Страница 27 из 69
— Ом мани падме хум, Харе Кришна баббле гум… гу!
И при этом еще, стараясь не переигрывать, вихлялся туловищем, подрыгивал ногой. Когда-то в Кабуле он наблюдал дервишей и сейчас пустил в дело кое-какие пируэты из их репертуара. Его ребята двигались следом, дружно подтягивая:
— Чаттануга чуча, чаттануга чуча… гой, дай, халия…
Даже детишки во дворе не удостоили их взглядом. Шантарск, совсем недавно еще закрытый город, успел налюбоваться разнообразнейшими цветочками перестройки — и «Детьми Галактики», и лысыми кришнаитами, и босоногими йогами, и «зелеными» в черных балахонах с намалеванными скелетами, и причудливо разукрашенными казаками (лампасы — Оренбургского войска, околыши фуражек — Уральского, а погоны вообще непонятно чьи), и последователями новоявленного Христа-Варфоломея, каждое воскресенье таскавшими своего Учителя привязанным к кресту, и августовскими защитниками Белого дома (камуфляж, дикие глаза, значки-блюдца с портретом Ельцина против сердца), и октябрьскими защитниками Белого дома (камуфляж, дикие глаза, значки-блюдца с портретом Руцкого против сердца), и крайне живописными Сибирскими Друидами (учение, основанное находившимся в состоянии белой горячки доцентом-историком. Потом он вылечился, но Друиды зажили сами по себе). А к неграм и японцам привыкли настолько, что негров перестали поддразнивать: «Шо, Маугли, змэрз?» — а японцев давно уже не дразнили кукишем с приговоркою: «Вот те, косоглазый, острова!»
Они спустились в подвал. Охранник встал из-за стола, но не похоже, чтобы встревожился: просто лениво двинулся наперерез, таращась на них с брезгливой отрешенностью здорового психически мужика:
— Ну, чего, чего?
Данил осенил его цветком, словно распятием, и вежливо сказал:
— Шалом, хава нагила, бисмилла. Ба ширинзабонию лутфу хуши, тавони, ки филе ба муе каши.[4]
— Не, мужики, вам кого?
— Милый астральный брат, — сказал Данил. — Мы, слуги четырнадцатого уровня золотого сечения Высшего Разума, прибыли в ваш город, средоточие кармической праны и пранической чакры, дабы ощутить благословенную ауру духовной повелительницы вашей… — Он словно бы нечаянно наступил качку на ногу, и тот отпрянул. — Позволено ли будет адептам приблизиться к вещунье академиума сего?
— Не, ну так бы и говорили, — парнишка потерял к ним всякий интерес. — Райка… тьфу, Матерь Астральная, вон там. Во-он в ту дверь… — Он призадумался и с тягостным вздохом родил: — Грядите, во! Грядите туда, мужики, грядите… Там она… вещует….
Данил громко откашлялся. Степаша элегантно и четко заехал охраннику в солнечное сплетение, сцапал за ворот и брючину, сложил вовсе уж вдвое. Подскочил Рашид, молниеносно сковал наручниками запястье и лодыжку битого. Жора тем временем бесшумно затворил железную дверь и повернул головку замка.
Данил вырвал из гнезда телефонный провод, подошел к одной из двух дверей. За ней обнаружился крохотный туалет, так что с этого направления сюрпризов ждать не приходилось. Из-за другой двери едва слышно доносилось нечто вроде монотонного пения, порой прерывавшегося хоровыми вскриками.
Охранник наконец смог перевести дыхание. Данил подошел к нему, присел рядом на корточки, охлопал ладонями, забрал заткнутый за пояс «Макаров» и сказал:
— В австро-венгерской армии такая поза называлась «шпангле». Нерадивые солдатики сутками валялись и не дохли, так что ты полчасика вытерпишь… Молчать! Отвечать только на мои вопросы, причем — тихо. Ты понял меня, или ударить тебя? Понял, козел?
Охранник, пялясь на него с ненавистью, закивал.
— Ты тут один? Или сколько?
— Один… — хрипло прошептал охранник. — Там только шизы…
— Кого пасешь?
— Ну, сторожу…
— Кто поставил? — Данил сунул ему под нижнюю челюсть ствол его же собственного «Макара». — Мочкану, как комара… Кто тебя сюда поставил?
— Хиль…
— Жорка Хилкевич?
— Ну…
— А зачем ты здесь?
— Я чо, знаю? Хиль велел смотреть, чтоб на Райку не наезжали…
— Под Хилем ходишь?
— Ну.
