Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 55 из 107

К слову сказать, киноаппаратура, установленная на первых наших спутниках, рождалась в недрах КГБ. И первые фильмы о выходе человека в космос тоже были сняты нашей аппаратурой. Речь о космонавте Алексее Леонове. Космонавты смотрели эти съемки на Лубянке. Уже после мы их передали телевидению и в кинопрокат. Десятиминутная космическая «прогулка» Алексея Леонова во время его полета на корабле «Восток-2» была сохранена на кинодисках только благодаря технике КГБ. Это уже позже, когда наших сил было недостаточно для обеспечения быстро развивающейся космической программы, заботу о производстве микроаппаратуры взяла на себя промышленность. Мы не располагали конвейером, на котором производилось бы все, что нам нужно, но в отдельных случаях были в состоянии создать сложнейшие устройства в единственном экземпляре, как платье в ателье на заказ… И в случае с Пеньковским техники смастерили систему устройств, при помощи которых мы смогли незаметно следить за ним, подслушивать и фотографировать.

Новая технология помогла нам даже сфотографировать лежавшие на окне его квартиры украденные документы и сделать это с противоположного берега Москвы-реки. Пеньковский жил в доме на Котельнической набережной. Чтобы задокументировать его шпионскую деятельность, по дну Москвы-реки специально был проложен кабель, по которому осуществлялось управление цветочным ящиком на балконе этажом выше. Как только Пеньковский раскладывал на своем подоконнике секретные документы для пересъемки, с соседского балкона выдвигался этот цветочный ящик и вмонтированная в него камера фотографировала все действия шпиона.

Мы ждали, когда приедет связной Пеньковского Винн. Нам было известно, что поездка в Москву у него в планах, а ради весомости доказательств на суде и снятия спорных вопросов мы хотели задержать их обоих при встрече с поличным.

Однако Винн медлил с приездом. Не знаю, были ли у него какие-то сомнения или подозрения, но в Москву он все не приезжал и не приезжал. Схватка нервов и расчетов была в полном разгаре.

Как пишут М.Палмер и Т.Б.Аллен в своей «Энциклопедии шпионажа», в 1962 году, когда западным секретным службам стало ясно, что Пеньковскому грозит разоблачение, они приняли решение организовать ему побег на Запад в одном из грузовиков с экспонатами с торговой выставки в Ленинграде, в которой бизнесмен Винн должен был официально участвовать.

В то время дело Пеньковского было под моим личным контролем. Вместе с Грибановым, а затем Банниковым мы взвешивали каждый наш шаг: мы понимали, что на крючке у нас большая рыба, и не в коем случае не могли допустить, чтобы она ушла.

Вскоре узнали, что Винн направляется с двумя грузовиками на торговую выставку в Венгрию, намереваясь оттуда через Хельсинки прибыть в Ленинград.

Между секретными службами Советского Союза и Венгерской Народной Республики существовало соглашение о взаимной выдаче лиц, допустивших проступки на территории наших стран. Однако Винн пока что не был в чем-либо уличен — только подозреваем. И все-таки мы решили не медлить.

В октябре в Венгрию на самолете пограничных войск вылетел Банников с группой чекистов. 2 ноября 1962 года, когда Винн уже покидал Будапешт, он был задержан в своей автомашине, арестован и сразу же перевезен в Москву — на том же самолете, на котором прибыл в Будапешт Банников. Нам очень помогли венгерские чекисты.

Пеньковского взяли еще раньше — 22 октября. Операция была проведена так, что ни британские, ни американские спецслужбы поначалу ничего не знали об этих арестах. Не знали об арестах друг друга и оба агента.

Я распорядился, чтобы Пеньковского сразу же привели в мой кабинет. Хотел разглядеть его и понять, что представляет собой полковник одновременно трех мировых разведок, посмотреть ему в глаза.

Из камеры, находившейся здесь же, на Лубянке, был доставлен неказистый человек, на лице которого не выражалось ни понятливости, ни природного ума, так необходимых для того, чтобы вызывать доверие и занимать достаточно высокий пост.

