Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 7



– Да, каждое утро с ними занимается, – объяснила она.

– Пусть забудет! – категорично заявил врач.

– Но от спорта еще никому никакого вреда не было, – возразила Мария.

– Мадам! Если бы от спорта была хоть какая-нибудь польза, на каждом турнике висело бы по пять евреев. Уж вы мне поверьте, – хмыкнул врач и спросил у Гурова: – Вам полегче?

Боль действительно немного отпустила, и Лев кивнул.

– Тогда я уезжаю с нечистой совестью, потому что в больницу вас все-таки надо было забрать. – Он поднялся. – И учтите, господин полковник, что звезды хороши на небе и погонах, но никак не на могиле, куда вы торите себе дорожку семимильными шагами. Так что о госпитализации вы все-таки подумайте. А сейчас самое лучшее, что вы можете сделать, это вызвать врача из своей поликлиники.

С этими словами врач из «Скорой» ушел. Проводив его, Мария вернулась и, подкатив к дивану кресло, села и стала уговаривать мужа:

– Гуров, тебе действительно нужно лечь в больницу. – На это он только перекривился. – Ты решил оставить меня вдовой? – перешла она в наступление. – Нет, черное мне всегда шло, но мне категорически не хочется надевать его раньше времени.

Она говорила что-то еще, но полковник ее уже не слушал, а наслаждался тем неописуемым ощущением, когда чувствуешь, что боль уходит. Но вот долго поблаженствовать ему не дали – раздался звонок в дверь. Крячко тут же появился в комнате, сел в кресло, откуда только что встала Мария, и не удержался от того, чтобы не подколоть – впрочем, это была его обычная манера разговаривать.

– Что-то рано ты, Лев Иванович, сдавать начал.

– Между прочим, некоторые всего на четыре года моложе меня, – буркнул Гуров. – А судя по тому, что Мария задержалась в коридоре, она там сейчас Орлову ябедничает?

– О твоей проницательности в управлении легенды слагают, о великий! – Стас воздел руки к потолку.

– И великие тоже смертны, – заметил Орлов, появляясь в комнате. – Собирайся в госпиталь, Лева. И это не обсуждается, – категорично заявил он.

Гуров пытался протестовать, но на это никто даже внимания не обратил: Мария бросилась собирать ему сумку, Крячко ей помогал, а Орлов решал организационные вопросы по телефону.

А Лев Иванович смотрел на них и по-стариковски размышлял о том, как же быстро пролетело время. Ему вспомнилось, как он впервые появился в МУРе, где встретил сначала Орлова, а потом и Крячко. И совсем не друзьями они тогда были. Петр Николаевич Орлов, самый старший из них троих, считал Леву выскочкой и любимчиком начальства, то есть Константина Константиновича Турилина, и относился, мягко говоря, прохладно. Станислав же Васильевич Крячко, пришедший на Петровку из района, Гурова просто ненавидел, потому что тот – а именно от него зависело повышение Стаса до старшего группы – больше года держал его в операх, и, если бы сейчас Льва Ивановича спросили, почему он это сделал, он вряд ли смог внятно ответить. Так что очень непросто складывались поначалу их отношения, но вот сначала притерлись как-то, потом подружились и не раз прикрывали друг другу спину, а Орлов, так тот стал для них просто отцом родным и постоянно защищал перед начальством, вытаскивая из таких переплетов, что страшно даже вспомнить. Да-а-а, постарели они… Да и Мария уже не та, что была когда-то. Конечно, на людях она держится, как ей по должности и положено, но вот фигура, как ты за ней не следи, поплыла… Возраст. И дома она уже больше в тапочках шлепает, а туфли на каблуках, которые когда-то постоянно носила даже в квартире, так и стоят, дожидаясь особо торжественных случаев. Сейчас, когда она как очумелая курица носилась по квартире, собирая даже то, что мужу в принципе не могло понадобиться в больнице, ее лицо было совсем не гордым и надменным, а обычным бабьим, хоть и очень красивым.

Конечно, Гуров еще попытался побрыкаться, пытаясь отбиться от больницы, но больше для порядка, потому что по здравом размышлении сам не то чтоб испугался, а несколько растерялся, почувствовав неожиданный сбой в своем организме. В результате он прибыл в госпиталь с почетным эскортом, который больше напоминал конвой.

