Ребята не подведут!

Дядя Комлош остановился и с таким интересом посмотрел на убогий домишко, будто это был парламент или какое-то другое достопримечательное здание, о котором рассказывается даже в «Родной речи».

Дверь домика отворилась, из нее вышла сухонькая старушка с тазом в руках и выплеснула из него за порог воду. Дядя Комлош подошел к ней, обнял ее за худые плечи, поцеловал в морщинистые щеки и, не проронив ни слова, убежал. Бабушка выронила таз и недоуменно смотрела вслед убегавшему. Она непонимающе покачивала головой даже после того, как тот странный человек уже скрылся и разглядеть его своими подслеповатыми глазами она не могла.

Габи догнал дядю Комлоша и, запыхавшись, сказал:

— Если с вами случится беда, приходите к нам, и делайте вот так, это наш условный знак.

Он согнул указательный палец и умчался, чтобы передать донесение советнику.

Но советника его донесение в особый восторг не привело. Он считал — и высказал это прямо и жестко, — что война, бомбежки и действия группы не дают повода для того, чтобы некоторые «предсидатели» пренебрегали орфографией. Хочешь не хочешь, а Габи пришлось пообещать наряду со всем прочим уделять внимание грамматике. Они договорились, что доктор Шербан в качестве советника будет и наперед оценивать донесения с точки зрения грамотности. Если Габи не подтянется, ему придется подать в отставку с поста председателя и больше не участвовать в работе группы до тех пор, пока не пройдет переэкзаменовку. Когда соглашение было заключено, Габи поднял взгляд на господина Шербана и сказал:

— Нам нужны деньги.

Господин Шербан оторопел. Сначала он подумал, что речь идет об уплате членских взносов и даже спросил, зачем группе понадобились деньги.

— Они нужны не нам, а тете Чобан.

И Габи подробно рассказал, в чем дело. Оказывается, дядя Чобан, уходя в солдаты, продал радиоприемник, чтобы тетя могла на что-то жить. Но вчера кое-кто из дотошных мальчишек подслушал, как тетя Чобан жаловалась тете Варьяш, что радиоприемник она уже «проела» и теперь собирается продать пикейное покрывало. Если так пойдет и дальше, то к возвращению дяди Чобана в квартире останутся голые стены, хотя тетя очень экономит, мясо видит только в витринах магазинов, фрукты вообще не ест и питается одними овощами да хлебом.

— По-моему, нам надо позаботиться о тете Чобан, верно? — спросил Габи.

Господин Шербан кивнул головой, дал Габи денег и согнул указательный палец. Габи сделал то же самое и, хотя на лестнице не было ни души, прошептал:

— Ребята не подведут!

— Ребята не подведут! — отозвался доктор Шербан и ушел.

Габи сел на лестницу и принялся пересчитывать деньги, которые дал ему доктор. Не прошло и минуты, как прибежал Денеш, сжимая в руке какие-то деньги. Он с гордостью сообщил, что на втором этаже собрал двенадцать пенге двадцать шесть филлеров и одну пуговицу, которую дал ему Дюрика, и добавил с радостным видом, что тетя Чобан тоже дала тридцать четыре филлера.

— Ну и осел же ты! — разозлился Габи. — Зачем ты у нее просил? Ведь деньги-то мы собираем как раз для нее.

— Знаю. Поэтому я и попросил, — упрямо ответил Денеш. — Если мы собираем для тети Чобан, значит, она получит их обратно. Она могла бы дать и десять пенге. Разницы никакой.

Габи записал в тетрадь для домашних заданий, сколько получено денег от господина Шербана и сколько собрал Денеш, а потом приплюсовал принесенное Шефчиками. Ица крепко зажала в своей загорелой ручке деньги, заявив, что отдаст их лично тете Чобан. Габи с большим трудом растолковал ей, что этого делать нельзя, что тетя Чобан не должна знать, от кого получит деньги — ведь группа-то их секретная и рисковать поэтому нельзя. Мица, в отличие от своей сестры, с милой улыбкой передала деньги, полученные от жильцов первого этажа, и тут же вздохнула:

— Ой, сколько денег! Вот бы купить мороженое.

— Ишь чего захотела! — возмутился председатель. — Эти деньги не наши, а тети Чобан.

— Но тетя Чобан все равно не знает, сколько их, — заупрямилась Мица. — Но если не хочешь, я могу сама попросить тетю Чобан дать мне денег на мороженое.

