно.

   Когда Тим вернулся, Дим смирно лежал в постели, но не спал.

   - Чего не спишь? - улыбнулся Тим, снимая куртку. - Спи.

   - Ага, - глаза Дима хитро поблёскивали в синем сумраке. - Пап, а чего там случилось?

   - Тише, Дим. Перебудишь всех.

   - Ну, пап! - шёпотом попросил Дим. - Ну...

   Тим укоризненно вздохнул, но присел на край койки Дима.

   - Испугался?

   - Да не-е. Пап, а ты мамку совсем не помнишь?

   Тим покачал головой. Как отвечать на подобные вопросы Дима, он сообразить не мог и обычно соглашался с предложенным Димом вариантом. Говоря о прошлом, Дим, как догадывался Тим, не столько вспоминал его, сколько выдумывал заново.

   - Это хорошо, что не помнишь, - задумчиво сказал Дим. - Значит, это не помеха.

   - Помеха? - переспросил Тим новое русское слово.

   Как и большинство в лагере, он говорил теперь на смеси русских и английских слов, радостно ощущая, что русских становится всё больше.

   - Ну, не помешает, - объяснил Дим.

   - Чему?

   - Мы с Катькой одну штуку придумали. Здоровскую! Вот увидишь.

   - Спи, придумщик, - засмеялся Тим и встал.

   - Ладно, - не стал спорить Дим и повторил: - Вот увидишь, - повернулся набок, сворачиваясь клубком под одеялом и мгновенно засыпая.