Страница 10 из 10
Астафьев на лыжи становился лишь для телевизионных сюжетов, но в Сочи наведывался уже по той простой причине, что город готовился к зимней Олимпиаде. Ему нравилось отдыхать в сочинской резиденции, скрытой от посторонних глаз десятками гектаров буйной растительности. После распада СССР, с утратой Пицунды и Крыма это был последний приют российских вождей на Черном море. Анатолий Астафьев осознавал важность «Бочарова Ручья» и приезжал сюда с особым чувством, заставлявшим его распрямлять плечи и горделиво вскидывать голову.
Местные жители тоже дожидались этих визитов с нетерпением, поскольку наличие «Кремля под пальмами» обеспечивало их непыльной, постоянной, хорошо оплачиваемой работой.
Расположенная в уютном уголке на северо-западной окраине Сочи, резиденция почти не просматривалась со спутников. Для этого часть лесного массива оставили нетронутой, крыши покрыли серо-зеленой маскировочной черепицей, а вокруг территории установили мощные электромагнитные излучатели направленного действия. При приближении спутников-шпионов излучатели парализовали их электронную аппаратуру, так что президент России мог не опасаться слежек или покушений из космоса.
Проживал он обычно в красивом двухэтажном здании, построенном в стиле сталинского классицизма – с большими окнами, двухстворчатыми дверями и высокими потолками. Астафьев, обосновавшийся на втором этаже, принимал там гостей, работал и отдыхал, порой в гордом одиночестве, порой в кругу семьи, а когда и в доброй мужской компании. Интерьер, выдержанный в духе славных пятидесятых, прибавлял облику хозяина ту значительность, которой зачастую недостает современным политикам, людям суетным, мелочным, обуреваемым обычными человеческими страстями.
Не таков был Анатолий Дмитриевич Астафьев, хотя далеко не все и не сразу сумели распознать в нем ключевую фигуру современной истории, личность поистине мирового масштаба.
Что бы там ни шептали за его спиной, он действительно не пачкал рук сомнительными коммерческими сделками, всецело посвятив себя служению государству. И его налоговые декларации, вызывавшие недоверчивые смешки злопыхателей, были предельно честными и открытыми, в полном соответствии с его натурой. Что касается квартир и резиденций, то разве было бы лучше, если бы президент великой державы ютился в какой-нибудь убогой хрущевке или в спальном районе? Разве пристало ему, вершащему судьбы мира, перебиваться от зарплаты до зарплаты, выкраивая деньги на заслуженный отдых? Смешно даже подумать об этом. Смешно и горько…
Нападки левой и правой прессы огорчали Астафьева, как огорчали его и некоторые непочтительные комментарии, проскакивавшие в интернет-блоге. Однако, будучи человеком великодушным и благородным, он не опускался до мелочной мести своим обидчикам. Просто все больше замыкался в себе, подобно царю Соломону, открывшему, что от многой мудрости много скорби, а умножающий знание умножает печаль.
«Суета сует, – все суета… Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем… Суета и томление духа…»[2]
В часы раздумий, молчаливый и неприступный, президент Российской Федерации прохаживался по парку со скульптурами в классическом древнегреческом стиле, блуждал по асфальтовым дорожкам, сбегающим к пляжу, дышал насыщенным хвоей воздухом, рассеянно любовался пальмами и олеандрами, мерил шагами пустынные спортивные площадки, теннисные корты, лужайки для гольфа. Днем, когда солнце прогревало прозрачный ноябрьский воздух, Астафьева можно было застать в прибрежном домике для отдыха, окруженном шезлонгами и декоративными солнцезащитными грибками. Сюда же была проведена правительственная связь, поэтому в любой момент Астафьев мог связаться с любой точкой России, с любой из столиц мира.
В тот час, когда Джонатан Браун проводил известное нам совещание в Овальном кабинете Белого дома, российский президент не сразу решился снять трубку, чтобы попросить соединить его с Вашингтоном. Разговор предстоял нелегкий. Настолько нелегкий, что Астафьев незаметно для себя ссутулился, словно атлант, уставший поддерживать небо на собственных плечах.
