Ребята Скобского дворца

Кругом смеялись громко взрослые и ликовали ребята. Толпа вокруг шарманщика все сгущалась.

И в это время к толпе медленно приблизился Черт. Находился он в невменяемом состоянии, усиленно таращил глаза и морщил лоб. По-прежнему в голове у него шла мучительная работа: ему не давал покоя разговор Максимова.

«Бог! Бог!» — мерещились ему слова.

— Свят! Свят! — шептал он, делая рукой широкие, размашистые кресты.

Высокий и грузный, с взлохмаченной, словно объятой пожаром головой, в широкой холщовой блузе и в таких же шароварах, он возвышался над всей толпой, продолжая таращить глаза.

— Что сие? — громовой октавой спросил он у окружающих, заметив шарманщика.

Он раздвинул толпу, приблизился ближе и явственно увидел на земле сатану с длинным хвостом, с рогами, в шерстяной юбке, с зеркалом в руках.

— Чур меня! — испуганно перекрестился он. — Нечистик!

В затихшей толпе кто-то засмеялся. Это еще более разъярило пьяного грузчика. Схватив за воротник сюртука грека, Черт легко приподнял его вместе с умолкшей шарманкой и обезьянкой от земли.

— Тебе говорю, изыди! Сгинь! — глухо заревел он, еще более багровея от нахлынувшей бешеной ярости.

Кругом замерли, хорошо зная буйный нрав грузчика. Трезвый, он был молчалив и редко выходил из себя, но в хмелю становился несдержан и страшен.

Царь стоял вначале спокойно, забавляясь выходкой Черта. Но как только обезьянка, испугавшись, вскарабкалась на грудь к хозяину и, обхватив его за шею тоненькими ручонками, плачущим голосом тонко заверещала, у Царя разом остановилось сердце.

— Убьет! — испуганно закричала Фроська, стоявшая рядом с Типкой. — Ой, убьет!

— Не тронь! — не помня себя, завопил и Царь; молниеносно метнувшись к Черту, он схватил цепочку от обезьянки.

Что произошло дальше, Типка не помнил. Очутившись вместе с обезьянкой в воздухе, он далеко отлетел в сторону от шарахнувшейся толпы и тяжело шмякнулся о землю. Почти одновременно отлетел от грузчика и шарманщик, загремев своим музыкальным инструментом.

— Ну-у! — рявкнул Черт, тяжело дыша. Никто ему не ответил. И тут же он опустил голову, словно устыдившись, и. шаркая опорками, пошел к себе в подъезд.

Люди толпились, напирали друг на друга, тревожно шумели. Возле Типки, раскинув мохнатые коричневые ручонки с крохотными черными пальчиками, лежала обезьянка. Короткая зеленая с бахромой юбочка у нее сбилась, была в пыли. А глаза обезьянки, прежде детски-любопытные и шустрые, быстро угасая, с какой-то укоризной глядели на окружающих. Поодаль, рядом с разбитой шарманкой, сидел на земле грек. Обхватив седую голову руками и покачиваясь из стороны в сторону, он тонким женским голосом выл. Вокруг громко, взволнованно шумели.

— Братцы, за что это он ее кокнул? — недоумевающе спрашивал у всех чумазый, в промасленном фартуке мальчишка-подмастерье Сашка Ильин, друживший со скобарями.

Работал он у сапожника и, прибежав позже всех, ничего не понимал. Но ему никто не отвечал.

— Братцы!.. — снова взывал Сашка.

— Теперь шарманщику капут. Обезьянка его кормила, — слышалось в толпе.

Кто-то возразил:

— Новую купит.

— Пожалуй, купила-то притупила... — ответило разом несколько голосов.

Народ расходился.

Сняв с шеи заношенный клетчатый шелковый платок, шарманщик с помощью ребят бережно завернул в платок мертвую обезьянку. Взвалив на спину задребезжавшую шарманку, грек, спотыкаясь, ушел со двора.

Поднялся с земли и Царь. Фроська было подскочила к нему, хотела помочь, но он отстранил ее и, скорчившись, побрел домой. Видно было, что Черт сильно зашиб его.

