Страница 137 из 365
Алисе эта новая жизнь очень нравилась. Бойко болтая на двух языках сразу, она целыми днями носилась по лагерю в компании такой же ребятни, забыв про свои игрушки, увязанные в один из узлов, даже про баульчик. Даша и Маша были очень хорошими тётями, никто её не дразнил полубелой и ублюдком, мама разрешила говорить по-русски и много гулять, ну и чего ещё надо? А когда Эрик вернётся с заработков, будет совсем хорошо.
Маша и Даша были полностью согласны с Женей, что условия здесь... поискать. Не рай, но совсем с ним рядышком. Вчетвером они заняли одну из комнат в женском бараке и стали устраиваться. Раз простыни и наволочки с полотенцами казённые, то своё можно и не доставать, чтобы не связываться с большой стиркой и сушкой. Да и чем меньше глаз видят твоё добро, тем оно сохраннее. И ещё им повезло, что приехали одними из первых, вот и заняли сразу комнату, а теперь... Вон эта из седьмой, так чтоб её с дочками в одну комнату поселить, полбарака перетасовали.
Они сидели в своей комнате за обычной мелкой починкой - Алиска за день чулки вдрызг уделывает, раньше-то ей на неделю хватало - и Даша с Машей тихо рассказывали Жене про Андрея. Как они в первый раз увидели его в больнице, когда он вместе с Эркином стеллажи делал, как они их кормили обедом, а Андрей им потом отдал полученные за работу сигареты.
- Мне Эркин рассказывал, - кивнула Женя, подцепляя иголкой ускользающую петлю.
Маша и Даша вздохнули.
- А потом они на заработки уехали, - Женя сосредоточенно натягивала чулок на деревянный грибок. - И ни слуху, ни духу.
- А мы и не знали.
- Ага. Заметили только, что не видно нигде.
- А уж на День Империи боялись...
- Да, я тоже перепугалась. Где они, что там, ничего же не знаю, - вздохнула Женя и повторила: - Ничего...
- Да, и сколько их теперь продержат, - поняла её Даша, - чем кончится...
- Ну, "вышки" не будет, - категорично заявила Маша, - а остальное не страшно.
- Да, - кивнула Женя. - Что не знаем мы ничего, и, где выяснять, неизвестно, вот что страшно.
- Ну, ты же запрос написала.
- Сразу, - кивнула Женя. - А толку-то?
- Всего два дня прошло, - рассудительно заметила Даша.
Женя разгладила штопку и сняла чулок с грибка.
- Да, знаю, а кажется...- она заставила себя остановиться, но тут же заговорила снова: - Он гордый, горячий. Не смолчит, не стерпит. Ведь, не дай бог, сцепится с кем... он же удержу не знает.
- Нет-нет, - запротестовала Даша, - ничего такого не случится.
- И не один он там, - поддержала её Маша. - Нет.
- Думаешь, всех не расстреляют? - горько усмехнулась Женя. - Ладно. Так можно до чего угодно договориться. Пойду Алиску звать.
- Да, уже ужин скоро, - согласилась, собирая нитки и иголки, Даша.
Женя быстро сложила шитьё, натянула ботики и, на ходу надевая плащ, вышла из их комнаты. В конце полутёмного коридора светилась открытая наружная дверь.
- И какой..., какая... дверь не закрывает! - резко распахнувшаяся дверь едва не ударила Женю. - Я ж их, сволочей, поймаю, поотрываю всё на хрен!
Полуодетая распатланная женщина пробежала мимо Жени к наружной двери, захлопнула её так, что стена вздрогнула, и, не переставая ругаться, так же бегом вернулась в свою комнату. Женя подождала, пока она столь же оглушительно захлопнет свою дверь, и пошла дальше. В конце концов, каждый переживает и успокаивается по-своему. Эта женщина запирается на задвижку, постоянно ругаясь из-за этого с соседками по комнате, и не выносит открытых дверей... Кто знает, что у неё там было. Женю это не касается. Здесь вообще никто никого ни о чём не расспрашивает. Чтоб не разбередить ненароком и не нарваться. И насчёт Алисы ей сразу посоветовали. Не расспрашивать, не напоминать, вот само и забудется. Может, оно и правильно. Помнится, в колледже на психологии - был факультативный курс - это же говорили.
Женя вышла из барака и не так огляделась, как прислушалась. Легче всего мелюзгу найти по гомону и визгу. Вот как раз Алиска заливается. Слава богу, кажется, она уже забыла проклятый Хэллоуин. Дети легко всё забывают. Правда, потом воспоминания возвращаются, но это уже потом, и сейчас об этом можно не думать.
- Алиса-а! - звонко позвала Женя.
И тут же, как эхом, отозвалось:
- Пашка-а!
