Аналогичный мир

И ничего не случилось, мир не рухнул.

Её волосы рассыпались, опутали их. Она нетерпеливо взмахнула головой, подняла руки отбросить волосы, и он, как бы продолжая её движение, повернулся и уложил её рядом с собой. И когда она обняла его, стал приподниматься, очень мягко, очень медленно перемещаясь над ней. У неё испуганно расширились глаза, и он так же медленно откинулся, плавным движением разорвал объятие и встал над ней на коленях. Его руки гладили её груди, живот, бёдра, но смотрел он только на её лицо. Оно опять стало мягким и доверчивым. Он мягко провёл пальцами по низу её живота и повёл ладонями по внутренней стороне бёдер. Она, поддаваясь его нажиму, раздвигала ноги, и, наконец, он смог переступить и оказаться точно посередине. Она приглушенно удивленно ахнула, но он уже опять вёл руками вверх к грудям, потом наклонился и поцеловал грудь, пощекотал языком соски. Она вздрагивала от этих прикосновений, и он чувствовал, что это уже иная дрожь, что тело её стало мягким и горячим и легко поддаётся его движениям. И медленно, очень медленно, очень мягко он попробовал войти в неё. Она схватилась за его плечи, потянула на себя. И опять они лицом к лицу, и совсем рядом её расширившиеся ожиданием глаза.

— Оно? Это оно?

— Да, — глухо ответил он.

Сейчас она зажмётся, и начинай сначала.

— Что? — её губы касались его уха, но он еле различил, скорее угадал вопрос. — Что мне делать?

Да она что, совсем ничего не знает, что ли?! И ответил слишком резко, как не хотел.

— Согни ноги. Ну. Ноги выше, Джен!

Она послушалась, и он, извиняясь, торопливо говорил:

— Запертую дверь всегда ломают. Только не опускай ноги. Сейчас… потерпи, ещё немного…

Только не рвать, вдавливать, раздвигать. Не спешить. Она тоже старается, пытается поймать ритм. Он упирался локтями в постель, охватив пальцами её плечи. Так, ещё так. Он посмотрел на неё и увидел закушенную губу и наполняющиеся слезами глаза. Но он видел, сколько он видел таких лиц, когда пересиливают боль, чтобы не закричать, не выдать себя… Он наклонился, губами собирая солёную влагу из её глаз.

— Спасибо, Джен, всё хорошо, теперь всё хорошо.

— Я не Джен, — всхлипнула она.

Он мягко высвободился и лёг рядом. Она медленно выпрямила ноги, ещё раз всхлипнула. Лежа рядом на боку, он успокаивающе погладил её, но она словно не заметила этого, лежала и смотрела в потолок, глотая слёзы. Ну что ж, он сделал своё дело, сделал, как мог. Дальше ей решать. Он убрал руку, вытянулся на спине и прикрыл глаза. Что бы ни было, но эти несколько секунд, пока она будет принимать решение, эти несколько секунд — его. Всё-таки он устал. И тут тёплая ладонь уже знакомо легла на его плечо, погладила. Он открыл глаза. Теперь она склонялась над ним, и её волосы легли ему на грудь и плечи. На щеках блестели две дорожки от слёз, на нижней губе ещё виднелся след зубов, но она улыбалась, мягко и очень по-доброму, и… и ни одна белая никогда ещё так не улыбалась ему, он даже не может названия подобрать.

— Тяжело тебе со мной пришлось, да?

Ещё один невозможный вопрос, и ответил он тоже по-невозможному.

— Нет.

— Я ведь ничего не умею, не знаю. И было совсем не больно, совсем-совсем.

Она лгала, он ведь видел её боль, но как же он был благодарен ей за эту ложь.

— Спасибо, Джен, — повторил он, прокатывая по гортани и нёбу это ставшее таким красивым имя.

— Я не Джен, — повторила она.

Он растерялся. Неужели перепутал?! Но ведь он слышал…

— Я слышал… поздравляли… — попытался он объяснить.

— Да, — она резким взмахом головы перебросила волосы на спину, но руку не отнимала. — Все называют меня Джен, а я Женя.

— Джже-нния, — удивлённо повторил он странное имя.

— Да, я… я русская.

Русская? Империя воюет с русскими, это даже рабы знают. Русские, "условно белые", "без расовой гордости", враги цивилизации… Он приподнялся на локтях, забыв обо всём. Так она русская? Она… она другая!

