Страница 101 из 104
(21) Кто-нибудь, верно, спросит, не стыдно ли попасться на обман так глупо? Клянусь, мне было бы стыдно, если бы меня обманул враг, а из друзей более стыдно должно быть обманувшему, чем обманутому. (22) Но коль скоро и с друзьями нужны предосторожности, то вы, я знаю, всячески остерегались предоставить ему справедливый повод не отдать вам обещанного. Ведь мы ни зла ему никакого не делали и ни разу не подвели его ни по лени, ни по робости, куда бы он нас ни звал. (23) Но вы, верно, скажете, что нужно было взять у него залог, и он при всем желании не мог бы нас обмануть. Послушайте же, я скажу вам то, чего никогда бы не сказал в его присутствии, если бы не считал вас совсем уж беспамятными и сугубо виновными передо мною в неблагодарности. (24) Вспомните, каковы были обстоятельства, из которых я вас выручил, уведя к Севту! Разве лакедемонянин Аристарх, когда вы приближались к Перинфу, не запрещал вам входить в город и не запер ворот? Среди зимы вы стояли под открытым небом и на рынке со скудными товарами покупали все на ваши скудные деньги! (25) Не остаться во Фракии мы не могли: трехрядные корабли стояли на якоре и заграждали нам путь по морю. А оставаясь в ней, мы оставались среди врагов, и против нас были бессчетные всадники, бессчетные копейщики, (26) между тем как у нас имелись одни только латники, и если бы мы все вместе напали на деревни, то, может быть, добыли бы хлеба, да и то не слишком много, а вот погнаться за беглецами и захватить рабов и мелкий скот нам было никак не возможно: ведь я, вновь вас возглавив, не нашел уже ни конницы, ни копейщиков.
(27) Если бы в такой нужде я дал вам союзником Севта, даже не попросив у него никакой платы, — Севта, у которого были и конные, и копейщики, отсутствующие у вас, — то неужели вы не сочли бы, что я нашел для вас хороший выход? (28) Ведь, соединившись с ними, вы и хлеба по деревням находили больше, заставляя фракийцев бежать второпях, и больше захватили мелкого скота и рабов. (29) И врагов мы уже не видели с тех пор, как у нас появилась конница, а раньше враги дерзко шли за нами по пятам, и их всадники и копейщики не давали нам отлучаться небольшими отрядами, чтобы запасти больше продовольствия. (30) И если тот, кто обеспечил вам такую безопасность, сверх того заплатил вам не так уж много, то разве это такое страшное несчастье, что из-за него нельзя, по-вашему, даже отпустить меня живым?
(31) С чем же вы отсюда уходите? Разве не было у вас всю зиму обильного продовольствия? И не сохранили ли вы все, что получили от Севта? Ведь вы жили за счет врага. И при таких обстоятельствах вы не потеряли ни единого человека убитым или пленным! (32) И разве все те подвиги, что совершены вами в Азии, в боях с варварами, не остались при вас и не прибавили ли вы к ним новую славу, победив и здесь, в Европе, фракийцев, на которых пошли войной? По справедливости вам говорю, — за что вы негодуете на меня, за то надо возблагодарить богов как за великое благо. (33) Вот каковы ваши дела.
А теперь, ради богов, взгляните-ка и на мои дела. Когда недавно еще я собирался уехать домой, то и вы осыпали меня хвалами, и среди всех греков я приобрел благодаря вам добрую славу. И лакедемоняне мне доверяли, иначе они не послали бы меня обратно к вам. (34) А теперь я уезжаю, оклеветанный вами перед лакедемонянами, ненавистный из-за вас Севту, у которого я надеялся за все добро, что сделал ему вместе с вами, приобресть достойное убежище и для себя, и для моих детей, если они у меня будут. (35) А вы, из-за кого меня больше всего и возненавидели, причем люди куда более могущественные, чем я, вы, кому и по сей день я непрестанно стараюсь делать добро, как могу, — вы так обо мне судите!
(36) Вы держите меня, хоть и не схватили ни при явной, ни при тайной попытке бежать. Если вы сделаете, что хотите, то знайте: вами будет убит человек, из-за вас много ночей не смыкавший глаз, вынесший ради вас много трудов и опасностей и в свой законный черед, и сверх него, воздвигший, по милости богов, вместе с вами много трофеев в честь побед над варварами, много споривший с вами и делавший все, что в его силах, ради того чтобы вы не стали врагами ни одному греческому городу. (37) И вот сегодня вы можете, не боясь нападений, идти, куда вам вздумается, по суше или по морю. Вы, поскольку показалась вам наконец великая удача, плывете, куда давно хотели плыть, в вас нуждаются самые могущественные из людей, у вас есть надежда на плату, поведут вас лакедемоняне, признанные теперь сильнейшими. И вам кажется, что теперь-то и пора поскорее со мною расправиться? (38) Разве, когда мы были в безвыходности, вы, самые памятливые из людей, вы сами не звали меня отцом и не сулили всегда вспоминать как своего благодетеля? Но те, кто сегодня пришел за вами, они-то не лишены ни понятия, ни памяти, так что, по-моему, вы не очень красиво выглядите в их глазах, обходясь так со мною». Сказав это, он умолк.
