Аналогичный мир

— Джонни, — Фредди говорил тихо со знакомой Джонатану усмешкой, от которой у многих бы захолодело внутри. — Ты выложишь эти козыри в своей игре. В своей, Джонни. А у них игры другие.

— Ладно, Фредди. Мне хватает своих козырей. Было бы цело стадо.

Фредди улыбнулся уже другой улыбкой.

— Подумай, чем будешь откупать их от кровной мести, когда они кого из резервации укокошат.

— Даже так? — Джонатан недоверчиво покачал головой.

Фредди молча подал ему свою шляпу. Джонатан повертел её, нашёл разрез.

— Однако!

— Я выразил сомнение в их вооружённости. Я не видел броска, Джонни.

— Индеец?

— Эндрю.

— Однако, — повторил Джонатан. — Ещё бы немного…

— У парня хорошая рука.

Фредди повертел в руках стакан и вдруг негромко засмеялся.

— Хочешь пари, Джонни. Завтра у стада будет один.

— А второй?

— Второй поедет к резервации. Спорим?

— Я с тобой не играю, Фредди. Накладно.

— Как хочешь, Джонни. Но проверять я не буду, — и усмехнулся. — Накладно.

Потрескивают в огне сучья, рассыпая искры, булькает щавель в котелке…

— Ну, давай. Ты как?

— Ладно. Сегодня я рассказываю. А ты завтра, а то поздно уже.

— Пошёл, — кивает Андрей.

— Значит, почему мне бриться не надо, так? Ну, слушай. Мне лет тринадцать, может, чуть больше было…

…Очередная сортировка шла как обычно. Они сбились в углу зала. Надзиратель по одному высылал их в центр. К врачам. Жёсткие твёрдые пальцы на его теле. Ощупывают бёдра, пах.

— Руки за голову… Открой рот… Закрой… Нагнись… встань прямо… Член подними…

Он послушно, уже привычным усилием напрягает мышцы живота и бёдер.

— Держи, держи… — врач следит за его усилиями по секундомеру, заглядывает ему в лицо.

Он старается сохранить невозмутимое выражение. Некоторые заискивающе улыбаются врачам, хихикают и дёргают животом, едва врач дотронется до мошонки или члена. Он и тогда не сопротивлялся — не дурак же он, но без приказа ничего не делал. От напряжения у него начинают дрожать губы, на глаза наворачиваются слёзы.

— Опусти.

Наконец-то! Он распускает мышцы с невольным вздохом облегчения…

…- Так вы что? Так можете… безо всего… ну без…?

— Без бабы? — приходит Эркин на помощь Андрею. — По приказу?

— Ну да.

— Можем, — пожимает он плечами.

— Как это? Ну… — Андрей краснеет, путается в словах.

Эркин усмехнулся.

— Раз можешь, значит, обучен. Готов к работе. Я ж говорил. Слушать — приятно не будет.

Андрей сплёвывает, закуривает частыми затяжками.

— Ты того, про кожу обещал, а не про это…

— К тому и веду. Так нас и отсортировали. И погнали…

…Брили наголо. Везде. Даже брови снимали. И вот он стоит перед двумя белыми. Они, как и врачи, в белых халатах. Но на столе рядом какие-то странные тряпки навалом, ножницы, миски с остро пахнущей жидкостью. Они весело с незлой насмешкой оглядывают его.

— Ну-ка, покажись.

Один из них берёт его за руку и поворачивает то одним боком, то другим. Он старается не отводить глаз, чтобы видеть их и не пропустить удара, но второй берёт его за подбородок.

— Не верти головой. Так. Ну что? — обращается к первому. — Что будем делать?

— Картинку, — смеётся тот. — Материал отменный. Много добавлять, только портить, — и уже ему. — Стой смирно. Руки за спину. Ноги расставь. Вот так. Сейчас мы тебя сделаем.

Белый берёт миску с плавающей в ней кистью и покрывает густой коричневой мазью его лобок.

— Вот так тебе. Только обозначим. Давай покрышку.

А, это не ему, другому белому. Чёрная плотная ткань плотно прилегает, как приклеивается к коже, закрывая окрашенное место. Белый разглаживает ткань, аккуратно срезая, на его взгляд, лишнее.

— Ну вот, тело мы сделали. Теперь голову.

— Подмышки делать не будешь?

— Нет. Я бы ему и лобок не делал, но по стандарту положено. Ты посмотри, мышцы накачает, проработает… Вся эта волосня только испортит картину. Так голова… Что у нас с головой?

