Страница 82 из 107
В бесконечных тостах, в приветственных речах заслуги Никиты Сергеевича Хрущева высоко оценивались и восхвалялись. Да и как же иначе? Круглая дата не располагает к объективному глубокому анализу, а уж к разбору конфликтных политических моментов — тем более.
Тех, кто знал в тот момент, что семидесятилетие Хрущева станет его последним торжеством на посту высшего государственного и партийного деятеля, было пока не очень много. Я же относился к группе посвященных. Я слушал оды в честь юбиляра, неумеренные восхваления, в частности, Брежнева, и пытался одновременно читать по лицам, что же на самом деле все эти люди чувствуют.
Вел я внутренний разговор и со своей собственной совестью.
Это правда, что Н.С.Хрущев во многом мне в жизни помог. И я никогда не забывал всего, что он для меня сделал. Мое тогдашнее неприятие касалось лишь его более позднего политического развития, а именно оно заслуживало и неприятия, и отзыва с должности.
Круг посвященных постепенно разрастался, однако все еще не существовало конкретного плана и единой стратегии действий. Вопросы, что делать, а главное — как дальше действовать, не выходили целыми днями из головы Брежнева.
Однажды он снова мне позвонил и попросил зайти: хочет, мол, обсудить один практический вопрос. Вскоре я был в его кабинете.
В это время Хрущев собирался с визитом в Швецию и, как уже стало традицией, намеревался ехать туда всей семьей — сначала поездом до Ленинграда, а оттуда на корабле по морю.
Предложение Брежнева прозвучало весьма ясно: «Что, если бы КГ Б задержал поезд Хрущева при его возвращении из Ленинграда где-нибудь у Завидова и изолировал первого секретаря?»
При таком варианте вступление в должность нового «первого» прошло бы в обстановке полной безопасности. Разумеется, в то время Леонид Ильич, будучи вторым секретарем ЦК КПСС, уже понял, что тем новым, кто заменит Хрущева, будет именно он. Однако он хорошо расценивал и свои возможности, а потому по мере приближения решающего момента его страх перед Никитой Сергеевичем нарастал.
Предложение Брежнева меня неприятно удивило. Даже если бы в конце концов группа Президиума остановилась именно на таком варианте (в чем я вовсе не был уверен), наши действия были бы совершенно противозаконными и вызвали осуждение во всем мире.
Я быстро взвесил все «за» и «против» и ответил, что с таким решением согласиться не могу.
Брежнев, очевидно, вообще не понял хода моих мыслей. Совсем отпустив тормоза своей фантазии, он склонил разговор к возможности физической ликвидации Хрущева.
— На это мы никогда не пойдем, — немедленно остановил я его.
И вообще как такое возможно было бы осуществить? Ни я, ни Брежнев своей собственной рукой никогда бы ничего такого не сделали. Тогда кто же это должен быть? «Некто» из круга тех, кто десятки лет работает с Хрущевым? Кто его охраняет или готовит ему еду? Что же тогда будет? Заговор? Покушение?! Исключено!! — Все это с быстротой молнии пронеслось у меня в голове.
— Сначала вы меня информировали о плане созвать пленум Центрального Комитета и на нем поставить этот вопрос. Я считаю, что только такое решение возможно, — твердо подытожил я.
Больше говорить нам было не о чем. Мой собеседник думал только о том, как бы сделать так, чтобы при снятии Хрущева не пришлось смотреть тому в глаза. Он хотел прийти на все готовое. С такой стороны я еще Брежнева не знал. Мог ли я предполагать, чего сам дождусь от него в будущем?..
Хотелось думать, что Брежнев всего лишь проверял мою реакцию. Я мысленно снова и снова возвращался к его предложению и снова безусловно его отвергал.
Но я бы лгал, если бы ныне твердил, что уже тогда понял, что из Брежнева, в силу основных черт его характера, получится плохой первый секретарь.
Как-то, в 1990 году, меня пригласил тогдашний председатель КГБ СССР В.Крючков и предъявил мне претензии в связи с моим интервью французскому телевидению, в котором я заявил, что Брежнев предлагал мне устранить Хрущева физически.
