Страница 28 из 39
Капитан, естественно, принялся уточнять.
— Ростовцев. Рядовой Ростовцев…
— Запросите разведроту. В дивизию не докладывать!
— Они уже обыскали весь полк, — ответил капитан таким тоном, будто лично искал.
— Нет, — Кочин стянул кепи с головы и сел на лавку. — Не в полку. Запросите разведроту, которая… — он кивнул головой в сторону гор, — там…
Капитан не понял командирской логики, но все же стал настойчиво выходить на связь с и. о. командира разведроты старшим лейтенантом Рыбаковым.
— Дай мне! — Кочин выхватил у капитана трубку. — Норка, это Ноль первый. Доложи обстановку! Прием…
Дребезжащий, невнятный голос Рыбакова, усиленный динамиком, спокойно вещал:
— Спускаемся по южному контрфорсу в «зеленку». Воздействия противника не наблюдаю…
— Норка, Ростовцев с вами?
— С нами, Ноль первый. Он проявил самовольство…
— Ладно, — прервал Рыбакова Кочин. — Потом все объяснишь. Проследи за ним, слышишь?.. Он молодой, чтоб дров не наломал, понял? Спрошу с тебя. Отбой!
Кочин смотрит на карту, отыскивает квадрат «7-А», закрашенный желтым фломастером, проводит несколько раз кончиком карандаша по южному контрфорсу, будто хочет расчистить путь разведроте.
— Василий Иванович! — обращается он к начальнику штаба. — Внесите дополнительно в приказ на операцию рядового Ростовцева Геннадия Львовича, шестьдесят седьмого года рождения.
Начальник штаба вытирает платком вспотевший лоб. По его лицу хорошо заметно, что частота сердечных сокращений и артериальное давление — в норме.
— Ни одного обстрела, Евгений Петрович, — говорит он, сдержанно улыбаясь. — Не удивлюсь, если…
— Организуйте-ка чайку, — неожиданно перебивает его Кочин. — Пить до смерти хочется.
Через час Кочин уснул в командирской летучке. Спал он совсем немного…
— Евгений Петрович! — тряс его за плечо начальник штаба. — Клименко передал, что слышит в районе Рыбакова стрельбу…
На какое-то мгновение Гешка утратил чувство реальности. Раскидистые сосны зеленой стеной окружали площадку, куда несколько минут назад они сиганули из вертолета, зависшего в двух метрах над землей. Это настолько не совпадало с Гешкиным представлением об Афганистане, настолько напоминало московский Серебряный Бор, что он даже застонал от восторга и присел на землю, пересыпая из ладони в ладонь сухие иголки.
— Ребята, может, нас в Союз высадили?
И. о. командира роты замполит Рыбаков, навьюченный оружием, боеприпасами, ракетницами, флягами, как гималайский шерпа, с легким раздражением в голосе сказал Гешке:
— Ростовцев, по возвращении в полк напишете объяснительную на имя командира полка, каким образом вы здесь оказались. Становитесь в строй. Идти след в след, не болтать!
— Шаг вправо, шаг влево — расстрел, — пробормотал Гешка, подбросив на себе рюкзак, поправляя лямки, повесил автомат на шею, как это сделали ребята. Гурули с тяжелым пулеметом на плече встал за Гешкой.
— Мы в одной тройке. Что делаю я, то и ты.
— Что-то вроде альпинистской связки? — уточнил Гешка.
— Веселишься, сынок?..
— Не толпись, как на базаре, вытягивайся по тройкам! — кричал Игушев откуда-то спереди, однако его трудно было найти в одноликой цепи.
— Дозор, на пятьдесят метров вперед, бегом — арррш! — вторил с другой стороны Рыбаков.
«Птиц не слышно, — Гешка стоял, задрав голову кверху, ждал Гурули, который замыкал цепочку. — И тумана нет. А в остальном почти Серебряный Бор».
То, что происходило сейчас в этом афганском Серебряном Бору, напоминало Гешке телерепортажи из Анголы, Никарагуа или Кампучии, но только не про лубочно-парадную родную армию. Беззвучно шли люди в защитных грубых спецовках, в бронежилетах, безрукавках, напичканных боеприпасами, с гранатными подсумками и флягами на боку, с квадратными тяжелыми рюкзаками за плечами, с радиостанцией, автоматами и пулеметами, стволы которых шарили по сторонам, как фонари в темноте. Неподдельная осторожность, размеренные, экономные шаги, короткие реплики в тишине:
— Мифтяхов, поторопите дозор!
