Беспокойное сердце

Наиболее выразительный пример такого «обиженного» являл собой чехословацкий президент Антонин Новотный, который с 1953 года был одновременно и первым секретарем Коммунистической партии Чехословакии. Чувство горечи у него было приумножено еще и тем фактом, что всего за несколько недель до октябрьского пленума, в конце августа — начале сентября 1964 года, Никита Хрущев посетил Прагу и Новотный вместе со своим окружением восславлял «великого» и почти непогрешимого вождя мирового социалистического содружества. Последовавшее затем падение Хрущева поставило Новотного у себя на родине в весьма затруднительное положение.

Шестидесятилетний чехословацкий руководитель прежде не отличался слишком решительными действиями и Москве обычно не противился, но тут он повел себя иначе. Он передал Брежневу, чтобы тот особенно не спешил нанести визит в Прагу, потому что столь неожиданные перемены в СССР чехословацкая общественность воспринимает с непониманием.

Советское руководство всегда выделяло Чехословацкую Социалистическую Республику вместе с Германской Демократической Республикой как наиболее развитые организации СЭВ и Варшавского договора. Раздраженная реакция А.Новотного была вызвана не только отношением чехословацкой общественности к замене высшего советского руководителя. Сам президент, вставший во главе чехословацкой компартии еще до двадцатого съезда советских коммунистов, понимал, что конец одной эпохи в Москве, замена ее политикой иного толка ускорят решение вопроса о необходимости омоложения руководства и в его собственной стране.

Подобные чувства, бесспорно, испытывали и два других ведущих политических деятеля того же региона — Вальтер Ульбрихт, первый секретарь Центрального Комитета Социалистической единой партии Германии, которому был уже семьдесят один год, и пятидесятидевятилетний первый секретарь Центрального Комитета Польской объединенной рабочей партии Владислав Гомулка.

Разделенный на Восточную и Западную части Берлин был горячей точкой на европейском континенте в течение всей «холодной войны». Возведение в 1961 году Берлинской стены, хотя частично и решило проблему эмиграции восточных немцев на Запад и сократило возможности идеологической диверсии против стран социалистического лагеря, главной проблемы — международного дипломатического признания ГДР — решить не могло. Угрозы Хрущева, что Советский Союз в этом вопросе будет действовать в одностороннем порядке, наталкивались на жесткое сопротивление Запада. Ведь любая наша попытка такого рода означала для противников, кроме дальнейших осложнений с доступом в Западный Берлин, вероятность возникновения новых блокад типа той, что имела место в июне 1948 года. Тогда, после перекрытия подхода в Берлине к французской, британской и американской оккупационным зонам, американцам пришлось снабжать город, находившийся примерно в двухстах километрах от границ Западной Германии, всем необходимым при помощи авиации.

К тому же В.Ульбрихт был человеком старой закалки, консервативным и несговорчивым. Вместо того чтобы содействовать сближению обоих немецких государств, активно искать компромиссные решения, он твердо удерживал старые позиции времен начала «холодной войны». Его не слишком общительный характер не только не способствовал уменьшению опасности обострения отношений, а наоборот, увеличивал ее.

И хотя Хрущев и Ульбрихт были людьми одного поколения, Никита Сергеевич говорил о своем немецком товарище по борьбе чаще всего снисходительно.

Возможности Ульбрихта руководить страной ограничивались и частыми болезнями, которые на длительное время выводили его из строя. Поэтому первые разговоры о том, кто в случае необходимости мог бы заменить Ульбрихта, начались давно, еще в пятидесятые годы. Разумеется, это не делалось публично или официально.

Немцы испокон веков отличались большой дисциплинированностью. Не изменилось в этом плане ничего и на этот раз. Такие явления, как закулисные схватки, тайное политиканство, в Берлине проявлялись не часто. Подчиненные Ульбрихта терпеливо ожидали, когда их вождь сам даст соответствующий сигнал, когда он собственным умом дойдет до понимания того, что ему пора отойти в сторону. Но Вальтер Ульбрихт ничего подобного делать не собирался.

