Аналогичный мир

— Ну, не жлобничайте.

— Спелые, гадины, давятся.

— Всё, последние, видно.

— Орехи ещё есть.

— Ни хрена! Заминировано.

— Ну, ты смотри, свобода, а всё равно не пожрёшь!

Так за разговорами Эркин и Андрей дошли до своего загона, отдали условленную плату за присмотр.

— Старший ваш умотал, так вас теперь и близко у загона нет.

— А ты настучишь, да?

— Я те ща так врежу! Попроси ещё только!

— Я тебе самому врежу.

Оставив Андрея доругиваться с остальными, Эркин побежал в посёлок. Уже вечерняя круговерть начинается с водопоем и засыпкой корма. А водопой — это два перегона. И корм на себе переть: лошадей они с утра в табун за реку отвели.

— Что-то мой подопечный как ушёл в Малиновый тупик, так и нет его.

— Сходи и посмотри.

— Понимаешь, он с телохранителем, а тот чётко контрнаблюдение держит. Приходится издали.

— Другого выхода там нет?

— Только через мины на небо.

Все рассмеялись.

— Надо предельно осторожно. Мы должны довести его до приезда команды. Он, по всему похоже, птица высокого полёта, очень много знает и очень нужен живым. Остальные, кто здесь — это так, карточная мелочь. Выше шестёрки, но меньше валета, а он… он и на короля потянет.

— Что значит, человек с лендлордами общается, как лексика изменилась!

— Правильно, а ты общаешься с ковбоями, и теперь тебя в женское общество пускать нельзя!

— Конечно, ковбой неотразим и не знает поражений.

— Когда команда приезжает?

— Кстати, все уверены что послезавтра.

— Где-то утекло?

— Конечно. Но… они будут завтра. До обеда. И как войдут, перекрываем вход.

— Кое-кто будет приятно удивлён.

— Ты всё-таки проверь своего. Наши-то на месте.

— Завтра утром. Темно уже.

— Да, по навесам не пойдёшь, вспугнём, а там мины.

— Ну, завтра, так завтра.

— Да никуда он не денется. Не трепыхнётся.

— А телохранитель его…?

— Волкодав есть. И не таких брал.

— Кто?

— Волкодав-то? В этой команде Сашка.

— Бешеный? Ну, он любого возьмёт.

— Сильная команда. Увидите.

— А где-то у нас всё-таки капает.

— Завтра возьмём их, и там уже будем разбираться.

— Да, давайте ложиться.

— Завтра побегаем.

Они спокойно поужинали. Тряпки, листья и мешочек из-под перца сожгли. А чтоб запах горящей ткани не потревожил соседей, Андрей подпалил специально разложенную для сушки портянку, и они немного достаточно громко поругались из-за того, кто устроил такой огонь. Событие вполне заурядное, слишком заурядное, чтобы привлечь чьё-то внимание. Потом занялись обычными починками. Ремни, старые рубашки… Блокнот и ручка Фредди лежали между мешками на его лежанке. Так, завалялись. Оставалась карта.

— Сожжём? — Андрей перешёл на камерный шёпот.

— Он должен знать.

— Отдать… заложимся.

— Мы и так у него на крючке. А это… если он не будет знать, он же бояться будет. А на страх его возьмут, кем он откупаться станет?

— Скажем, что сожгли.

— Пусть сам, — Эркин оборвал нитку и попробовал ремень на разрыв. — Это его, пусть сам и решает.

— Тогда прячь. Чтоб только ты достал.

— В сапог зашью. У меня голенища двойные.

— А, понял. У меня для ножа так прошито.

— Ну вот. Прикрой.

— Ага.

Андрей сдвинулся так, чтобы костёр не слепил глаза и была видна улица, и сидел с рубашкой на коленях, пока Эркин подпарывал голенище, закладывал туда бумаги и зашивал разрез.

Эркин закончил шитьё, обулся и убрал всё.

— Давай кофе ещё?

— Ягоды залей.

— Вспомнил! Настаивается уже. Утром попьём.

— Ну, тогда кофе.

— Давай.

Андрей разлил кофе по кружкам. Эркин достал джем. Они спокойно пили кофе и ели лепёшки с джемом. Посёлок затихал, под многими навесами уже легли спать. Из-за реки еле слышно доносилась Лоза. И говорить ни о чём не хочется, так мирно и спокойно вокруг. После тяжёлой работы ничего нет лучше вот такого спокойствия.

Из темноты бесшумно возник и подсел к их костру высокий негр в кожаной куртке. И опять тишина. Никто не начинал разговора первым.

Эркин допил свою кружку и поднял на негра глаза.

