Ребята не подведут!

Улыбаясь, он выпрямился и свистнул Пушку.

Как раз в этот момент из дому вышел дядя Шефчик.

Габи вытаращил глаза от удивления. Почему это в такую пору дядя Шефчик дома? Заводской гудок прогудел давным- давно.

Дядя Шефчик, перехватив недоуменный взгляд Габи, остановился и приветливо кивнул:

— Сегодня мы не работаем, Габи.

— Разве сегодня праздник? — удивился Габи. — А я и не знал.

— Как тебе сказать… — улыбнулся дядя Шефчик. — Праздник потому, что мы прекратили работу. Стреляют отовсюду, так что работать нельзя. Верно ведь? К тому же сегодня должны были приступить к эвакуации завода. Хм… Что же, по меньшей мере, им придется отложить. Ты, наверно, слышал, — дядя Шефчик подмигнул ему, — что какие-то таинственные люди проносили на завод листовки. К сожалению, не удалось поймать злодеев… Вот из-за этих-то листовок и разгорелся сыр-бор. Рабочие наотрез отказались грузить заводское оборудование — пусть, дескать, грузит кто хочет. Вот поэтому-то мы сегодня и остались дома. А раз никто не работает, не буду же я один портить людям праздник. Разве не так? Ну ладно, привет!

Дядя Шефчик неторопливо, по-праздничному вышел на улицу.

За воротами все словно вымерло. Лишь изредка кто-нибудь пробегал с опаской, прижимаясь к домам и готовый в любой момент укрыться в первой попавшейся подворотне. Над улицей царили гнетущая тишина и тягостный покой. Издалека доносились глухие раскаты, да иногда что-то со свистом проносилось в воздухе. Пушок каждый раз вскидывал голову и вилял хвостом, думая, очевидно, что это свистят ему. Но когда вслед за свистом раздался оглушительный грохот, он в ужасе бросился бежать… Тишину нарушил вдруг звон домашнего рельса. Во дворе стояла, подбоченясь, тетя Варьяш, и, когда звон рельса умолк, громко закричала:

— Берите воду! На час перекроют воду!

Мощный взрыв оборвал короткую речь тети Варьяш. На крыше дома, у самой дымоходной трубы, во все стороны полетели осколки черепицы, взмыл вверх столб дыма, а когда он рассеялся, стало видно, что в крыше образовалась здоровенная, с метр, дыра.

Габи свистнул Пушку. Перепрыгивая через две ступеньки, он взбежал на второй этаж. Ему повезло: железный люк на чердаке оказался открытым. Он вошел в полумрак чердака, насыщенный запахом пыли. По хорошо знакомым ему переходам он направился прямо к дымоходу. Впрочем, заблудиться там было невозможно, так как у самого дымохода широкой полосой вырывался сноп света, в котором весело плясали пылинки. Но как ни спешил Габи, его кто-то опередил и уже сидел под дырой, глядя через пролом в крыше на небо. Это был Шефчик-старший. Они поздоровались, согнув указательные пальцы. Габи присел рядом с Шефчиком и тоже посмотрел вверх. Пушок уселся на ботинки Габи и уставился вверх, принюхиваясь к еще сильному неприятному запаху серы. Через несколько минут на место происшествия прибыл и Шефчик-младший, а вслед за ним в чердачной двери появилась голова Денеша. Позади него, всхлипывая, еще кто-то тащился.

— Возьми и меня с собой… Возьми…

Денеш обернулся, протянул кому-то руку и вытащил на чердак Дюрику, который радостно осмотрелся и тут же плюхнулся в пыль.

— Раз мы все собрались здесь, открываю заседание, — заявил председатель. — Но зачем мы собрались? Вот интересно…

— Может, насчет зеленорубашечника… — нерешительно напомнил главный секретарь.

При слове «зеленорубашечник» Пушок вскочил на лапы и злобно зарычал: наверно, помнил, как тот в него стрелял. И Габи тоже кое-что вспомнил, отчего уши у него снова запылали. Но он только шумно глотнул воздух и сказал вполголоса:

— Зеленорубашечника пока оставим в покое. Так приказал товарищ из движения Сопротивления.

— Жалко… — вздохнул Шефчик-старший. — А я-то теперь наверняка достал бы порох. Променял бы на конек. Не пожалел бы, ведь у меня все равно только один. Но раз нельзя…

— Нельзя, — подтвердил Габи. — Зато я предлагаю написать письмо Дуци. Пушок отнесет, ведь он все равно как почтовая собака.

Пушок завилял хвостом.

Они сели за письмо. Пушок нетерпеливо ждал, хотя письмо оказалось не длинным. Они написали про дыру в крыше да еще о том, что Эде выбили коренной зуб, но ему не жаль, потому что зуб был дырявый и было не очень больно, когда Денеш случайно ударил его по лицу мячом. Написали еще о том, что скоро она вернется домой и все будут ей рады. Вот и все.

