Авария

— Валерка вернулась?

— С чего бы в такую рань…

— Не звонила?

— А когда она тебе звонила? — завелась жена. — Когда ей звонить — опять с мужиком где-нибудь…

— Ладно, все, — Николаев повесил трубку, вернулся в машину.

— А вам не кажется, что эти ребята оказались честнее и смелее всех нас? И беззащитнее, — ораторствовал корреспондент. — Когда все молчали и закрывали глаза…

В хаотическом движении около стадиона вдруг появилась какая-то осмысленность, какой-то вектор, указывающий направление. Моторы загрохотали громче, из выхлопных труб со снятыми глушителями полетели искры. Разогнавшись по кругу, вытягиваясь в колонну, темная масса выплеснулась на проспект и понеслась по центру проезжей части. Встречные машины жались к обочинам.

— Внимание, всем постам! Рокеры на Вернадского!.. — По радио началась перекличка, постовые сообщали направление движения колонны.

Корреспондент, подавшись вперед, впился взглядом в радиотелефон, стараясь не пропустить ни слова.

— Прошли по набережной. До двухсот машин… Свернули к Пироговке…

— Семнадцатый! Николаев! — послышался голос майора. — Идут к тебе! Начали!

— Принял семнадцатый! — чуть приподняв трубку, крикнул Николаев. Они с Синицыным побежали к «дальнобойщикам». Корреспондент бросился следом.

Тяжелые машины стали медленно разворачиваться, перегораживая улицу. Издалека уже надвигался плотный рев моторов. В конце темной улицы заметался свет фар, и появилась колонна. Задние светили в спину первым, отчего темные силуэты мотоциклистов были окружены фосфорическим сиянием.

Увидев препятствие, первые ряды ударили по тормозам, задние напирали, строй смешался, завизжали шины по мокрой мостовой. Рокеры разворачивались, кто-то повалился с мотоциклом под колеса идущим следом. А в конце улицы уже выворачивал тягач с полуприцепом, закрывая путь к отступлению.

— Эй, уйди! — заорал Николаев корреспонденту, который стоял у тротуара, подняв над головой диктофон, с радостным интересом глядя на моторизованную орду. — Уйди, писатель!!

Крик утонул в грохоте моторов. Кто-то из рокеров зацепил журналиста широким спортивным рулем, тот качнулся назад и столкнулся с другим, упал и исчез в водовороте разворачивающихся во все стороны мотоциклов.

— Всем остановиться! Приготовить документы! — прогремели динамики с патрульной машины.

Но рокеры — почти две сотни мотоциклов — оказавшись в западне, не желали сдаваться, кружились на месте, гарцевали на заднем колесе, накатываясь на милиционеров, угрожающе газовали. Те, лавируя между мотоциклами, как тореадоры, стаскивали ездоков с седла, выдергивали ключи из замков. Из окон окрестных домов смотрели на окутанное клубами выхлопов поле боя разбуженные жители.

Вскоре прибыло подкрепление милиционерам, и стало ясно, что сегодня рокерам не уйти. Они сами начали глушить моторы.

Кланяясь на каждом шагу, будто баюкая на груди перебитую руку, появился корреспондент в разорванной грязной куртке. Его увели к патрульным машинам.

— Набрал материалу! — хохотнул Синицын.

В этот момент кто-то из рокеров случайно наехал на штакетник, огораживающий небольшой палисадник у дома.

Штакетник упал, и в образовавшийся ход проскочили человек десять. Синицын бросился к машине, Николаев на ходу запрыгнул на сиденье рядом с ним.

Рокеры, погасив габаритные огни, мчались по темной улице, двое увильнули в переулок, еще несколько скрылись в проходном дворе, другие свернули на крутой зеленый газон и, помогая мотоциклу ногами, вспахивая колесами землю, вскарабкались наверх.

В свете фар патрульного «Москвича» остался один мотоциклист, Синицын почти настиг его, и у парня уже не было возможности притормозить, чтобы свернуть куда-нибудь. Он выкрутил до упора газ и мчался вперед напропалую.

— Брось, разобьется! — крикнул Николаев.

— Хоть одного, но достану! — зловеще сказал Синицын. Он, цепко прищурившись, будто прицелившись в спину рокеру, гнал машину по центру узкой улицы. — Врешь, паразит… от меня не уйдешь!