Однако уже тогда, во время болезни Ульбрихта, его замещал человек, который впоследствии и заменил его на посту первого секретаря. Имя Эриха Хонеккера стало известным еще в пятидесятые годы. Он принадлежал к числу основателей Союза свободной немецкой молодежи, а в 1946–1955 годах им руководил.

Именно в это время я как второй секретарь ЦК комсомола встретился и познакомился с ним впервые. Еще будучи молодежным вожаком, Хонеккер был избран кандидатом в члены ЦК СЕПГ, а в 1958 году стал членом и секретарем ЦК. Перед ним открывались широкие политические перспективы, что понимали как берлинские, так и московские ведущие политики.

Однако мы никогда не пытались ускорить события в высшем руководстве ГДР. Как и сами восточные немцы, мы также ждали сигнала от самого Ульбрихта. Не пытались мы и давать понять, что «ставим» на Хонеккера. Повода для возникновения раздоров мы не дали даже тогда, когда Хонеккер в критике действий Ульбрихта стал жестче, особенно это касалось экономической области. В результате всех этих обстоятельств Ульбрихт на своем посту пережил и меня, и Хрущева: Хонеккер заменил его только в начале семидесятых годов.

Перемены в польском руководстве в 1964 году были бы намного более чувствительными, чем у восточных немцев. В памяти все еще оставался 1956 год с его тревожными событиями. Тогда Владислав Гомулка пришел к руководству страной при весьма бурных обстоятельствах и за последующие восемь лет многое в своих взглядах переменил. Он стал склоняться к консервативным методам руководства.

Католическая Польша с ее сельскохозяйственной основой была к тому же слабым звеном социалистического содружества. Запад хорошо понимал: если он захочет в один прекрасный день подорвать Варшавский договор или вообще его уничтожить, то именно в этой стране может рассчитывать на успех.

Поляки никогда не скрывали своего национализма, хотя путь от слов к делу, в нашем понимании, был бесконечно далеким. Советский посол в Варшаве А.Аристов, бывший в свое время секретарем ЦК КПСС, не раз старался доказать нашему руководству, что положение в Польше совершенно нормальное, что Гомулка пользуется у соотечественников большим авторитетом и вообще все обстоит так, как и должно быть.

У КГБ, однако, складывалась иная картина. Мы информировали руководство о процессе созревания антигомулковской оппозиции, что могло бы иметь печальные последствия. В результате Аристов даже жаловался на меня, ссылаясь при этом на свои широкие контакты с членами польского Политбюро и другими функционерами. Ход событий все больше и больше ставил под сомнение утверждения советского посла. Во второй половине шестидесятых годов в Польше даже имели место новые волнения. Но Гомулка тогда у власти удержался. Политически он пережил Хрущева на полные семь лет.

Венгерский первый секретарь Янош Кадар принял сообщение о падении Хрущева, судя по всему, самым спокойным образом. Он всегда выглядел человеком уравновешенным и рассудительным, не изменил себе и в этот раз. Если бывало надо, он и раньше возражал и отстаивал свою позицию (чего, например, никак нельзя сказать о его болгарском коллеге Тодоре Живкове), но при этом всегда заботился о порядке и спокойствии в своей собственной стране, а не о том, чтобы произвести впечатление дешевыми и непродуманными политическими жестами.

Если после смерти Сталина, в период «оттепели», в Чехословакии, Польше, Венгрии произошли изменения, то после ухода Хрущева подобного не случилось, и это свидетельствовало о том, что жесткие взаимосвязи, позволявшие контролировать весь социалистический лагерь, несколько ослабли, что времена меняются.

Названные выше руководители стран Варшавского договора — прежде всего Владислав Гомулка, Вальтер Ульбрихт и Янош Кадар (в какой-то мере и Тодор Живков) — вместе с Леонидом Брежневым сыграли решающую роль в самом большом внутреннем кризисе, который постиг социалистическое содружество в шестидесятые годы, а можно сказать — и вообще в послевоенный период: ввод войск этих стран в Чехословакию в 1968 году.