(39) Тогда встал лакедемонянин Хармин и сказал: «Клянусь обоими богами, мне тоже кажется, что вы несправедливо негодуете на этого человека; я и сам могу свидетельствовать в его пользу. Севт, когда мы с Полиником спросили его, что за человек Ксенофонт, сказал, что ни в чем другом его упрекнуть нельзя, кроме как в приверженности своим воинам, а из-за этого ему хуже приходится и от нас, лакедемонян, и от самого Севта». (40) После него встал Еврилох из Лус и сказал: «По-моему, лакедемоняне, вы, взяв над нами начальство, первым делом должны стребовать с Севта плату для нас, хочет он или не хочет, — и не уводить нас до этого». (41) А Поликрат из Афин сказал, по наущению Ксенофонта: «Я вижу, друзья, что и Гераклид здесь, — тот самый, что взял наше добро, добытое такими трудами, продал его, но выручку не отдал ни Севту, ни нам, а как вор прибрал ее к рукам. Если мы в здравом уме, то схватим его: ведь он не фракиец, а грек, и притом творит зло грекам».
(42) Услышав это, Гераклид перепугался и, подойдя к Севту, сказал ему: «Это мы, если мы в здравом уме, должны отсюда уехать, чтобы им до нас не добраться». И, вскочив на коней, оба ускакали в свой стан. (43) После этого Севт послал к Ксенофонту Аброзельма, своего толмача, и предложил остаться с тысячей латников, и обещал отдать ему и прибрежные поселенья, и все остальное, что было обещано. И еще он велел тайком сказать Ксенофонту, что слышал от Полиника, будто Ксенофонт, чуть только окажется во власти лакедемонян, сразу будет убит Фиброном. (44) И многие другие говорили Ксенофонту, что он оклеветан и должен остерегаться. Услышав это, он взял две жертвы и принес их Зевсу Царствующему, вопрошая, что лучше и выгодней: остаться ли у Севта на тех началах, что он предлагает, или уйти с войском. И указано было уходить.
VII. (1) С того дня Севт перенес свой стан дальше, а греки расположились в деревнях, откуда рассчитывали уйти к морю, запасши больше продовольствия. Деревни эти были отданы Севтом Медосаду. (2) Видя, как греки разоряют все, что было в деревнях, Медосад сильно негодовал. Взяв с собою одного одриса, самого могущественного из всех, что спустились из глубины страны, и три десятка всадников, он приехал и вызвал из греческого войска Ксенофонта. И он, взяв нескольких из младших начальников и других, бывших при нем, вышел к Медосаду. (3) Тот начал так: «Вы, Ксенофонт, творите беззаконье, разоряя наши деревни. Мы предупреждаем вас, я — от имени Севта, а вот он — явившись от Медока, царя внутренних областей, чтобы вы ушли из нашей страны, а не то мы прогоним вас как врагов».
(4) Ксенофонт, выслушав это, сказал: «На такие речи и отвечать тяжко. Скажу ради этого юноши, чтобы он видел, каковы вы и каковы мы. (5) Мы, прежде чем стать вам союзниками, ходили по этой стране, где только желали, и что хотели, разоряли, что хотели, жгли. (6) И ты, когда прибывал к нам послом, находил у нас пристанище и не боялся врага. А вы и не заходили в эту страну, а если и заходили, то стояли как в тылу сильнейшего противника, не разнуздывая коней. (7) А сделавшись нам союзниками, вы, с помощью богов, стали благодаря нам хозяевами этой страны — и нас же из нее изгоняете, хоть и получили ее от нас, силой занявших ее: ведь ты сам знаешь, что враги не могли нас изгнать. (8) И вот ты считаешь возможным проводить нас не дарами и всяческим добром за то добро, что получил от нас, а запретом — насколько он в твоих силах — стоять здесь перед уходом. (9) И говоря такое, ты не стыдишься ни богов, ни этого вот человека, который сейчас видит тебя в богатстве, меж тем как раньше, до того, как стать нам другом, ты, по твоим же словам, жил грабежом. (10) И почему ты говоришь об этом со мною? Ведь власть уже не у меня, а у лакедемонян, которым вы передали войско для увода, даже не позвав меня, странные вы люди, чтобы я мог так же, как прежде рассердил их, уведя войско к вам, теперь угодить им, передав его в их руки».