Когда случилась история с шарманщиком, Ванюшка сидел на кухне чайной и ничего не знал. Появившись на дворе, он попал в самый водоворот событий. Двор кипел и бурлил, словно огромный котел. Скобари в один голос костили всякими бранными словами Черта. «Так он всех веселых людей от нашего двора отвадит», — говорили одни. «Уже не ходят, боятся», — заявляли другие. Вспоминали, как разбушевавшийся Черт весной прогнал акробатов, побил певца-баса, а еще раньше учинил допрос и вытолкал в шею фокусника...

Если бы это был не Царь, а Ванюшка или Купчик, пролежали бы они в больнице, наверно, недели две, не меньше, после встряски, которую задал Черт. Но Царь как ни в чем не бывало вернулся на двор ровно через полчаса. Правда, он хромал. В ушах у него звенело, а на запекшихся губах проступала кровь. Но в глазах сверкал неукротимый дух ярости и возмездия. Скобари встретили его как прославленного героя. Сразу же окружили. После короткого совещания решили — идти всем скопом к городовому искать управы на Черта.

Это была необычайная делегация. Не менее сотни разъяренных скобарей вышли со двора и направились на ближайший перекресток, где обычно стоял на посту городовой Жига.

Впереди шел Цветок, для этого случая нацепивший себе на грудь отцову дворничью бляху.

— Дядя! — звонко закричал нетерпеливый Кузька Жучок, когда шумная делегация приблизилась к городовому. — У нас убийство произошло!

— Где? — встревожился городовой.

Но тут окружившие городового скобари так загалдели, что стало трудно понять что-либо. С трудом городовой немного утихомирил ребят.

— Где кого убили? — снова спросил он.

— У нас... В Скобском дворце... На дворе... — снова разноголосо зашумели скобари.

Вышел вперед Царь.

— О-обезьянку Черт убил! — мрачно разъяснил он городовому.

Жига побагровел. Серебряные медали у него на белом кителе затряслись.

— Вы что, босяки, глумиться пришли? Бунтовать? — закричал он, хватаясь за шашку. — Кто вам разрешил собираться?!

Опешившие скобари попятились назад, а Цветок юркнул за чью-то спину.

Жига набросился на стоявшего ближе всех Царя.

— Ты, золоторотец! Я тебя давно приметил! Ты у меня еще посидишь в холодной! — Жига попытался схватить Царя, но тот ловко вывернулся из его рук.

Затихшие было скобари снова зашумели, глаза у них гневно загорелись, руки потянулись к булыжнику.

— Только тронь! — угрожающе закричали они.

Проходившие мимо рабочие остановились, с любопытством вслушиваясь в перебранку. На перекрестке собралась толпа. Уже звучали гневные, негодующие голоса взрослых, еще не знавших, в чем дело, но готовых вступиться за ребят. Окончательно растерявшийся городовой выхватил свисток.

— П-пошли, ребята, — сказал Царь, тяжело вздохнув, и повел скобарей обратно в Скобской дворец. Бунтовать Царь еще не умел.

На дворе ребята снова окружили Царя. Всем хотелось, чтобы он что-нибудь сказал. Царь решительно влез на опрокинутую бочку. Все его существо трепетало от возмущения на полицию, на Черта. В этот день Царь произнес свою знаменитую речь, о которой потом долго вспоминали скобари на дворе. Вспоминали, когда царя уже не было в Скобском дворце.

Была эта речь очень краткой, не изобиловала она красивыми фразами и находилась явно не в ладу с правилами русского языка, но дошла она до души и сердца каждого скобаря. Выглядела эта речь, если бы можно было ее записать в ту минуту, примерно так:

— Р-ребята-а! Нету нам житья от Черта! Колошматит он нас кажинный раз. Отомстим Черту! Изгоним с нашего двора!

Общий грозный рев скобарей единодушно ответил на призыв Царя.

— П-по рукам? — спросил Царь, обводя ребят глазами, когда немного стихло. Он слез с бочки.

Сразу же десятки рук протянулись к Типке. Каждый по очереди жал ему руку, обещая поддержку. Находившаяся среди ребят Фроська тоже пожала Типке руку. Она видела только его нахмуренное, словно высеченное из серого булыжника лицо с упрямо и сурово закушенными губами. Он был не только самый смелый, самый храбрый на дворе Скобского дворца — это она знала и раньше, он был самый честный и великодушный из ребят.

— Типушка! — прошептала она одними губами и так тихо, что стоявшая рядом с ней Катюшка ничего не расслышала. — Типушка, родненький ты мой!