Его посадили в конце моего длинного стола. Поначалу я не заметил его волнения. И спросил, как он дошел до жизни такой.

Но Пеньковский не стал говорить о своем предательстве, он сказал другое:

— Гражданин председатель, я хочу предложить вам использовать меня в интересах нашей Родины. Я мог бы для нее много сделать.





И принялся разглагольствовать о том, что отныне будет работать на нас, что сумеет использовать то, что является агентом и здесь, и там…

— Скажите мне, какой вред вы нанесли нашей стране, — остановил его я. — Скажите схематично, назовите самые существенные факты.

Тут он стал вертеться и выкручиваться. Он не имел понятия, что нам известно и сколько. Передавал, мол, самые незначительные бумажки, водил их за нос, собирал треп…

— Теперь у вас будет достаточно времени обо всем поразмыслить, — прервал я наконец это тягостное «представление». — Когда будете готовы к тому, чтобы подробно рассказать о нанесенном вреде, я приму вас.

Эта встреча, длившаяся несколько минут, ясно показала мне, что никакой оперативной игры с разведками США и Англии через Пеньковского вести нельзя: уж чересчур он был гнусной личностью. Предложив использовать себя, он в то же время отказался честно рассказать о своей шпионской деятельности, стал юлить. Вопрос сотрудничества с ним отпал сам собой. Уже в ходе этой беседы у меня возникло чувство брезгливого отвращения к нему, которое не прошло до сих пор.

Расследование дел Пеньковского и Винна шло одновременно. Винн поначалу вел себя так, словно никаких грехов за собой не находил, тем более что задержан он был на территории другого государства.

Они все еще не знали друг о друге. Когда же в их показаниях перестали появляться новые факты, мы пошли на избитый прием: в то время, когда одного вели по коридору Лубянки на допрос, другого в то же время вели с допроса.

Эта встреча для обоих была шоком. Не зная, кто и что уже успел рассказать, они стали давать показания, в том числе и друг на друга, чтобы хоть как-то смягчить собственную вину. Так расследование получило новый импульс.

В мае 1963 года над Винном и Пеньковским состоялся суд, который проходил в клубе им. Дзержинского, рядом с главным зданием КГБ. В зале собрались более двух тысяч человек, главным образом чекисты, работники ГРУ и военные. Вход был по пригласительным билетам. Процесс преследовал, кроме всего, и воспитательные цели.

Военная коллегия Верховного суда приговорила Пеньковского к смертной казни.

Приговор был приведен в исполнение. Так закончилась карьера полковника трех разведок.

Отклик на дело Пеньковского был значительным. Известно, что даже самая ответственная и дисциплинированная в мире секретная служба не застрахована от утечки информации и должна в определенной мере брать это в расчет. Однако в том случае все нити предательства были сплетены вместе из-за нерадивости высших чинов Главного разведывательного управления.

Не без вины был и маршал Варенцов. Конечно, человеку, дослужившемуся в разведке до звания полковника, следует верить. Нельзя подозревать всех вокруг себя и видеть только плохое. Однако и в самых простейших делах должно всегда действовать правило: доверяй, но проверяй. Для меня в этом плане дело Пеньковского стало большим уроком.

Варенцов именно этим правилом непростительно пренебрег. Ему были хорошо известны проблемы Пеньковского в ГРУ, и все-таки он приблизил к себе своего бывшего адъютанта, вошел с ним в доверие. И «купился» Варенцов на мелочах, знаках внимания и подхалимстве. Так, когда маршал отмечал шестидесятилетие, Пеньковский подарил ему коньяк, которому, как утверждал даритель, тоже 60 лет, все пили и ахали: ах, какое чудо! В ходе расследования дела Пеньковского, однако, выяснилось, что коньяк, купленный им на Западе, был самым что ни на есть обыкновенным, а этикетка с цифрой «60» на нем была взята из какого-то рекламного листка. В ответ Варенцов давал Пеньковскому ключи от своей дачи, где бывший адъютант устраивал пьянки и куда без помех приводил женщин.