Наружка

Катя успела откатиться, и выбитые от удара соперницы камешки только брызнули ей в лицо. Увидев кобуру и понимая, что лишь непрерывное нападение не даст возможности достать пистолет, девушка бросилась в атаку вновь. Не успевшая встать Катя вышла в стойку на плечи, зарычала от усилия и острой боли от впившихся камней, но встретила ее ногами. Одновременно швырнула попавшийся под руки гравий. Отвоевав таким образом мгновение, со стойки, с плеч выпрыгнула на ноги. И уже ничего не успевала сделать, пропуская удар кулаком в грудь. Захлебнулась воздухом. И скорее интуитивно, предугадывая следующий прием, скрестила внизу руки.

Угадала. Успела. Нога соперницы, занесенная для удара в пах, влетела в подстроенную ловушку. Оставалось ухватить пятку, вывернуть ее вверх и толкнуть.

Теперь от боли вскрикнула соперница.

Не устояв на одной ноге, она повалилась на кустарник, запуталась в ветках. Однако вместо того, чтобы взять окончательный реванш, Катя оставила ее и бросилась к рельсам, остерегаясь при. этом мелькающего меж ног белой гадючкой шнурка. Сначала убрать прут, не дать остановиться поезду — ну, а девочки, а девочки потом.

Да только не захотела новоявленная железнодорожница уходить на вторые роли, стерегла свою палку, как собака кость. С намерением перегрызть глотку любому, кто посягнет на ее добычу.

Сзади послышался скрежет, и Катя, остерегаясь делать прыжки, когда из-за любого подвернувшегося камешка можно упасть и переломать кости, схватилась за пистолет. Точнее, за кобуру. Пустую. Где, в какой момент не выдержал ремень, державший рукоятку, гадать времени не оставалось. Рванулась навстречу настырной девице. Работать в жестких блоках — не ее стихия, но чего не сделаешь, коли противница так жаждет получить оплеуху.

Да только оказалась не только настырной, но и чертовски верткой. Какой-то одной школы борьбы не чувствовалось, всего понемногу, но этого оказалось достаточно, чтобы тянуть время. А ее задача сейчас именно такая.

Поняв это, Катя плюнула на свои ребра, да и на руки с ногами тоже. Выпрыгнула, сложилась в воздухе параллельно рельсам и грязными кроссовками с окончательно распустившимися шнурками встретила соперницу ударом в грудь и шею.

Упали обе. Катя удачно, руками на шпалу. Соперница же надломилась в собственную короткую тень.

Сбросив ненавистный прут, Катя подбежала к корчившей в муках девушке. У той в глазах, перебивая злость, застыла адская боль. Изо рта вытекала струйка крови.

— Тебя как зовут? — нашла первое, чем поинтересоваться, Катя.

Никогда прежде ей не приходилось вступать в поединки с девушками, а тем более возвращаться к противнику и видеть его муки. Сделала — и выяснилось, что ничего важнее имени для нее вроде бы и нет…

— Зоя, — послушно, хотя и еле слышно, назвалась та.

— Ох и дуры мы с тобой, — сначала сообщила Катя общеизвестный, по крайней мере мужчинам, факт, а только потом принялась оказывать помощь.

Правда, делала это своеобразно. Вместо того, чтобы положить Зою и дать ей покой, усадила на насыпь. Уперлась коленом в спину, несколько раз подала ее плечи на себя, словно выдавливая обратно удар, нанесенный минуту назад. После этого перебежала к ногам. Подняв левую, сбросила обувь и принялась методически постукивать ребром ладони под пятку.

Закончить сеанс не позволили гудки тепловоза. И Катя, и Зоя одновременно замерли, посмотрели на светофор. Тот давал зеленую улицу. Девушки переглянулись: хоть кто-то из них добился желаемого? Или правы мужчины насчет дур-то?

Зато Косте Моряшину времени на размышления не досталось нисколько. Парни бросились к притормаживающему поезду, да не к вагонам с углем, лесом, какой-то старой, в комьях застывшей грязи техникой, а к идущим в середине состава трем крытым рефрижераторам.

Машинист, не веря в красный свет, окончательно поезд не останавливал, и хотя и медленно, но тащил его под самый светофор. Ни по какому графику встречного состава не предполагалось, наверняка просто случилась какая-нибудь неисправность с сигнализацией. В этом случае ему разрешалось со скоростью десять-двадцать километров в час тянуться к следующему светофору, который, собственно, и перекинул на предыдущий сигнал опасности.