Состоялся такой занимательный диалог:
— Вы доложили о том разговоре с Брежневым членам Президиума?
— А зачем, — ответил я. — Ведь все они были за смещение Хрущева со всех должностей. А предложение Брежнева — не более чем пробный шар.
— Ну вы бы Хрущеву об этом рассказали.
— С какой стати, если я сам был за его отставку!
— Напишите обо всем объяснение в ЦК, — в голосе Крючкова прозвучал металл.
— По поводу чего?
— А вот всего этого…
— Но ЦК у меня не просит объяснения, а вы не Центральный Комитет.
— Ну, если надумаете, свяжитесь по телефону с моим заместителем. Дайте ему свой номер.
Номера телефона я, конечно, не дал (они ведь и так его знали!) и никакого объяснения не обещал. Правда, сказал, что могу собрать иностранных журналистов и дать интервью по поводу его предложения.
В субботу 17 августа 1991 года телевидение показало интервью со мной, в котором я рассказывал об октябрьском пленуме 1964 года. В воскресенье сюжет повторили. И когда 19-го утром объявился ГКЧП, мне стали звонить друзья и шутливо спрашивать: «Ты что, накануне давал инструктаж?»
После пресс-конференции ГКЧП, 19-го вечером, мне позвонил Шелепин: «Давай-ка выйдем, погуляем».
Встретились.
— Ну, — спрашивает Александр Николаевич, — ты посмотрел?
— Да видел этот цирк. Ничего у них не выйдет.
В те августовские дни вице-президент, председатель КГБ, министр обороны и премьер Кабинета Министров продемонстрировали полную организационную беспомощность. Говорят, что отправлялись телеграммы в республиканские ЦК, крайкомы и обкомы с предложением поддержать ГКЧП.
Мы же в октябре 1964 года никаких письменных следов не оставляли. Глупо в таких делах руководить при помощи телеграмм. Нужны теснейшие личные контакты, чтобы глаза в глаза смотреть собеседнику. К тому же нас приучили, что есть политическое руководство в стране — Центральный Комитет партии. Значит, и опираться мы могли только на него.
В таких делах необходимо, чтобы за спиной стояла какая-то мощная организация. Команда ГКЧП вела себя как узкая группировка, которую легко было обвинить в заговоре, путче и отправить за решетку. И она проиграла. Но в проигрыше вместе с ней оказался весь советский народ, вся Великая Держава…
Но вернемся в 1964-й.
События уже разворачивались полным ходом, остановить их было невозможно. Сразу после встречи с Брежневым я снял трубку и позвонил Шелепину.
— Послушай, — сказал я ему, — тянут нас куда-то в сторону. Хотят чужими руками совершить преступление, а потом?.. Что будет потом?!
— Кто его знает, что будет потом!
Шелепин был полностью со мной во всем согласен. И он был категорически против подобного решения…
Еще одна вещь могла перемешать карты. Подготовка к отзыву Хрущева не оставалась тайной. Согласно позднейшему свидетельству сына Хрущева Сергея источником разглашения задуманного смещения первого секретаря стал бывший работник КГБ Галюков, сотрудник охраны бывшего члена Политбюро, а после 1961 года уже только заместителя председателя Совета Министров РСФСР Николая Григорьевича Игнатова.
Игнатов, как мне кажется, старался на обоих фронтах обеспечить себе «задние ворота», чтобы иметь возможность в случае успеха или провала замыслов против Хрущева снова вернуться в Политбюро. С одной стороны, вел переговоры с Брежневым, а с другой — передал через своего охранника предостерегающий сигнал Сергею Хрущеву, а через него — и его отцу, Никите Сергеевичу.
Когда Хрущев узнал, что против него собираются также выступить Александр Шелепин и Владимир Семичастный, то заявил, что наветам не верит. Он даже не допускал мысли, что и мы можем быть против него.
Человеком, который тем не менее получил от первого секретаря задание проверить дошедшие до него слухи, был еще один член Политбюро, многолетний друг и союзник Хрущева Анастас Иванович Микоян. Так, последним стечением обстоятельств, он был поставлен перед необходимостью принять окончательное решение, на чью сторону встать.