Внезапно перед мотоциклистом возник из темноты полосатый щит ограждения дорожного ремонта. Не успев даже затормозить, рокер врезался в него, перелетел через руль и покатился по асфальту.

Синицын и Николаев одновременно выскочили из машины, подбежали к рокеру. Тот неподвижно распластался на краю глубокой траншеи, неловко подмяв под себя руку.

— Убился, что ли? — испуганно сказал Синицын.

Николаев присел, осторожно повернул рокера за плечо, расстегнул ремешок шлема и снял «колокол». Рокер оказался мальчишкой лет пятнадцати, из носа и из ушей у него текла кровь.

— Слушай, поехали, — сказал Синицын. — Знаешь, что будет…

— «Скорую» вызови, — не оборачиваясь, сказал Николаев.

Мальчишка вдруг открыл глаза, забегал ими и зашептал, еле шевеля губами:

— Ой, мама, мама… мамочка… ой, мама… — как заведенный.

— Слушай, брось, — Синицын торопливо оглядывался на окна — улица была нежилая, — Брось, сам разбился…

Николаев поднялся, сгреб его за ворот куртки, притянул к себе и толкнул к машине.

— «Скорую», — ровным голосом сказал он.

— Как знаешь. Ты старший. Тебе виднее. — Синицын пошел к машине.

Николаев снова присел, попытался поднять парня, тот охнул и быстрее зашевелил губами:

— Ой, мамочка… больно… больно… больно…

Николаев подоткнул ему шапку под голову и стал ждать «скорую», тоскливо глядя в темный провал улицы.

В отделении майор сердито проворчал:

— Ну, что, загнали парня? Работнички. Костоломы.

Гаишники возвращались в отделение, оживленно обсуждая удачную операцию.

— Пиши рапорт, — сказал майор.

Николаев взял со стола лист бумаги и пошел к двери.

— Кто за рулем-то был? — окликнул его майор.

— Какая разница, — буркнул Николаев.

— Ну что ж, будем разбираться.

— Разбирайтесь.

На выходе из школы Валерку догнал Киселев.

— Слышь, Авария! Погоди, поговорить надо…

С ним подошли Кирилл, Пухлый и еще несколько ребят.

— Это… история завтра, — сказал Киселев.

— Ну?

— Понимаешь, Валера, — Кирилл сложил пальцы щепотью и приготовился рассуждать, — Каждое действие имеет свои границы, пределы, м-м… ограничивающие направление. Выходя за эти рамки, можно довести идею до абсурда, до противоположности. Понимаешь, экстремизм порочит саму идею…

— Короче, Авария, — сказал Киселев. — Хватит этих концертов. Нам экзамены сдавать. Вера уже обещала сладкую жизнь. Она сделает.

— Правда, Валер, кончай… — сказал Пухлый.

Валерка оглядела одноклассников, улыбнулась. И пошла, закинув сумку за плечо.

— Короче, мы тебя предупредили, — сказал вслед Киселев.

Дома Валерка размахнулась и с порога запустила сумку в угол. Врубила на полную мощность «металл» и под бешеную музыку, надменно глядя в зеркало, рисовала до висков черные тени вокруг глаз, фиолетовый румянец на щеках, натягивала кожаные браслеты с шипами, куртку и обрезанные перчатки, обматывала вокруг шеи холодную цепь.

Она шагала по вечерней улице, сунув руки в карманы, нагло, с вызовом заглядывая в лица прохожих…

Параллельно, чуть сзади, двигалась белая «восьмерка». Четверо парней курили, внимательно наблюдая за Валеркой.

— Не торопись, Боб, — сказал загорелый водителю.

— Бросьте, мужики, — нервно засмеялся сидящий сзади. — Собирались же в «Арбат». Там и снимем…

— Успеем, — глянул Боб на часы. — Забавно ведь.

— Лично я чувствую себя оскорбленным, — сказал загорелый.

— Солидарен, — сказал каратист.

Валерка свернула в переулок, Боб повернул следом.

— Нет, мужики, без меня! — Парень, сидящий сзади, не выдержал, попытался выбраться из машины, каратист и загорелый удержали его, в салоне началась веселая возня. — За пять минут удовольствия десять лет сидеть!

— Да ничего не будет! Поиграем немного и отпустим.

— Ты хорошо о них думаешь, — сказал загорелый. — Отряхнется как курочка и дальше пойдет…