Заклинатель драконов

Она что–то хватает — расческу? — и швыряет в зеркало. Туман распадается на серебристые осколки, кружится и истончается. В темноте, когда огонь погас, Сисселоур и я торжествуем победу.

Вот она. Наконец.

Я ее получу.

Теперь мы в дымной картине следим за ней, просматриваем другие сцены, направив нашу двойную волю к единственной цели. Заклинания огня капризны и непредсказуемы, их можно иногда направлять, но их невозможно заставить. Образы являются беспорядочно, при нашем давлении искажаются, быстро изменяются, извиваются, разбиваются. Происходят вторжения, не имеющие отношения к делу, возникают кавалькады монстров из далекого, давно забытого прошлого — русалка, единорог, Морской Змей. Они появляются вперемешку с видениями, которые могут что–то значить, а могут быть вовсе не важными: усевшийся во тьме покойник, длиннопалая рука, одинокий цветок, внезапно расцветший в засохшем саду и похожий на глаз наблюдателя без век. Здесь время ничего не значит, но в потустороннем мире Время существенно, и могут пройти годы, прежде чем мы снова увидим ее. И видение, когда оно появляется, делает нас беззащитными, медленно разматывается широкая перспектива безумной интерлюдии, где бегут извивы дороги, где в весеннем ветре плывут мячики облаков. Вдоль дороги движется машина, солнце играет на ее полированных поверхностях. Крыша машины откинута назад, изнутри доносится музыка, глубокая, мелодичная. Машиной управляет девушка. Она изменилась, повзрослела, чуть резче стали черты ее лица, а сходство с эльфом уменьшилось. Она приобрела характерное фамильное выражение лица. Но в этом лице еще Отчетливее проступает тайна. Волосы девушки подстрижены ровной линией над бровями и на уровне подбородка. Когда скорость машины увеличивается, ветер сдувает волосы назад, вздымает челку и обнажает неровный пробор, который мы называем Ведьмин Крюк. Рот ее не улыбается. Ее компаньонка — тоже девушка — не имеет никакого значения. Я сопротивляюсь своему страстному желанию рассмотреть все поближе, боясь напугать ее, отталкивая Сисселоур от огня и давая картине затуманиться.

Когда она нам понадобится, мы ее найдем. Теперь я в этом уверена.

Мы должны быть готовы.

Глава вторая

Она тут же почувствовала, что за ней наблюдают, будто сзади по шее пробежали холодные мурашки. Это не было наблюдением в обычном смысле слова, не было каким–то подглядыванием, но ее обследовали при помощи оккультного глаза, ее образ танцевал в пламени или отразился в гранях хрустальной призмы. Она не знала, как ей это стало понятно, это был всего лишь один из множества инстинктов, скрывающийся в ее сознании и ждущий нужного момента, чтобы проявиться. Она крепче вцепилась в руль. Ощущение это было столь мимолетным, что она почти поверила в то, что ей все только померещилось, но удовольствие от быстрой езды пропало. Для нее Йоркшир всегда будет населен призраками.

Ферн, — ее спутница что–то говорила, но она не слышала ни слова, — Ферн, ты слушаешь меня?

Да. Извини. Что ты сказала?

Если бы ты слушала меня, то тебе не пришлось бы переспрашивать. Я никогда не видела тебя такой рассеянной. Я просто хочу понять, почему ты затеяла все это действо в Ярроудэйле, хотя тебе это место не по душе.

Не то чтобы мне там не нравилось. Эта крошечная деревушка вдали, в глуши, эти прогулки по пляжу, иссушенному вечным ветром, и ковыляние по пустоши… Деревенская жизнь очень живописна — если ты любишь деревню. Я — девушка городская.

Я знаю. Так почему же?..

Конечно, из–за Маркуса. Он находит Ярроудэйл привлекательным. Здесь такая своеобразная деревенская церковь, такой дружелюбный викарий. Как бы то ни было, но это дает возможность избежать огромного количества гостей. Ты говоришь людям, что хочешь, чтобы все проходило тихо, в деревне, и им не обидно, что их не пригласили. А из тех, кого ты все–таки приглашаешь, половина не приодет. Слишком далеко придется ехать, чтобы постоять в продуваемом всеми ветрами пабе и выпить шампанского под дождем.

Звучит как песня, — сказала Гэйнор Мобберли. — Шампанское под дождем. И — почему ты делаешь все только так, как хочет Маркус?

Я собираюсь выйти за него замуж, — ответила Ферн. — Я хочу доставить ему удовольствие. Это естественно.

Если бы ты была в него влюблена, — продолжала Гэйнор, — ты и вполовину не была бы так добросовестна по части того, чтобы доставить ему удовольствие.

Ты говоришь ужасные вещи.

Может быть. Лучшие друзья обладают особыми привилегиями, им можно, если это необходимо, говорить ужасные вещи.

