Видение

Кулаки Макса были единственным средством, способным предотвратить этот семейный бунт. Он был на шесть дюймов выше и на сорок фунтов тяжелее Алана.

Его плечи и бицепсы годились для работы в порту, а огромным рукам позавидовали бы и звезды баскетбола. Однако он знал, что разбитые губы, выбитые зубы и сломанные челюсти заставят Алана замолчать лишь на время. Положить конец его подстрекательствам можно было, только прикончив его окончательно.

Так или иначе, Макс не собирался давать волю кулакам. Он пообещал Мэри, да и самому себе тоже, что времена, когда он решал проблемы таким путем, остались далеко в прошлом.

Все же остальные средства, годившиеся в этой непрекращавшейся войне двух мужчин, кроме силы и желания воспользоваться ею, были у Алана на вооружении. Не последним из них была его внешность. У него, как и у Мэри, были черные волосы и голубые глаза. Алан обладал приятной наружностью, тогда как Макс был так грубо вылеплен, что это граничило с уродством. Чувственные черты Алана и его светящийся мальчишеский взгляд могли убедить кого угодно, в том числе и его сестру.

Сестру в первую очередь.

Его голос был мягким и настойчивым, как у актера. Алан умел модулировать им, придавая, в случае необходимости, драматический оттенок. Используя свое влияние на сестру, он старался внушить ей мысль, что муж вызывает у нее нарастающее раздражение.

Макс знал, что его уровень интеллекта выше среднего, но он знал также, что Алан намного превосходит его. Не только голос Алана умел убеждать и подчинять себе. Было что-то еще, стоявшее за этими вкрадчивыми интонациями.

Обаяние?

Когда Алану было нужно, он просто излучал обаяние.

«Я бы с удовольствием сжал его, как пустой тюбик от зубной пасты, — думал Макс, — выдавил бы все его обаяние и посмотрел, есть ли за этим что-нибудь стоящее».

Но самым главным было то, что Алан и Мэри прожили вместе тридцать лет. Ему было тридцать три, и как старший брат он был связан с ней узами крови и совместной жизнью в течение трех десятилетий.

Толпа разрасталась все больше и больше. Тут Макс заметил, что подъехала еще одна патрульная машина.

— Ты прав, — отозвался он, — ей не следует здесь больше находиться.

— Конечно, не следует.

— Я сейчас же отвезу ее в гостиницу.

— Ты? — удивленно спросил Алан. — Тебе надо находиться здесь.

— Зачем?

— Ты знаешь, зачем.

— Нет, объясни мне.

— Ты это делаешь лучше, чем я, — сквозь зубы процедил Алан.

— Лучше? Что?

— Хочешь, скажу, почему тебе надо услышать это? Потому что это единственное, чем ты можешь ее удержать.

— Что я делаю лучше? — переспросил Макс.

— Ты этого не знаешь?

— Что???

— Ты лучше вытягиваешь деньги за ее работу. Доволен?

Мэри жила достаточно зажиточно, будучи автором раздела о психических феноменах в крупной газете. Неплохие деньги она заработала также, опубликовав три книги о себе, и если бы она захотела, то могла безбедно существовать, просто читая лекции о своей деятельности.

Хотя она много путешествовала, помогая властям, когда бы ее ни попросили, с расследованием убийств, на этом она много не зарабатывала. Однажды она помогла одной известной актрисе найти утерянное ею бриллиантовое колье стоимостью около сотни тысяч долларов — и не взяла за это денег. Она никогда не просила больше, чем было необходимо на расходы — билеты на самолет, аренда машины, питание и гостиница, — от тех, кому она помогала, и отказывалась даже от этого, если ей казалось, что она мало чем смогла помочь или не смогла совсем.

Когда в ее жизни появился Макс, ее финансовыми делами занимался брат. Но у Алана не было ни таланта, ни вкуса к общению с мэрами, советниками и чиновниками. Частенько случалось, что после того, как преступник был обнаружен и обезврежен с ее помощью, местные власти, обратившиеся к ней, старались избавиться от нее, не заплатив ни гроша. Алан никогда не давил на них. В результате они ежегодно теряли десятки тысяч долларов, и, хотя Мэри успела скопить приличную сумму, рано или поздно она могла растаять.