— Разхубин, не звякай каской! Тебя, как барана в горах, за километр слышно.
— Тесно в затылок идти, Панаркин?
— Я Мараимову на ноги наступаю, товарищ сержант.
— Сто раз объяснял — два шага дистанция!.. — Эти короткие переговоры не прекращались ни на минуту. Сержанты и «старики» сейчас особенно старательно напоминали молодым, кто здесь правит бал. Рыбаков, исходя из собственных, не всем понятных соображений, шел первым сразу за дозором, не вмешиваясь в воспитательный процесс. Те, кто уже больше года шастал по этим горам, знали все премудрости и тонкости подобной прогулки не хуже офицера. Возможно, что не хуже офицера учили они этим премудростям молодых.
Гешка шел перед Гурули, который замыкал группу. Он не совсем еще понимал, что с ним происходит. Еще полчаса назад он дрожал вместе с вертолетом на высоте облаков, просматривая через залапанный иллюминатор мозаику темных латок земли, кишлаков, похожих на угловатые графы кроссвордов, гладких рыжих гор, с трудом скрывал от полусонных глаз Гурули свои трясущиеся коленки и изо всех сил держался влажными руками за рифленую скамейку, будто вертолет собирался выполнять мертвую петлю. А сейчас все волнения и страхи остались позади, под ногами, как спички, хрустели высушенные иголки, сквозь широченные, как парапланы, сосновые ветви проглядывала лазуритовая синь неба, и кружил голову легкий запах плавленной на солнцепеке смолы. И Гешка шел в редком, просторном сосняке к далекому кишлаку Нангархар, с тяжелым рюкзаком за плечами, как по домбайской долине вместе с Сидельниковым навстречу голубым льдам островерхих пиков.
Тропа потихоньку уводила группу вниз, в ущелье, и сосны остались вверху. Теперь в плотной тени Гешка мог различить лишь темные силуэты огромных валунов да трех-четырех солдат, идущих впереди него. Повеяло сыростью. Влажные, холодные, как мороженое мясо, скалы круто уходили вверх по обе стороны от тропы. Гешка смотрел на них, как голодный на еду.
— Что ты там увидел? — спросил Гурули.
— Посмотри, какая стеночка! И о чем только думают власти? Здесь же готовое место для международного альплагеря!
Прапорщик чертыхнулся:
— Не болтай, экономь силы.
Цепочка застопорилась. «Стой! Садись!» — прокатилась команда.
Прапорщик продолжал идти широкими шагами вниз. Гешка сел на камни, перешнуровал ботинок, потом стал рассматривать автомат. Яныш прохаживался по тропе, пулемет висел у него на уровне пуза, по локоть обнаженные руки, как на школьной парте, лежали на нем.
— Устал? — заботливо спросил Яныш. Гешка сильно кивнул и сделал измученное лицо. Яныш клюнул. — Может, помочь? — осторожно спросил он, на всякий случай тоже делая усталую физиономию, но Гешка в три секунды стащил с себя рюкзак.
— Так и знал, что ты мне поможешь… Вот рюкзачок… Плечи натер, гад.
Яныш, проклиная себя за милосердие, с сожалением вздохнул:
— Не, рюкзачок — это многовато будет…
Рыбаков водил дымящейся сигаретой над картой:
— Здесь — мы. Здесь — рубеж вероятной встречи с противником. Наша задача: занять выгодные рубежи…
— Короче, — перебил его Гурули, покусывая высохшую травинку. — Надо переться в горы. Я правильно вас понял?
Пепел с сигареты упал на кишлак Нангархар. Рыбаков стиснул тонкие губы:
— Да, если тебе так понятней, надо переться…
— Ты соблюдаешь питьевой режим? — спросил Яныш Гешку.
— А как это?
— Делаешь маленький глоток, полощешь рот, потом еще один. И еще. Жажда ослабевает, и ты не пьешь до тех пор, пока сможешь сдержаться.
— И где ты всему этому обучился? — изо всех сил удивился Гешка.
— Встали! — сказал Рыбаков и махнул рукой дозору.
Земля не хотела отпускать людей. После привала они сильнее стали ощущать свой вес.
«Нет, небо здесь не такое голубое, как в Серебряном Бору», — подумал Гешка. Он стал замечать легкий налет дискомфорта, будто сбился с пути и бредет сейчас совсем не туда, куда надо.