Белый крутит его голову, держа за уши. У белого пальцы сильные, но мягкие. Но… но словно не чувствуют, что в них живое… Он не живой для них.

— Форма неплохая.

— И лицо…

— Сделаем так… Давай основу. Цвет и форму менять не будем. Только длину отрегулируем.

Кисть покрывает его голову мазью, или это краска такая?

— И прядь сделаем. Вот смотри, — несколько новых мазков поверх уже сделанного.

— Не скосил?

— Симметрия неестественна. Пойми, здесь главное иллюзия естественности. Так, покрышку поплотнее. Срежь ему на затылке.

— Не высоко?

— В самый раз. Шея открытая здесь. И брови теперь, — и уже ему. — Не дёргайся, не больно.

Два мазка перечёркивают ему лоб.

— Поправь.

— Зачем. Переносицу оставим, — и опять ему. — Улыбнись.

Он послушно раздвигает губы.

— Ну вот, куда ему сросшиеся. И излома не надо. У него глазница аккуратная. Вот по этой линии и пройдёт. Давай покрышки. И ресницы. Чуть-чуть. Закрой глаза. Вот так. Вот и всё. Пошёл!

Шлепок по ягодицам отправляет его к другому столу. Глаза слиплись, он почти ничего не видит в крохотные щёлочки. И уже другой белый покрывает всё его тело вязкой оранжевой мазью с острым неприятным запахом.

— Руки в стороны, — рычит белый, — ноги шире, пальцы растопырь. Нагнись, — кисть с нажимом проезжает между ног и ягодиц, — глаза закрой, губы сожми…

Лицо покрывает липкая мазь.

— И не открывай глаз, болван. Ослепнешь. Направо. Вперёд. Стой. И стой так, понял?

Тело начинает щипать, колоть как иголками. Везде…

…- И сколько ты так стоял?

— Не знаю. Слышал, падали рядом, кричали, надзиратели ругались. Сам знаешь, что с упавшими делают.

— А то нет!

— Вот и стоял…

…Боль не сильная, но она везде, по всему телу, малейшая попытка пошевелиться только усиливает её. От напряжения дрожат руки, подкашиваются ноги. И каким же облегчением приказ надзирателя.

— Вперёд… налево… вперёд… направо… вперёд… Вниз. Вниз, образина. Пошёл или скину.

Он осторожно спускается по ступенькам в воду. Бассейн? Может, в воде будет легче? Вода по колени, бёдра, грудь, по плечи. Она густая и вязкая.

— Вперёд. Вперёд, не утонешь! — ревёт надзиратель.

— А утонет, туда и дорога, — хохочет кто-то.

Вытянув руки перед собой, он нащупывает ногами дно и идёт, пока не натыкается на что-то.

— Руки опусти! — орёт надзиратель, — вперёд!

А, здесь ещё стоят. Он не один. Уже легче. Кто-то натыкается на него и встаёт рядом.

— Стоять, скоты! А теперь ныряйте!

Он набирает полную грудь воздуха и приседает. Видимо, не с той скоростью, потому что ему помогают окунуться лёгким ударом по голове. Он терпит, пока хватает воздуха, и выпрямляется. Ему дают сделать несколько вздохов и ударом опускают опять под воду. И так раз за разом. Он уже теряет счёт, кружится голова, всё тело зудит и чешется. Но вынырнув в очередной раз, он чувствует, что может разлепить веки. Чуть-чуть, на щёлочку. Но свет режет глаза, и он снова зажмуривается.

— Вперёд, на выход, пошли, скоты, пошли, — ревёт надзиратель.

Натыкаясь друг на друга, скользя, хватаясь друг за друга, они бредут к лестнице, выбираются наверх и по-прежнему вслепую куда-то идут. Но теперь их бьют, вернее, тычут дубинками, загоняя под душ. Тугие струи смывают то ли краску, то ли мазь, ну то, чем их намазали. Только на голове и лобке остались наклейки…

…- Горело всё, будто кожу содрали. Дня через два гореть перестало. Так, пощипывало. А потом и наклейки сами отвалились. И там зудеть начало. А чесаться не моги. Пока не отросли волосы, зудело. Вот и всё. Где наклеили, отросло, на сколько им надо было. И всё.

Андрей передёрнул плечами как от озноба.

— Фу чёрт, и это всех так?

— Кого на той сортировке отобрали, всех. Куда остальных дели, не знаю.

— Они и… ну… девочек так?

— Я не говорил разве? Конечно, так же. Мы там, ну, у визажистов, вместе были.