Оттягивая время, он вышел на террасу и стал наблюдать за далекими огоньками кораблей на горизонте. «Слова мудрых, высказанные спокойно, выслушиваются лучше, нежели крик властелина между глупыми»[3], – снова вспомнил он Екклезиаста.
На душе не то чтобы потеплело, но стало светлее и покойнее. Смутно ощутимое чувство правоты сделалось отчетливым, мысли приобрели необыкновенную ясность. Это умение сосредоточиться и абстрагироваться от внешних обстоятельств как раз и сделало Астафьева тем, кем он стал.
За последние годы он сильно изменился внешне, но мало изменился внутренне. Похудел, приучился делать пробор над самым левым ухом, стал выглядеть немного более широкоплечим из-за особого покроя пиджаков. Целеустремленный же астафьевский характер остался прежним.
Сын потомственных интеллигентов, он всегда отличался мягкостью манер, и там, где другой мог сказать: «Хватит сопли жевать», Астафьев предлагал прекращать тянуть резину. Он никогда не был подающим надежды гребцом, штангистом или боксером, как пыталась внушить народу грубая кремлевская пропаганда. Если и были у него в детстве увлечения, так это фотография. Печатая снимки, он часами оставался в темноте и полном одиночестве, что вполне соответствовало его сдержанной, независимой натуре. Аскет? Отшельник? Нет, но, как вспоминала любимая учительница Астафьева, Вера Смирнова: «Его редко можно было застать на улице с ребятами. Походил на маленького старичка».
Эта постоянная молчаливость, отрешенность и умение держаться на заднем плане помогли будущему президенту сделаться любимцем Анатолия Собчака, который заведовал тогда кафедрой на юридическом факультете Санкт-Петербургского государственного университета. Когда Собчак сделал стремительную политическую карьеру, Астафьев остался при нем. Сидел на телефоне, отвечал на звонки, пробивал лицензии на вывоз сырья для другого собчаковского любимчика, Силина, улаживал юридические недоразумения, утрясал вопросы с властями.
Наконец, с натугой защитив диссертацию, он приобрел некоторую самостоятельность, статус доцента и начал преподавать римское право. Студенты, недооценившие нового лектора, горько пожалели об этом, когда, жалуясь на личные обстоятельства, пытались вымолить себе зачет или удовлетворительную оценку на экзаменах. «Это ваши проблемы», – звучало в ответ. Коронная фраза Анатолия Астафьева, бесстрастно и холодно произносившего ее по нескольку раз на дню.
Возможно, эта отчужденность и нежелание подлаживаться под кого бы то ни было, жертвуя своими принципами, помешали ему стать успешным бизнесменом. А вот Силин оценил деловые качества Астафьева и в свое время перетащил с собой в Москву.
Долгое время казалось, что Астафьев – не лидер, а просто толковый и хваткий исполнитель, самое место которому в команде. Даже после назначения президентом он воспринимался лишь как ставленник предшественника, бледная тень Владлена Вадимовича. И лишь после молниеносно-победоносной войны с Грузией Астафьев был оценен по достоинству. Увенчанный лаврами триумфатора, он стремительно вырос в глазах соотечественников до поистине общегосударственных масштабов.
Его реальный рост – 162 сантиметра – перестал восприниматься как маленький для сильного, самостоятельного мужчины. И он не нуждался в высоких каблуках, как французский президент Николя Саркози, засекретивший свои физические данные.
Когда ты достигаешь вершины, тебе уже не страшны насмешки жалких людишек, толпящихся вокруг. Пусть обсуждают, пусть осуждают. Что взять с них, недалеких, не слышавших никогда поучения мудрого царя Соломона: «Даже и в мыслях твоих не злословь царя, и в спальной комнате твоей не злословь богатого; потому что птица небесная может перенести слово твое, и крылатая – пересказать речь твою»[4].
2
Еклл.1:2,9,14
3
Еклл.9:17
4
Еккл.10:20
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.