И потянулись больничные дни, заполненные уколами, таблетками, системами и прочими малоприятными, но, как оказалось, необходимыми вещами. Ежедневно навещавшая мужа Мария (честно говоря, никогда особо не умевшая готовить) срочно осваивала такие премудрости, как паровые котлеты, белковый омлет и далее по оглавлению книги «Диетическое питание» забытого года выпуска, выданную ей во временное пользование женой Стаса и взявшую страшную клятву обязательно вернуть, потому что жена Крячко и сама понимала: недалек тот день, когда и ее мужу все это понадобится – ну, откуда взяться здоровью при их ненормированной и ненормальной работе?

То, что получалось у Марии, Гуров один раз попробовал в ее присутствии, а потом благоразумно откладывал в сторону, обещая съесть попозже, чтобы сейчас не тратить драгоценное время свидания на такую прозу жизни. С тех пор несколько бездомных собак, живших на территории госпиталя и целями днями крутившихся около дверей кухни, при виде Гурова мгновенно поджимали хвосты и с искусством ниндзя растворялись в воздухе – попытки скормить им шедевры кулинарного искусства Марии успехом не увенчались: ЭТО не смогли съесть даже они. Мария приезжала днем, выкраивая время между репетициями и спектаклями, зато вечером приезжал Крячко, и тут-то Гуров отъедался – кто-кто, а жена Стаса готовила отменно.

– Ты лечись давай, – говорил Крячко. – А то ведь, как выпишешься, да как на Машину готовку сядешь, тут тебе и будет вилка: или помирать голодной смертью от ее стряпни, или к пельмешкам возвращаться, чтобы прямиком к язве желудка топать. – Стас не хуже Гурова знал, какой из Марии шеф-повар.



Незадолго до выписки приехавший к Гурову Орлов, как о деле совершенно решенном, сказал:

– Прямо отсюда к тебе домой за вещами, а потом в санаторий, наш ведомственный, здесь, в Подмосковье.

– И это тоже не обсуждается? – возмутился Гуров.

– Правильно службу понимаешь, – подтвердил Петр Николаевич и объяснил: – Ты мне, да и всем нам, здоровый нужен.

– Можно подумать, что самому себе я нужен больной, – буркнул Лев Иванович.

– Вот и не ерепенься! – удовлетворенно заметил Орлов, поняв, что Гуров сдался.

– Хорошо. Я не возражаю, но поеду лучше к Воронцову, – предложил Лев Иванович. – У них там минералка своя природная, а не привозная, от которой толку уже никакого нет. Да и от Москвы подальше.

– Думаешь, что я тебя здесь кому-нибудь дергать позволю? – возмутился Орлов.

– Сам дергаться буду, как услышу о каком-нибудь новом деле. А там тишь, гладь да божья благодать, – мечтательно произнес Гуров.

– Да уж. Воронцов тебя с фанфарами встречать будет, – хмыкнул Орлов. – Если бы не ты, то он в лучшем случае без звезды остался, а в худшем – на выход с вещами.

– Да, громкое было дело, – заметил Лев.

– Теперь говорят, резонансное, – покивал Петр Николаевич.

– Не люблю я эти новомодные словечки, – поморщился Гуров.

– А кто их любит? Мода нынче такая пошла: ни слова по-простому, а все с выпендрежем. Ну, так я Юрке позвоню, чтобы готовился? – спросил Орлов.

– Звони и предупреди, чтобы парад-алле не устраивал, – попросил тот.

– Сказать-то можно, но вот послушает ли?

– Это вряд ли. – И это было одно из любимых выражений Гурова.

Генерал-майор Юрий Федорович Воронцов был, говоря по-старому, начальником управления внутренних дел Белогорской области, не самой большой, но и не самой маленькой в России, так, средней. Разделенная надвое рекой Волгой, она располагалась на границе с Казахстаном, что создавало работникам правоохранительных органов дополнительные трудности: погранпосты и таможня, конечно, само собой, но они стоят на магистралях, а для знающих людей и проселочных дорог с тропками достаточно, чтобы незаметно шмыгать туда-обратно. Вот по делу ОПГ, которая по-крупному промышляла разбоями, а потом утекала отсидеться на сопредельную территорию, Гурова и командировали в Белогорск два года назад, когда в Москве решили, что собственными силами Воронцов не справится, и его судьба, точнее, служебная карьера, висела на волоске.