— Же-ня, — он потряс головой, сам не зная, что сказать. — Ох, Женя!

— Что?

Её глаза стали такими грустными, что у него перехватило дыхание. Он знал один способ утешения, и больше ничего не мог сделать. Он обнял её за плечи и притянул к себе, целуя мокрые щёки и глаза. Её губы ответили ему, и уже смелее она тоже гладила и обнимала его. И вдруг вопрос, от которого его будто током тряхнуло.

— Ой, ты прости меня, я даже не спросила. А тебя как зовут?

Он убрал руки и откинулся на спину.

— Я не то спросила, да? Но ведь у каждого человека есть имя.

"У человека, а я раб!" — кричал он про себя, а губы его сами, без него уже выговаривали.

— У раба нет имени.

— Но как-то же тебя называют, — настаивала она.

— По номеру.

— Номеру? — удивилась она.

— Да.

Он высвободил из-под неё правую руку и показал ей питомничную татуировку чуть выше запястья. Она задумчиво дотронулась пальцем до чёрных цифр.

— И друг друга тоже по номерам?

Он молча отвернулся.

— Извини, — её рука всё ещё лежала на его запястье. — Я не хотела обидеть тебя. Но… но как мне тебя называть?

И после всего, что было между ними, он не стал ей лгать. Она русская, она другая, не леди, не белая, ей… он может, хочет довериться, она не предаст. И как же неожиданно легко выговорилось то, что до сих пор он ни разу, никогда не произносил вслух.

— Эркин. Меня зовут Эркин.

— Эркин, — повторила она и прижалась к нему. — Эркин, милый.

Он не понял, но подыграл.

— Же-ня, ми-лий.

— Нет, — засмеялась она. — Милый это мужчина, а женщина милая.

— Ми-лай-а, — повторил он.

А она весело объяснила.

— Это по-русски. То же, что по-английски dear.

Он кивнул и сделал то, чего он в жизни себе не позволял, зная, чем это может обернуться: поднял руку к её лицу и очень осторожно провёл по нему кончиками пальцев, обводя линии скул и рта.

— Милая, — повторил он ещё раз новое слово.

Она не обиделась на него, а засмеялась, и он легко поднялся навстречу её смеху, сел на постели напротив неё. Она смотрела на него, и улыбка ещё на губах, а глаза стали тревожными. Он улыбнулся ей. Он знал силу своей улыбки. И протянул ей руки ладонями вверх. Помедлив, она тоже села и положила свои ладони на его.

— Ещё?

— А… а тебе не трудно?

Он засмеялся, замотал головой так, чтобы волосы рассыпались прядями.

— С тобой нет.

Он не лгал ей. Это и в самом деле было так. Она поверила, но, подаваясь к нему, спросила.

— А больно не будет?

— Это только в первый раз больно, — объяснил он и пообещал, — я постараюсь, чтоб не было.

— Всё равно страшно, — вздохнула она. — Только ты мне говори, что делать.

— Скажу, — кивнул он.

Но говорить, особо не пришлось. Она ловила его движения и подстраивалась под них. Он только чуть подправлял ей руки. И уже её губы скользили по его лицу и груди. И она помогла ему войти, только на мгновение, вздрогнув в ожидании боли. И, уже играя, он, обхватив её, перекатывался по широкой кровати. Она смеялась, и её волосы опутывали их, и её радость была и его радостью. Никогда с ним такого не случалось. Он что-то говорил ей и не слышал себя, ничего не слышал, кроме блаженного звона в ушах. А потом звон прошёл. Они лежали рядом, и он увидел её лицо и болезненно сощуренные глаза.

— Тебе свет мешает? — сообразил он. — Выключить?

— Да, пожалуйста, — попросила она.

Он встал, и его шатнуло: пол раскачивался батудом. Однако, выложился он… как ни в жизни. Он выключил верхнюю лампу, и в сразу обрушившейся темноте услышал её голос.

— Ой, темно как!

Это, конечно, ему раньше надо было сообразить и переключить на ночник. Он включил лампочку-грибок на столе, и мягкий розовый сумрак был так приятен после белого верхнего света.

— Так хорошо?

— Да, спасибо.

Он сел на край кровати. Кабина уже не раскачивалась, но ощущение зыбкости ещё держалось.

— Устал? — угадала она, — ты ложись, отдохни, — и вздохнула. — Попить бы сейчас, правда?