— А он? Под Бесом?
Охранник молча сопел.
— В жопу засунуть? — Данил показал ему хрустальный цветок. — А потом раздавить. То-то посмеются ребятки в травматологии, когда будут доставать, и сам ты прославишься на весь Шантарск — как же, тот самый, у кого из задницы стекло доставали. Ты, может, думаешь, я с тобой цацкаться буду? Или меня не знаешь?
— Знаю, — уныло протянул страж астральных врат.
— Так под кем Хиль ходит?
— Под Басалаем.
«Опаньки, — сказал себе Данил. — Вот это новости. С какой стати, скажите на милость, Басалаю выступать против Кузьмича? Очень уж неравны весовые категории, а Басалай мужик осторожный и каменные стены лбом сроду не таранил, нет у него такого обычая…»
— Что ты мне звездишь? — сказал Данил ласково-грозно. — Подвальчик этот «Крогер ЛТД» оборудовала?
— Ну.
— А откуда в «Крогере» Басалай? Его там и близко нет…
— Не мои проблемы (парень все косился на хрупкий цветок, которым Данил временами щекотал ему задницу). Только Хиль тусуется и с Крогером, и с Басалаем. И когда охрану ставили, он меня сюда и сунул…
Даже если он не врал, картину это ничуть не проясняло. Потому что и Крогер был неподходящей кандидатурой для добровольного камикадзе. Разве что его нарочно вытолкнули вперед, как тех лучников-смертников, что бежали впереди фаланги…
— Ну, полежи пока, — сказал Данил.
Встал с колен, сделал Рашиду знак стеречь пленника, а сам кивнул двум остальным и тихонько открыл ведущую в глубь подвала дверь. Чалмы они так и не сняли, некогда было.
За дверью обнаружился узкий коридорчик. И там справа и слева — по двери, и обе приоткрыты. За той, что справа, — нечто вроде крохотного офиса: стол, кресла, японский факс, на стене портреты каких-то ветхозаветных субъектов с буйными бородищами и напряженно-застывшими взглядами психопатов — судя по стоячим воротничкам с загнутыми углами и широким галстукам, звезды и патриархи спиритизма начала века.
За второй дверью оказалась довольно большая комната. Оттуда выплывал сладковато-приторный дымок каких-то благовоний — скорее всего, индийские палочки, у Данила дома тоже стояли в вазе такие как сувенир. Стены украшены разнообразнейшими мандалами, золотыми на черном и синем, красными на золотом, весьма реалистичными портретами лобастых инопланетян с глазами-плошками и диковинными пейзажами, резавшими глаз буйством красок — надо полагать, виды нептунианской глубинки, переданные братьям-землянам по телепатическому факсу…
Штук десять деток Галактики сидели на полу, подобрав ноги по-турецки, упрятав подошвы под подолы синих балахонов, а ее преподобие Астральная Матерь, устроившись на чем-то вроде тумбы, вещала проникновенно:
— Для того же, чтобы познать собственную суть, надлежит отречься от сути ради того, что не есть суть, от сущего ради несущего, и тогда обретешь покой меж крыльев Великой Птицы…[5]
— Кстати, о птичках, — сказал Данил громко, входя внутрь. — Орлы прилетели…
Физиономии с тупо-затуманенными глазами медленно-медленно поворачивались к ним. Сама Астральная Мамаша среагировала быстрее:
— Что вам здесь нужно?
— Мы из соседнего астрала, — сказал Данил. — Зашли вот чакрами потереться…
Расплывшаяся бабища с выкрашенными перекисью волосами, не особенно и теряясь, завопила:
— Толя!!!
— С ним все в порядке, — сказал Данил. — Лежит и добавки не просит.
Балахоны зашевелились. Данил кивнул своим парням. Степаша вынул из-под куртки громадный пистоль и с милой улыбкой навел на контактеров. Контактеры приутихли. Пистоль, откровенно говоря, был не более чем пластмассовой японской игрушкой, но сработан великолепно, выглядел тяжелым, настоящим и страшным.
Жора ловко прихватил Астральную Мамашу за кисть руки, сделал захват, так что она согнулась и взвыла, головой вперед вытолкал в дверь и толчком направил в комнатенку напротив. Выхватил из-за ремня короткую полицейскую дубинку с перекладиной, перехватил концы обеими руками, придавил жирную глотку президентши академии и налег как следует, вопя:
4
Язык фарси, строчка из стихотворения поэта Саади: «Ласковым словом можно и слона на волосинке водить»
5
Блаватская, «Голос молчания»