И ещё множество голосов, выкликавших английские и русские имена.
Золотарёв увидел, как мгновенно изменилось лицо индейца: под неподвижной маской мелькнула тень... и перед ним приготовившийся к схватке боец. Золотарёв успел поймать измеряющий расстояние взгляд и выхватил пистолет. Не думая, привычно среагировал на опасность.
- Ну? - насмешливо спросил он. - А теперь что скажешь?
Эркин уже справился с лицом. Чёрт глазастый, заметил. Стрелять собрался? Пулю не опередить, значит, конец.
- То-то, - улыбнулся Золотарёв. - Сообразил? Ну и ладушки, - сказал он по-русски и тут же опять по-английски. - Умный ты парень, а дурак. Решил, значит, красиво помереть. За что умирать собрался? А? Это-то ты можешь сказать? За кого не спрашиваю. Знаю. И почему не спрашиваю. Был ты рабом, рабом и остался, из хозяйской воли ни на шаг. Такие парни, не тебе чета, головы положили, чтобы рабства не было, а ты... Предал ты их и пули даже не стоишь.
И, не убирая пистолета, он резко шагнул вперёд и ударил. Без замаха, левой, своим коронным ударом, от которого никто ни разу ещё не смог уйти, не подозревая в нём левшу. И растерялся, ощутив, как его кулак только еле коснулся, скользнул по щеке индейца. И ударил второй раз. И снова кулак только дотронулся. Но на этот раз он понял: индеец отклоняется. И ровно настолько, чтобы удар потерял силу.
Золотарёв растерялся. Такого с ним ещё не было. И равнодушное неподвижное лицо индейца уже не обманывало: в самой глубине пряталась насмешка. Но ответить на неё... да чего там, уже нечем. Пристрелить... да нет, к чёрту, идти из-за этой скотины под трибунал... много чести поганцу будет. Он сунул пистолет в кобуру и резким жестом показал направление.
- Вперёд. Пошёл.
Не меняя выражения лица, Эркин выполнил команду.
Свиридов докуривал пятую сигарету, когда из-за кустов вышел индеец, а следом Золотарёв. Ну, слава богу, обошлось. Майор так и кипит, но это уже ничего, так... пузыри. Побулькает и пройдёт. Но скажи, какой крепкий парень. Видно же, что ни хрена из него майор не выжал.
- В машину, - глухо сказал Золотарёв.
Свиридов уже был за рулём. Майор сейчас может, не глядя, врезать, надо поосторожней. Золотарёв с трудом удержался, чтобы не дать пинка в зад этому чёртову спальнику - здесь бы уже не увернулся - но при шофёре не стоит. Сержант себе на уме, ещё неизвестно, чем и как это потом обернётся. Он сел на своё место, захлопнул дверцу.
- Поехали.
Эркин откинулся на спинку и прикрыл глаза, из последнего сдерживая клокотавшую внутри дрожь. Всё-таки испугался. И... и если правда, что расстрела не будет, то ему об Алисе надо думать. Мартин говорил: шахты или лесоповал, ладно, тише воды станет, отработает... Мороз Алиса Эркиновна, сто шестнадцатого года рождения, место рождения Алабама... А если Маша и Даша её на себя записали, на свою фамилию, как он её найдёт? Дурак, не спросил их фамилии. Маша и Даша и... и этого он не знает. Ох, дурак, какой же он дурак, скотина тупая. От злости и дрожь прошла. Куда ж его теперь этот беляк везёт? Обратно в тюрьму? Больше некуда. Всё-то его возят и возят. А куда денешься? Родился рабом, ну и... Как этот беляк сказал? "Был рабом и остался рабом". В самое больное ударил. Никто его так не бил. Даже Джонатан. Фредди... ну, об Андрее и Жене и говорить нечего. Женя... за тебя, за Андрея, за тех... "Такие парни головы положили, чтобы рабства не было"... Сволочь ты мундирная, а Андрей за что погиб? А наши, что на завале полегли? А Мартин за что на смерть с нами пошёл? Женя вас же на помощь звала... И вот попадётся такая сволочь... Ладно, будет день - встретимся. Ты без пистолета и я без наручников. На равных. И ещё посмотрим, кто перед кем ползать будет. Раб, значит, из хозяйской воли ни на шаг... Дурак ты ещё. Вы же сами ещё и боялись нас. На ночь в барак, на засов, на цепь, в дороге обязательно в наручниках. Чтоб мы не посмели. Дураки вы, тупари беломордые. Но уж если мы дорывались... Как в заваруху зимой. Может, кого и зря побили, не без этого, а так-то... Ладно, думать ещё о тебе... Андрей говорил: "Много чести". Точно. Ох, Андрей. Если я и виноват, то пред тобой. И Женей. Эта вина всегда на мне.