Он нравится мне, — сказала Ферн после долгой паузы. — Это важнее, чем любовь.

Мне он тоже нравится. Он умен и остроумен, очень хорош в компании, весьма привлекателен, несмотря на то что уже начал лысеть. Но все это не значит, что я захотела бы выйти за него замуж:. Кроме того, он старше тебя на двадцать лет.

—На восемнадцать… Я предпочитаю зрелых мужчин. С молодым никогда не угадаешь, как он будет выглядеть, когда ему стукнет сорок. Это может оказаться отвратительным. Более взрослые мужчины уже миновали «опасный участок», так что ты видишь все, как есть.

—Ты что–то фривольничаешь. Я просто не понимаю, почему ты не можешь подождать, пока не влюбишься в кого–нибудь по–настоящему.

Ферн засмеялась:

Это вроде того… ох… как ждать, что к твоим ногам упадет звезда, или все равно что искать горшок с золотом у основания радуги.

Циник.

Нет, я не циник. Просто не допускаю идеалистической романтизации жизни.

Помнишь те времена в Уэльсе? — вспомнила Гэйнор о днях, проведенных в колледже. — Морвенна Рис устроила вечеринку в доме родителей на заливе, и мы все упились, а ты прямо в платье бросилась в море. До сих пор вижу, как ты бежишь по волнам, освещенная луной, как развевается твоя юбка. Ты казалась до жути дикой, а вовсе не такой — холодно разглагольствующей Ферн.

Иногда люди ведут себя не в соответствии со своим характером. Будто бы ты раздеваешься, сбрасываешь одежду, чувствуешь, что ты — это не ты, но при этом ощущаешь себя совершенно обнаженной и незащищенной. Несовершенной. Поэтому ты снова одеваешься: надеваешь на себя — себя. Но теперь уже ты точно знаешь, кто ты на самом деле.

По виду Гэйнор нельзя было сказать, что Ферн ее убедила, но возникший перед ними перекресток отвлек от темы разговора. Ферн не могла вспомнить, куда поворачивать, и пришлось достать карту.

А кто там будет? — спросила Гэйнор, когда они снова двинулись. — Я хочу сказать, кто сейчас дома?

Только брат. Я попросила Эбби попридержать отца в Лондоне до дня перед свадьбой. Он будет только обо всем беспокоиться и суетиться по мелочам. Уилл не такой, он суетиться не станет.

Чем он теперь занимается? Я не видела его несколько лет.

Он аспирант. Занимается историей искусства и много времени проводит дома. Пишет странные сюрреалистические картины и дружит с еще более странными людьми. Ему нравится там жить. Он выращивает в саду марихуану, замусорил все вокруг банками из–под пива и слушает поп–музыку, включив музыкальный центр на полную громкость, так что наша суровая домоправительница все время грозится уйти от нас, но на самом деле она обожает его и совершенно избаловала мальчика. Мы попрежнему называем ее миссис Уиклоу, хотя у нее есть христианское имя — Дороти. В сущности, она уже стара для того, чтобы вести хозяйство, но откачивается уйти на покой, поэтому мы платим ее помощнице.

Верный семейный слуга, — сказала Гэйнор.

Ну… что–то в этом роде.

Как выглядит ваш дом?

Серый, отвратительный. Викторианская архитектура вообще весьма непривлекательна. Мы кое–что модернизировали, хотя на самом деле всего лишь добавили еще одну ванную, а центрального отопления так и нет. Мы все время подумываем о том, чтобы продать дом, но как–то не получается, и вообще дом очень неудобный.

В нем живут привидения?

После долгого молчания Ферн ответила:

—Трудно сказать.

Они подружились еще в колледже, но иногда Гэйнор ощущала, что, несмотря на всю их близость, она мало знает о своей подруге. Внешне Форн Кэйпел выглядела энергичной, преуспевающей, самоуверенной девушкой с высоко поднятой головой, что вполне компенсировало ее небольшой рост и будто горделиво заявляло: у меня хороший рост, просто остальные люди — слишком высокие. У нее был стиль, не оставляющий места излишествам, она была щедра без показухи, красива спокойной, без драматичности, красотой, обладала умеренным чувством юмора. Кто–то из товарищей однажды сказал, что она «выделяется умеренностью», однако Гэйнор изредка становилась свидетельницей неумеренного, можно сказать, даже безрассудного поведения Ферн. При этом пикантные черты ее лица обострялись, приобретая какую–то разрушительную дикость, и в глазах мелькало что–то инородное, чуждое. В свои двадцать восемь лет она уже достигла очень высокого положения консультанта в фирме, где работала. Ее жених, Маркус Грег, был достаточно известным человеком в мире науки, опубликовал несколько книг и постоянно подтверждал свой ум и образованность, выступая по телевидению и публикуя статьи в газетах и журналах.