Заклинатель драконов

Сисселоур сидит рядом с Ферн, положив руку ей па плечо.

Ты видела то, что хотела увидеть? — спрашивает она.

Нет. Там была просто куча образов. Ни один из них мне не был понятен.

Ты должна осторожно обращаться со своей силой. Это так же, как из маленького огня сделать большой костер. Если слишком сильно будешь дуть, то задуешь огонь. Следи. И ты, и я хотим увидеть Заклинателя драконов. Мы увидим, как он погиб. — И внезапно по ее лицу пробегает похоть.

Дым перед ними менял свои очертания. Как и прежде, возникали и исчезали картинки–фантомы: турниры и карнавальные шествия, королевы, бродяги, убийцы, — но нигде не было темного лица Рьювиндры Лая. Сисселоур скривила рот и зарычала от раздражения.

— Колдовство капризничает, — бормочет она. —Иногда оно стремительно, как талая вода в горах, быстро бежит и превращается в водоворот. — Она знает, что извиняется, и, одергивая свои лохмотья, на них вымещает свой гнев.

Ферн ничего не говорит. По причине, которую ей пока не удается себе объяснить, она чувствует, что смерть Рьювиндры Лая касается только ее, только ей одной дано узнать темную тайну. Когда Сисселоур уходит, Ферн старается поддержать огонь заклинаний. Картины меняются медленнее, растворившись в неясных тенях и шумах, которые затем образуют новое, четкое изображение.

Это — фантастические горы, в них время создало плоскости и уступы, утесы и скалы со срезанными вершинами. С одной стороны поднимается крутой обрыв, с другой видна цепь озер с зеркально–гладкой водой, а дальше все исчезает в переливах ярких красок. Ферн знаком этот пейзаж, она чувствует, что знала его с давних пор. Прекрасная Долина, Проклятая Долина, Долина Дна Мира. Ей понятно, что Долина, в своей естественности, так же неестественна, как и Древо. Она иллюзорна, скалы — это скалы сновидений — сновидений Эзмордиса, Старейшего Духа, который создал этот мир из своих мыслей и желаний. И он сам присутствует здесь, Ферн чувствует его, хотя не может увидеть. Он, как солнечный свет, наполняет долину. Вмятины на скалах — это отпечатки его пальцев, в каждой тени заключено одно из множества его имен.

Черной точкой появляется человек, он единственный движется в этой застывшей картине. Эзмордис знает о его появлении. Сразу же сосредоточившись на нем, Старейший ограждает его от опасностей. Человек карабкается по скалам к Ферн. Ей его движения знакомы… Это — одинокий хищник, он наверняка злой, а не добрый, однако ее тянет к нему. Будто они — две точки, соединенные невидимой линией их Дара. На нем рваная одежда, настолько темная, что нельзя определить ее цвет, но она все–таки светлее, чем его кожа. Он спешит к озеру с водой едкого зеленого цвета.

— Позови его, — произносит голос того, кого она не может увидеть. Возможно, там кто–то есть, человек или некто человекоподобный, образ вездесущего Духа, но все, что она может различить, это тень на краю картины, очертания которой похожи на плечо. Как и в комнате с книгами, где был доктор Лэй, огонь заклинаний не показывает его. — Позови, — повторяет голос, и эхо повторяет его слова среди утесов. — Пришло время. Призови своего слугу.

Темное лицо мрачнеет, ему не нравится звук этого голоса или слово «слуга». Тем не менее он покорно, опустив глаза, склоняется над озером. Ферн может лишь догадываться о том, каков его взгляд.

Энгариэл! — мягко произносит он. — Инфернелинг! Крокодильчик! — Ферн кажется, что это может быть именем прирученного зверя. Некоторое время ничего не происходит, но человек не выказывает нетерпения, хотя Ферн чувствует, что Эзмордис разочарован. Затем что–то нарушает гладкую поверхность воды, по ее поверхности к берегу движется рябь в форме острого угла. Существо вырастает, его слабые крылья приподымают гибкое тело, с которого сверкающими каплями скатывается вода. Длиной он, наверное, двенадцать —четырнадцать футов, больше похож на змею, в самом широком месте его можно охватить двумя руками. У него вздернутый нос и очень большие глаза, его чешуя сияет свежестью юного зеленого цвета, края крыльев, которыми еще не пользовались, чуть толще папиросной бумаги. Он с видимым удовольствием приближается к человеку, как к любимому хозяину, который долго отсутствовал. Его раздвоенный язык лижет протянутую руку, каждая из его частей делает это по–разному. Заклинатель драконов с величайшей нежностью поглаживает голову с гребнем, но выражение лица человека не меняется.