Правда, Габи хотелось добавить, что Дуци в мальчишечьей одежде похожа на заколдованную королевну, о которой говорится в сказке, и что скоро она снова станет королевной-девочкой. Но про это он все же не стал писать: а то еще ребята засмеют его.

Оставалось только подписаться под письмом, но это оказалось делом трудным, потому что ребят было много, и все хотели поставить свою подпись, включая Дюрику, который даже и писать не умел. Но, как бы то ни было, все подписались, и Пушок наконец понес письмо адресату.

— Заседание закрываю, — объявил Габи, когда Пушок исчез за чердачной дверью. — Впредь будем заседать в конспиративной квартире, там безопаснее.

Словно подтверждая слова председателя, что-то просвистело над ними, да так страшно, что все втянули голову в плечи.

На следующий день за дядей Шефчиком заявились два зеленорубашечника, но дома его не застали и сказали, что придут еще раз, попозже.

Пришел с завода отец и рассказал, что утром к ним на завод нагрянули немецкие специалисты и заправилы-зеленорубашечники, чтобы начать эвакуацию, но застали на заводе лишь отца. Так, не солоно хлебавши, и уехали, хотя приготовили уже и вагоны.

Позже пришли два солдата с нарукавными повязками, но искали уже не дядю Шефчика, а дядю Чобана и все расспрашивали, когда он был дома в последний раз.

Тетя Чобан так поведала обитателям дома о своем разговоре с солдатами:

— Я сказала им, что не видела своего старика с тех самых пор, как они его увели. И вы еще спрашиваете у меня про мужа, — говорю я им. — Это, мол, я должна спросить у вас. Так они и ушли ни с чем.

Тетя Варьяш сообщила, что оба нилашиста ушли не сразу, а сначала зашли к ним и только тогда убрались восвояси, когда дядя Варьяш, как официальное лицо, сообщил им, что дядя Чобан не бывал дома с тех пор, как его взяли в солдаты.

— Как вы думаете, почему это ищут моего старика? — с беспокойством спрашивала у всех тетя Чобан. — Что с ним случилось? Только одно могу сказать: если с ним стряслась беда, подойду к первому встречному немцу или нилашисту и глаза выцарапаю. Вот увидите. Я отчаянная, ничего не боюсь…

Все стали строить догадки, что могло произойти с дядей Чобаном. Но, разумеется, ничего утешительного сказать ей не могли.

Габи передал обо всем этом Шмыгале, отправив через Пушка письмо. В письме он даже спросил у Дуци, что, по ее мнению, могло произойти с дядей Чобаном.

Ответ прибыл скоро. Дуци сообщала, что она ничего не знает про дядю Чобана, зато очень боится жить в маленьком доме, потому что он такой же старенький, как и бабушка. Если над домом пролетает снаряд, кажется, будто он еще больше пригибается и аж приседает от страха.

Габи сразу же ей написал, чтоб они ничего не боялись. Во- первых, с ними Пушок, а во-вторых, они всегда могут рассчитывать на ребят, ибо в любом случае «ребята не подведут!».

В эти дни на стене дома все чаще и чаще стали появляться многочисленные объявления и плакаты. Тетя Варьяш, которая не очень-то жаловала их, едва успевала соскабливать со стен. Однажды зеленорубашечник застал ее «на месте преступления», когда она соскабливала совсем свежий плакат со скрещенными стрелами. Он пригрозил тете Варьяш суровыми карами, но она была не робкого десятка и даже не побоялась автомата. Назло зеленорубашечнику она продолжала соскабливать плакат уже за одно то, что он кричал на нее и размахивал автоматом.

«Пусть знают, что я все равно соскоблю», — думала она, все больше распаляясь, и решила вести войну против этих многочисленных объявлений и плакатов, а также против тех, кто их расклеивает.

Не обращая внимания на бомбежки и стрельбу, она упорно подстерегала расклейщика плакатов. В ту страшную пору мало кто рисковал разгуливать по улице, кроме расклейщиков плакатов, зеленорубашечников, охотившихся на дезертиров и коммунистов, почтальонов, разносивших повестки в суд и армию, и военных патрулей, разыскивавших тех прятавшихся солдат, которые не желали воевать на стороне Гитлера. Расклейщик расклеивал на стенах большие объявления, призывавшие всех незамедлительно явиться на призывной пункт под страхом смертной казни по такому-то и такому-то адресу. Другие грозили тюрьмой или расстрелом для тех лиц, кто не подчинится требованиям властей. Наконец, в каждом объявлении непременно присутствовала самая распространенная угроза: «… будет уничтожен, истреблен, стерт с лица земли!..»