Сброшенной скорости как раз хватило, чтобы трое выбежавших из тайги людей сибирскими клещами впились в длинное, шарнирное тело поезда. Косте выпал вагон с лесом, что в конечном счете оказалось не худшим вариантом: достав до проволоки, скрутившей бревна, подтянулся и тяжеловато влез наверх. Его попутчики уже орудовали на крыше последнего рефрижератора. Один переносной электродрелью вертел в крыше дыры, второй заталкивал в них шланги, по которым из желтых баллончиков внутрь поступал, очевиднее всего, какой-то газ.

Вот тут Костя пожалел, что не взял у Кати пистолет. Расположился он среди бревен столь удобно, что всего два выстрела — и оба «химика» горошинами покатились бы под откос. А в том, что они пытаются отравить находящуюся внутри вагона охрану, сомневаться не приходилось. Не дезактивацию же с дегазацией они вздумали провести. Нет таких любителей природы — только Вентилятор у них в налоговой полиции да катерники у атолла Муруроа, борющиеся против французских ядерных испытаний.

Оставив три желтых баллончика на обработанном вагоне, парни перепрыгнули на следующий. Если на первом крыша была гладкой, то на этом имелся небольшой участок лесенки, расположенные прямо под ней крылышки и трубы для вентиляции. Работать с такими упорами намного удобнее, что успокоило и расслабило дегазаторов. Наступил, несомненно, самый подходящий момент, и Костя стал пробираться к ним. Дыхание после карабканья по проволоке оставалось прерывистым, во рту сушило: что-то такое он испытывал в Екатеринбурге, когда сдавал кровь для девочки. Как она там? Он обещал позвонить…

Удачно, что «химики» стояли к нему спиной и он мог почти открыто идти на сближение. Перепрыгнув на уже обработанный ими вагон, не спуская с них глаз, ногами попробовал вырвать из дыр шнуры. Получилось — и круглыми боками по круглой крыше желтые баллончики унеслись ветром под откос. Теперь оставалось самое опасное и трудное — протаранить, сбить с крыши ничего не подозревающих безбилетников.

А все-таки чувствовалось, что полтора литра крови ушло из тела. В следующий раз, и особенно перед заварушками, надо соглашаться на меньшее количество.

Между ног одного из парней проявился зеленый глаз светофора, около которого они расстались с Катей. Зеленый — это значит, у нее все в порядке. Пора начинать и ему. Если что, Катя закончит его работу. И по крайней мере, увидит, что произойдет сейчас на крыше…

Его успели заметить. Но уже в тот момент, когда он перелетал между вагонами. Инстинктивно отпрянули. Костя, нацеленный на удар сразу по обоим, увидел направленное на него сверло электродрели и, сам теряя равновесие, подался вбок. Весь тычок достался обладателю желтых баллончиков, испуганно, но поздно взмахнувшего ими.

Чем ударил — головой ли, плечом, руками и куда — в грудь, живот — не понял. Да и не важно — «химика» смело вниз. Но лесенка на вагоне, на которую Костя рассчитывал, оказалась коротка, перильца у нее — слишком низенькие, чтобы удержаться на всем этом после удара самому. В какой-то щели застряла нога, Костя вырвал ее, но оказалось, что она-то еще и удерживала его на крыше. Падая, успел ухватиться руками за перильца. Остальное тело ветром, инерцией бросило вниз, между вагонами. Замелькали шпалы, и, чтобы не видеть их лязгающую сцепку, Костя поднял голову.

— Гад! — орал сверху оставшийся на крыше налетчик.

Продолжавшую работать дрель начал приближать к Косте. Сверло охотно вошло в стиснувшую поручень руку, и последнее, что увидел Моряшин, — это летящие во все стороны кровавые стружки-ошметки. Боль, то ли закрывшая ему глаза, то ли затмившая небо, через руку вошла во все тело. Казалось, туда проникало само сверло, наматывая на себя внутренности.

Адскую работу прервал выстрел.

«Катя», — подумал Моряшин и, словно ждал только этого, не имея сил больше терпеть боль, как мог оттолкнулся от вагона и разжал пальцы. Сил оказалось мало, его слабо падающее тело догнал следующий вагон, поддел, перевернул в воздухе и отбросил в тайгу.