Он готов? — спрашивает Эзмордис.

—Готов, — говорит Заклинатель драконов. Теперь он начинает медленными, ритмическими движениями гладить шею зверя, и тот поднимается, изгибает голову назад, по низу горла и живота пробегает странная дрожь. Он бьет хвостом, крылья полностью раскрываются и машут в воздухе, отчего смерчем взвивается пыль. В широко разинутой пасти сверкают острые зубы. У него роскошная глотка. И вот со звуком удара молнии вырывается первое пламя, столб его вырастает до пятидесяти футов, затем пламя тускнеет и исчезает в теле дракона. Внутренний огонь озаряет каждую чешуйку, поэтому все существо раскаляется докрасна, и взмахи крыльев отрывают его от земли. Глаза, прежде темные, озаряются рубиновым светом. Затем он опускается на землю и начинает остывать, его бока становятся бронзовыми, зеленый цвет юности исчезает. Горло его пульсирует и издает то ли рычание, то ли мурлыканье.

Все хорошо, — говорит Рьювиндра, глядя не на демона, а на дракона.

Назови его, — приказывает Эзмордис.

Время не пришло.

Назови и привяжи его ко мне. Для этой цели я даровал тебе долгий сон и длинную жизнь. Исполни свою обязанность в нашей сделке.

Я сделал больше того, что должен был. Я украл яйцо и уничтожил остальные яйца, из всего выводка Сенексисс спасен этот один, последний в роду драконов. Я нашел монастырь, где, как я знал, яйцо никто не увидит и не потревожит. Я был там, чтобы оно могло дозреть. Я взял малыша и заботился о нем до тех пор, пока — по твоему приказу — не принес его сюда. В моих руках он выдул свой первый огонь, при мне он впервые поднялся в воздух. Все сделано ради тебя. А теперь хватит. Я отдал свой долг.

Только я могу решать, когда твой долг уплачен. — Голос Эзмордиса звучит так сухо, что кажется смертельно опасным, это не просто гнев.

Ты не можешь меня запугать — нет, даже ты меня не запугаешь. Ты слишком нуждаешься во мне. — На лице человека гордость, наглость и холодность. В этот момент Ферн понимает, что любит его, и ее сердце сжимается от страха, незнакомого ему. — Дракона нельзя привязать. Он — не раб, с ним нельзя фамильярничать, драконы самые свободные из всех свободных созданий. С ними может разговаривать лишь истинный Заклинатель. И благодаря тебе я тоже последний в своем роду. Я пережил своих предков, и кровь моей семьи смешалась с менее чистой кровью. Другого такого, как я, ты не найдешь. Убьешь меня — потеряешь связь разума с драконом, и все планы, которые ты вынашивал в течение этих пустых столетий, окажутся неосуществленными.

Мы договаривались так, что это я буду управлять драконом, — говорит Эзмордис очень мягко. — Ты хочешь… нарушить обещание.

Ты можешь управлять им — если вообще применимо это слово — только через меня. Я назову его по своему выбору, когда для этого придет время, — повторяет он и не повинуется, сохраняя бесстрастность. У него горячая кровь, но холодный характер. — Нашей сделки больше не существует. Я выполнил свое обещание.

Так и быть, — шепчет Старейший, но от этого шепота содрогается земля, — ты подписал своей кровью наше соглашение, и оно не может быть нарушено, однако ты хочешь его нарушить. Несмотря на твой Дар, ты ничтожней, чем смертные. Ты хочешь брать, брать и брать, но ничего за это не платишь. Будь уверен, что в свое время я потребую то, что мне причитается. А теперь — пусть дракон останется безымянным, пусть растет. Освободи его.

Он не домашняя кошка, которую можно отпустить, и ты это со временем поймешь, — говорит Рьювиндра. При этом он глядит на дракона, и тот дотягивается до щеки Заклинателя, чтобы лизнуть его перед уходом. Он вздымает крылья, которые тут же начинают двигаться, будто бы радуясь этому, и затем погружается в озеро. При его погружении от воды поднимаются клубы пара, и тут же воды смыкаются над ним. Их поверхность снова неподвижна.