Время дождей

«Иконы Тордоксы…»

— Насколько точно установлено, что иконы, которые мы ищем, писал именно Тордокса? — по-военному четко сформулировал Холодилин давно интересовавший его вопрос. — И насколько точно доказан факт существования иконописца?

Ненюков не раз думал об этом. Позднова и ее последователи могли ошибиться, доверившись анализу приемов, данным устного творчества, поверив тексту подписных икон. Своя точка зрения на Мастера была у Мацуры…

И все-таки существовало главное — сами шедевры, выдающиеся памятники древнерусского искусства! Был ли их автором карго-польский крестьянин, или инок Киево-Печерского монастыря, или выходец из Греции, или кто другой из мастеров, чьи работы так и не были персонифицированы потомками, это было не столь важно.

Со своего места он видел киоски, ограничившие с обеих сторон сектор захвата. У Союзпечати топтались несколько покупателей. «Военная книга», похоже, не открывалась много дней. Чувство обостренного внимания не оставляло Ненюкова. От комнат отдыха прошел лейтенант милиции, должно быть инспектор наружной службы. Парни в куртках из болоньи подшучивали друг над другом.

Ненюков подошел к киоскерше Союзпечати, поздоровался, она обратила на него внимание.

— Внизу, пожалуй, побойчее торговля идет, — сказал Ненюков.

Киоскерша оказалась разговорчивой.

— Отстоялась на улице… — она показала на валенки с галошами. Под ноги была подложена деревянная решетка.

— Вы про бумажник ничего не слышали? На днях это было, рано утром…

— Как же! Это с вами было? Бумажник передали дежурной по залу… Вам не сообщили?

— Это не мой. А где его нашли?

— Где-то здесь, под лавкой, — она показала на злополучный диван, где во время операции сидел Сенников. — Пустой, правда. Дежурная, видно, не передала по смене, забыла. Дочь у нее болеет… Не знаете, зима будет в этом году?

— Обещали!

Простившись с киоскершей, Ненюков спустился вниз, прошел в дежурную часть отдела милиции. В просторной комнате с планом участка и пультом оперативной связи, никого не было, кроме дежурного. Начальника розыска вызвали в управление, заместитель работал ночью — Ненюков оставил записку.

— Завтра утром бумажник будет у вас, товарищ подполковник, — пообещал дежурный, — можете не беспокоиться. Я лично передам.

— Пусть позвонят мне.

— Будет сделано.

— Работаете давно? — Ненюков поколебался: он рассчитывал говорить с начальником розыска.

— Только в дежурной части семь. А так пятнадцать лет.

— В зале наверху часты карманные кражи?

— В новом? — Дежурный подумал. — Только у билетных касс. А что?

Оказавшись на очной ставке, недавние сообщники молча присматривались друг к другу.

В комнате было темновато, следователь поднялся, чтобы включить свет. Уже следователь прокуратуры, принявший дело в свое производство, молодой, болезненно-полный, раздавшийся в плечах.

— Имеете личные счеты? — спросил он.

Сообщники выжидали недолго.

— Он не раз угрожал мне, — вспомнил Филателист.

Сенников скрипнул зубами.

— Ясно. Вопрос к вам, — следователь обратился к Филателисту. — При каких обстоятельствах совершено преступление?

Филателист ждал вопроса. Он заговорил, глядя Сенникову в лицо:

— Данные мною показания подтверждаю полностью. Сенников угрожал, у меня были основания полагать, что угрозы будут приведены в исполнение…

— Почему?

— Он рассказал про убийство пастуха…

Сенников повернулся на стуле, едва не сломав его.

— Где я об этом рассказывал? Пусть назовет!

— В Залесске, когда шли по парку!

— Что говоришь?

— Убийца!

— Пусть скажет, как именно я сказал про Торженгу! — Сенников настаивал на бессмысленном: требовал в точности привести слова, которые, кроме них, никто не слышал.

— Торженга? Значит, знает о чем идет речь? — Филателист повернулся к следователю. — Он сказал: «Если кто-нибудь появится, отправлю к праотцам, как Фадея в Торженге!» Дословно!

