Страница 8 из 10
Одно у него дело — учиться, и то он делает через пень-колоду.
В последнее время бабушка заметила, что Витька стал какой-то на себя не похожий — тихий и задумчивый.
Она даже испугалась — не заболел ли. А пугаться было нечего. Бабушка могла радоваться.
Эва плавно перевернулась в воздухе, красиво прогнувшись и распластав руки. Витька залюбовался ею.
Вновь, уже в другую сторону, полетела она, снова раскинула руки на миг, в высшей точке полёта остановилась, как бы повисла в воздухе и… не достав нескольких сантиметров до рук партнёра, камнем упала вниз.
Витька сжался от ужаса. Но Эва бесшумно коснулась сетки, мягко подпрыгнула два раза и соскочила на манеж. Лицо у неё было бледное, на плече виднелся красный ромб — след от сетки.
Витька с шумом выдохнул воздух и встал.
— Хватит, Эва! Надо кончать. Хватит. Устала ты, — крикнул Ян.
— Действительно, Эвочка, довольно. Завтра доработаем, — сказал один из партнёров.
Но она упрямо вздёрнула подбородок и молча полезла по лестнице.
Витька почувствовал, как тело его напряглось, а в животе под ложечкой разлился холодок.
Он тревожно взглянул на Яна, и тревога его увеличилась.
Ян стоял, вцепившись в край сетки, тоже весь напрягшийся, будто он держал на спине что-то очень тяжёлое.
Эва начала раскачиваться. Быстрее, быстрее.
Она достигла невидимой, известной одной ей точки, и разжала руки.
И сейчас же Витька каким-то шестым чувством понял, что она не достанет до протянутых к ней рук.
Он вскочил, всем телом следуя за полётом Эвы, стараясь помочь ей, передать хоть частицу своей силы.
Эва снова застыла в воздухе совсем рядом с перекладиной. Видно, понимая, что не дотянется, она сделала судорожное некрасивое движение и второй раз ахнула вниз.
Падала она наклонно к сетке, на самый её край; вскользь ударилась об неё, подскочила и упала на манеж.
Витька заорал и бросился к ней. Ян был уже там и держал Эву на руках.
Она лежала, безжизненно запрокинув голову с закрытыми глазами. Ян осторожно положил её на манеж, приподнял ей голову.
Эва будто во сне почмокала губами и открыла глаза.
— Папе не говорите. Только папе ничего не говорите, — быстро пробормотала она и попыталась приподняться.
Она оперлась на руку, застонала и снова легла на тырсу.
Ян поднял её.
— Рука! Что-то с рукой, — сказала Эва.
— Молчи уж, девчонка, — яростно прошипел Ян и что-то добавил по-латышски, — наверное, выругался.
Эва улыбнулась и здоровой рукой обняла его за шею.
— Всё в порядке, Ян. Ты не бойся. И ты, Витька, тоже не бойся. Мне уже не больно.
Все люди хорошие
Эва вывихнула руку. В плече. Все очень жалели её. Один Карл Хансович, казалось, был доволен.
Он ходил весёлый, улыбающийся и насвистывал громкие марши.
Витька как-то не выдержал и враждебно сказал:
— Чему тут радоваться? Не понимаю.
Карл Хансович взъерошил ему волосы и весело сказал:
— Правильно. Ничего ты не понимаешь, бессонный рыцарь. Ты глупый. Я теперь недели две буду спокойно спать. А ты?
Витька улыбнулся и ответил:
— И я.
— Ну, то-то же!
Эва ходила с подвязанной рукой. Они с Витькой целыми днями теперь пропадали на речке.
Забрасывали удочки и разговаривали.
Вернее, почти всё время говорила Эва. Витька слушал.
Ей было о чём рассказать. Глядя, с каким вниманием слушает её Витька, она делала это с удовольствием, А он боялся перебивать и только изредка спрашивал о чём-нибудь.
Когда рыба клевала, Витька злился, потому что Эва умолкала и азартно глядела на поплавок.
Он даже жульничал и нарочно не насаживал червяков. Делал вид, что насаживает, а сам забрасывал удочки с голыми крючками.
Особенно любил он слушать о море.
— Какое оно? — спрашивал он. И Эва немножко терялась.