— Они ей нужны не на мороженое, а на еду, понятно? — отрезал Габи и старательно вывел в тетради: «Мица, первый этаж, шесть пенге тридцать шесть филлеров». Потом спросил:

— А сколько дал зеленорубашечник?

Выяснилось, что зеленорубашечник ничего не дал. Он захлопнул дверь перед самым носом Денеша и закричал, что ему нет дела до голодранцев, пусть, мол, они обращаются за помощью к властям да еще и гордятся тем, что терпят лишения во имя окончательной победы. Денеш сказал также, что, когда он заглянул в окно, зеленорубашечник в это время завтракал и Денеш сам видел, как тот ел ветчину и еще какие-то лакомства, но какие именно — он не разглядел, потому что зеленорубашечник прогнал его.

— И мороженое было? — спросила Мица.

Чтобы не разжигать страстей, Денеш утвердительно мотнул головой и сказал Мице, что видел у зеленорубашечника такие огромные трубочки с мороженым, в которых запросто может поместиться даже Мица.

Мица сразу притихла, представив себе огромную трубочку с мороженым, и больше уже не мешала заседанию группы, обсуждавшей важные дела.

Теперь нужно было написать письмо тете Чобан, потому что без письма деньги посылать нельзя, а написать такое письмо — дело не шуточное. Кроме того, нельзя давать поблажку и зеленорубашечнику. Хочет он того или не хочет, а деньги все-таки должен заплатить.

Разумеется, сначала составили письмо. Долго совещались, какое же выбрать обращение. Петер Шефчик, вычитав, видимо, где-то понравившиеся ему слова, предложил начать так: «Уважаемая дама». Но предложение его отклонили: ведь каждому ясно, что тетя Чобан вовсе не дама, а просто тетя и если бы она была дамой, то деньги для нее не пришлось бы собирать. Кстати, они бы и не стали собирать для дамы, потому что дамы даже летом носят шляпы и перчатки, у них накрашенные ногти и, завидев, например, Мицу, они вечно восторгаются: «Ах, какая миленькая замарашка!»

Денеш предложил написать коротко и просто: «Дорогая тетя Чобан». Но в таком обращении не было ничего таинственного, и Денеша никто не поддержал.

Габи утверждал, что лучше всего начать письмо словами: «Выше голову!»

После долгих споров все же составили черновик, и Янчи Шефчик, у которого была пятерка по чистописанию, написал прописными буквами на листке из тетради:

ЧОБАН АНДРАШНЕ В СОБСТВЕННЫЕ РУКИ!

МЕСТНОЕ!

ДОРОГАЯ СОСЕДКА!

ВЫШЕ ГОЛОВУ!

ЭТИ ДЕНЬГИ ВСЕ ВАШИ, ТРАТЬТЕ.

С ПОЧТЕНИЕМ И ЛЮБОВЬЮ, ТАИНСТВЕННАЯ ЧЕРНАЯ РУКА.

Деньги тщательно завернули в другой листок и вместе с письмом вручили Денешу, который незаметно прошмыгнул на второй этаж, позвонил к Чобанам и умчался прочь. Когда дверь открылась, Денеш был уже на лестничной площадке и подглядывал, как дальше развернутся события.

Тетя Чобан выглянула из-за двери и, никого не увидев, собиралась было уже захлопнуть дверь, как вдруг заметила на полу листок из тетради, а на нем — маленький пакетик. Осторожно, словно опасаясь, что пакетик взорвется, она взяла его двумя пальцами. Разглядев наконец, что на листке что-то написано, она извлекла из кармана фартука очки и принялась читать. На лице ее застыло сначала удивление, потом радость. Покачав головой, она развернула пакетик, сосчитала деньги и, держа листок и деньги в руке, позвонила к Денешам. Стоя в дверях, она показала Денешам таинственную посылку и о чем-то спросила — наверно, о тайных благодетелях. Мама Денеша пожала плечами: дескать, она не знает ни о каких благодетелях. После этого тетя Чобан позвонила к Шефчикам, и там повторилась предыдущая сцена. Так тетя Чобан обошла весь дом и даже позвонила к зеленорубашечнику, но тот ей не открыл. Кончилось тем, что тетя Чобан прослезилась, а Габина мама сказала тете Варьяш:

— Глядите-ка, Варьяшне, стыд какой! Нам бы самим следовало додуматься до этого, а не полагаться на детей.