— Ну? — очень спокойно спросил Эркин.

Негр улыбнулся.

— Спасибо за свободу.

— Только проснулся? — усмехнулся Эркин. — Свободу ещё зимой объявили.

— Я дал клятву. Она до смерти. Ты же знаешь это.

— Знаю, — кивнул Эркин. — Сам дал?

Негр опустил глаза.

— Клятва есть клятва. А как давал… Всё равно уж теперь.

— За этим и припёрся? — усмехнулся Андрей.

Негр тяжело перевёл на него взгляд.

— А ты всем хамишь, или только… цветным? Заткнись, белёныш, сломаю.

— Полегче, парень, — голос Эркина стал жёстким.

— Есть из одного котла и спать под одним одеялом… кожу не поменяешь.

— А зачем? — насмешливо улыбнулся Эркин, взглядом останавливая наливающегося кровью Андрея. — Врага от друга по коже не отличишь.

Негр пожал плечами.

— Твоё дело. Но белого нельзя подпускать близко. К самому главному своему не подпускай. А то… или отберут, или изгадят, — и резко встал, оглядел их свысока. — Живи, парень. Но помни. Белый всегда только использует тебя. А потом выкинет. Так было, так будет. Кого прикармливают жратвой, кого дружбой, а кого… заботой. Но всё равно, это прикормка. Съел раз и всё. И дал клятву, и пути себе отрезал. Но… живи.

И так же бесшумно мгновенно исчез. Эркин посмотрел на Андрея и отвёл глаза. Андрей сидел чуть не плача, весь красный, с прыгающими дрожащими губами.

— Это… это я прикармливаю тебя? Эркин?!

— Да плюнь и разотри, — спокойно ответил Эркин, — всех не переслушаешь. А этот… видно, бит крепко, вот и кидается на всех.

Андрей сидел в прежней позе, только зажмурился, чтобы не заплакать.

— И про Фредди это… несправедливо. Он честно к нам… — с трудом выговорил он.

Эркин невесело усмехнулся, собрал посуду.

— Давай ложись. Я помою всё и к стаду схожу.

— Испортил вечер, поганец, сволочь этакая, — наконец справился с собой Андрей. — Такой вечер был.

Эркин молча кивнул и ушёл.

Когда он принёс посуду и воду на утро, Андрей уже спал. Или просто лежал, завернувшись по своему обыкновению с головой. И когда, вернувшись от стада, Эркин лёг, Андрей только тихо вздохнул, как всхлипнул.

* * *

Фредди вышел из банка и оглядел пустынную улицу. Слишком рано. Тем лучше. Он вернётся, как и обещал, к ленчу. Ну, в крайнем случае, сразу после. Будем надеяться, что с парнями там ничего не случилось. Итак, с этим покончено. Фредерик Трейси больше не вкладчик. Он закрыл оба счёта, обратил всё, что у него есть, в наличные. Конечно, мало. И двухсот тысяч не набралось. Но денег Джонни он не тронет. До этого он не опустится.

Фредди неспешно пересёк улицу и зашёл в кафе. Как и в банке, он был первым и единственным посетителем. Плотно, но без излишеств, позавтракал, не замечая вкуса. Да, всё правильно. Тогда Джонни настоял и сам оформил все их счета так, что он и Джонни на равных владеют ими. И всё-таки он всегда помнил, где его счета, а где Джонни. И сейф с их неприкосновенным запасом, и… нет. Это его дело. И Джонни он прикроет. Любой ценой.

В гостинице он расплатился и забрал Майора, не поднимаясь в номер. Всё равно там ничего нет, кроме переполненной окурками пепельницы. И пустой бутылки. Он пил виски, курил и очень хотел опьянеть. Чтоб заснуть без снов, чтоб не увидеть опять Уорринг. Свою последнюю, да, тогда он считал, что последнюю, встречу с Крысой.

Фредди двигался, говорил, улыбался, седлал коня, делал всё правильно, как положено, но был там, в Уорринге…

…Лязг, скрежет металла о металл.

— Морли! На выход!

Закинув руки за спину, он шагнул в коридор, и решётчатая дверь камеры задвинулась за ним.

— Пошёл.

Куда на этот раз? На работы? В карцер? В надзирательскую на избиение? Или в каптёрку за передачей? В Уорринге никогда не знаешь, зачем тебя выдернули из камеры. В канцелярию? Добавили срок? Когда наберётся на пожизненный, лишат расы, шлёпнут на руку номер, переведут в лагерь и всё. Тебя больше нет. Про лагерь рассказывают страшное. Лагерник не человек, хуже цветного. Человек без расы не человек.