Сенников сделал попытку броситься на напарника, но Гонта, стоявший позади, с силой схватил его за плечи. Следователь вызвал конвой.

— Уведите!

Сенникова душила злоба. Уходя, он повторил как заклинание:

— «Живем с бабушкой, никого не держим…»

— Разрешите, — Филателист потянулся к папиросам на столе. Следователь достал из ящика спички.

Несколько минут все прислушивались к звукам, доносившимся из глубины следственного изолятора.

— На местах происшествий — в квартире онколога, в Торженге, — сказал следователь, — находили окурки сигарет. Сенников, по-моему, не курит?

— Выходит, я не один таскал ему каштаны из огня.

— Возможно.

План допроса Филателиста был разработан с учетом всех добытых данных.

— Я хотел бы затронуть такой вопрос, — продолжал следователь. — Вы снимали комнату на фабрике зонтов?

— Было, я упустил из виду. Это важно?

— Сенников жил с вами?

— Какой-то злой рок все время толкал меня к нему.

— После ареста у вас остались его личные вещи — письма, фотографии…

— Фотографии, письма? Что вы хотите сказать?

В Филателисте было что-то от застенчивости шулера, которого не раз ловили с поличным.

— Вы хорошо придумали — прятаться за Сенникова. Фигура скомпрометированная, особо опасный рецидивист.

— Не понимаю.

— Он был игрушкой в ваших руках.

Филателист будто даже успокоился. Теперь в нем не было ничего от Нестора, да и вся история с пастушком казалась лишь уловкой, способом представить себя недалеким.

— Значит, Сенников не совершал преступления? — спросил филателист.

— Совершал. Именно вы дали нам доказательства его вины: фотографию его отца, письмо, телефон старухи Ковригиной…

— Какой смысл? Простите!

Ответил Ненюков:

— Мы тоже не могли понять. — Он прошелся по комнате. — Смысл есть. Шедевры будут искать вечно. Опасность разоблачения существовала бы всегда. — Он остановился у стола, рядом с подследственным. — В один прекрасный день вы сообщили бы нам о причастности Сенникова к преступлениям.

— То есть?

— Раскрыли бы правосудию глаза на цепь улик. Подсказали бы, что старик на завалинке — отец преступника, что письмо написано им сыну…

— Как та лиса, что выставила хвост из норы?

— Вы думали, что мы никогда не разберемся в запутанной системе улик — номера несуществующих телефонов, бессвязный текст…

— Разрешите? — Филателист взял папиросу. — Не думайте, что я собираюсь подтверждать ваши гипотезы. Наоборот: я хочу довести их до абсурда… Допустим, благодаря мне вы задержали бы Сенникова. Что потом? Где гарантия, что Сенников не выдал бы своего соучастника? Меня самого?

«Догадывается ли Филателист, — подумал Ненюков, — что от него избавились так же просто, как сам он думал избавиться от Сенникова?»

Ненюков встал, прошелся по кабинету.

— О Сенникове могли сообщить потом… Понимаете? Как бы точнее выразиться… Когда Сенников был бы уже не в состоянии никому ничего рассказать. После несчастного случая с ним, например! Или скоропостижной смерти… Вина Сенникова была бы доказана, дело прекращено.

Филателист занервничал.

— Разрешите спичку, Владимир Афанасьевич? — Всех, включая Гонту, он называл по имени-отчеству. — Слишком грустно вы все представляете.

— В этих уликах — приговор Сенникову, — Ненюков подал спичку. — Между прочим, я был на Ярославском вокзале…

Филателист прикурил, посмотрел на Ненюкова.

— В месте, где вас задержали, много лет не было зарегистрировано ни одной карманной кражи.

— Какое это имеет отношение?

— Непосредственное. Если бы не кража бумажника, вы с Сенниковым дождались бы Спрута. Так мы условно назвали скупщика икон…

— Я же говорил: Сенников способен на все!

— Мы вели киносъемку. Сенников карманной кражи не совершал.

— В чем же дело? — на секунду он как-то обмяк, но тут же взял себя в руки.

— Не догадываетесь? Почему этот человек хватился бумажника именно здесь? Не у касс, не у ларька!