— Не знаю. Сразу и не скажешь, — задумчиво говорила она. — Оно большое. Такое большое-большое. И синее. И очень красивое. И доброе. Оно качает на волнах. Ласково-ласково.
Витька представлял себе синее море с белым треугольником паруса, — такое он видел на картинке. И другое — бурное и могучее, — такое показывают в кино.
И они надолго умолкали, каждый думал о своём.
— Счастливая ты, Эва, — говорил Витька, — ты всё видела.
— Ты тоже увидишь, Витька. Тебе даже лучше. Ты всё можешь увидеть в первый раз. Даже море. Я тебе завидую.
Витька недоверчиво хмыкал, а Эва кивала головой и говорила:
— Правда, правда, завидую. Я бы очень хотела в первый раз увидеть море. Это так здорово! Но я уже не могу. Я уже видела.
— Смешная ты! Как же можно такому завидовать? — говорил Витька, а сам удивлялся мысли, что незнание чего-нибудь может обернуться другой, неожиданной стороной.
Однажды к ним подошёл тот самый мальчишка, с которым подрался Витька.
Он сел рядом с ними и сказал:
— Привет.
— Привет, — ответил Витька и насторожился, весь подобрался.
— Чего же ты сразу не сказал, что вы из цирка? Витьке очень польстило это «вы», но он осторожно спросил:
— А что бы тогда было?
— Ничего бы не было — драки не было.
— Почему?
— А так… Уважаю циркачей. За смелость.
Он помолчал, потом добавил:
— А с Федькой я больше не вожусь. Он трус. Я его отлупил.
Эва улыбнулась. Мальчишка тоже заулыбался и оказался симпатичным парнем.
— А я видел, как ты летаешь, — уважительно сказал он Эве. — Приходите ко мне туда, — мальчишка махнул рукой, — где мы с ним это… Ну, вы знаете куда. У меня лодка есть. Покатаемся.
— Придём, — сказала Эва.
Мальчишка встал.
— До свиданьица, — сказал он и, уходя, с почтением посмотрел на Эвину перевязь.
— Вот видишь, какой он хороший. Все люди хорошие. Только иногда не знают про это, — сказала Эва.
Витька кивнул и улыбнулся. Очень приятно жить в мире, где все люди такие хорошие.
Бедный Тим
Каждый вечер Эва и Витька ходили в цирк.
Задолго до начала представления они усаживались на самые лучшие места — в первом ряду, напротив входа за кулисы, и Эва рассказывала Витьке всякие цирковые истории.
Чего только Витька не наслушался!
Оказывается, солидная большая тётя, которая показывает собачий футбол, выступала раньше с таинственным и мрачным номером. Женщина-паук! Так он назывался. Когда-то этот номер был в моде. Народ валом валил.
Женщина висела в воздухе — голова её, а туловище паучье — и отгадывала, какие предметы передавали зрители её партнёру. И всё это с завязанными глазами. Ужасно таинственно. Прямо-таки страсти-мордасти.
А на самом деле этот фокус был проще простого. Чистое надувательство. Всё дело было в зеркалах — они так ловко ставились под углом, что казалось, будто она висит в воздухе, вернее, в центре верёвочной паутины — тряпочное паучье туловище и её голова.
А уж отгадывать предметы было и того легче. Она по вопросу партнёра уже знала, что это: портсигар, платок или авторучка.
Просто на каждый предмет, который обычно люди носят в кармане, был придуман свой вопрос.
— Что у меня в руке?
— Портсигар.
— Говорите, что это?
— Спичечный коробок.
— А это?
— Паспорт.
И так далее. Смех, да и только.
А важный высокий директор много лет был клоуном. Потешал народ.
Сейчас и не подумаешь — такой он серьёзный. Как лорд — во фраке.
Витька слушал, ахал от удивления, а Эва смеялась и говорила:
— Ты хороший зритель, Витька. Замечательный. Тебе всё интересно. Таких фокусники очень любят — тебя приятно надувать.
Витька смущался. Ему и верно всё было интересно. Даже когда его надували.
Он изумлялся и недоумевал, когда Сенечка Куров смешно кувыркался, падал, прыгал, а потом преспокойно вытаскивал из-под полы своего оранжевого пиджака большущий аквариум с золотыми рыбками.
Эва прямо-таки заходилась от хохота, глядя на Витькины вытаращенные глаза.