Через два месяца после свадьбы за ведение финансовых дел Мэри взялся Макс. Он заключил новый контракт с лекционным агентством, вдвое увеличив ее гонорар. А когда надо было возобновлять контракт с газетой, он добился таких условий, о которых Мэри не могла и мечтать. Он никогда не забывал получать причитавшиеся ей деньги.

— Ну? — нетерпеливо проговорил Алан.

— Ладно. Ты отвезешь ее в гостиницу. Но запомни, что ты сейчас сказал: я лучше вытягиваю деньги за ее работу — и я всегда буду это делать лучше.

— Конечно. У тебя на это нюх, — парировал Алан.

В его улыбке не было ни капли тепла.

— И ты чертовски умело тратишь деньги Мэри.

— Пошел ты.

— Что, правда глаза колет?

— Пошел отсюда, пока я не сделал тебя калекой на всю оставшуюся жизнь.

Алан заморгал.

Макс молча стоял перед ним.

Алан повернулся и пошел в сторону Харли Барнса.

Тут Макс заметил, что многие люди из толпы уставились на него. Он бросил им ответный взгляд, и они отвернулись. Но, как только он опустил глаза, они снова принялись разглядывать его.

Ни один из них не стоял так близко, чтобы услышать его последний аргумент. Он понял, что они уставились на него только потому, что его лицо исказилось в ярости, его плечи расправились, как у крадущейся пантеры, а огромные руки сжались в кулаки. Он попытался заставить себя расслабиться и опустить плечи. Он засунул руки в карманы плаща, чтобы зеваки не заметили, что он был слишком рассержен, чтобы разжать кулаки.

Глава 4

В комнате гостиницы было четыре уродливых лампы, но работала всего лишь одна, бросая длинные серые тени.

Сидя в большом черном кожаном кресле, Алан держал в руках бокал виски, к которому он, однако, даже не прикоснулся. Свет падал на него слева, разрезая его лицо острой тенью.

Мэри сидела в полутьме на кровати, поверх покрывала. Она надеялась, что Макс скоро вернется, и они пойдут куда-нибудь поужинать и чего-нибудь выпить. Она была голодна, измучена и эмоционально опустошена.

— Все еще болит голова? — участливо спросил Алан.

— Аспирин немного помог.

— Ты выглядишь... немного бледной.

— Ничего. Восемь часов сна исправят это.

— Я беспокоюсь за тебя.

Она широко улыбнулась.

— Ты всю жизнь беспокоился обо мне, дорогой. Даже тогда, когда мы были детьми.

— Я очень люблю тебя.

— Знаю.

— Ты моя сестра.

— Знаю, но...

— Он слишком давит на тебя.

— Не надо опять об этом, Алан.

— Но это так.

— Я бы хотела, чтобы вы с Максом оставили друг друга в покое.

— Я так и сделал, но он — нет. И никогда не сделает этого.

— Никогда? Почему?

— Потому что я вижу, что он за человек.

— А что он за человек?

— Во-первых, он абсолютно не похож на тебя, — сказал Алан. — Он не такой чувствительный, как ты. Он не такой добрый. Ты очень мягкий по характеру человек, а он...

— Он тоже бывает мягким.

— Он?

— Со мной — да. Он ласковый.

— Ты ошибаешься в своих суждениях.

— Ну, спасибо, — саркастически бросила она.

Вспышка гнева всколыхнула ее, но она подавила ее. Мэри не могла сердиться на Алана больше минуты. И даже минута была слишком долгой.

— Мэри, я не хочу с тобой спорить.

— Тогда не спорь.

— У нас никогда не было разногласий, за все тридцать лет... пока не появился он.

— Я не хочу говорить об этом сегодня вечером.

— Ты не хочешь говорить об этом никогда, потому что он давит на тебя слишком сильно и слишком быстро, когда ведет тебя через твои видения.

— Но получается у него это хорошо.

— Ну, не так хорошо, как это делал я.

— Да, сначала он был очень настойчив, — признала она, — очень возбужден. Но потом это прошло.

Алан залпом опустошил бокал, вскочил и повернулся к ней спиной. Молча он подошел к окну. Его как бы окутала завеса молчания.