Страница 26 из 27
В квадрат просунулась голова с торчащими, как рожки, косичками, завертелась там, что-то высматривая, и вниз медленно поползли широкие кожаные вожжи.
Ремённая петля закачалась перед мальчишками у самых ног.
— Ну вот, — сказал Пашка. — Только она нас не удержит, силёнок не хватит, скорей мы её сюда стащим.
Он поднял голову, прошептал:
— Эй! Тебя как зовут-то, я забыл?
— Милаха!
— Слушай, Милаха, слушай меня внимательно; ты привяжи за что-нибудь вожжи, за что-нибудь прочное. Там труба есть?
— Есть.
— Давай за трубу. Два раза обмотай и на узел завяжи, поняла? Иначе загремим мы кубарем.
— Ага. Я сейчас. Погоди минутку.
Вожжа зашевелилась, заизвивалась, как плоская змея, поползла вверх и наконец остановилась перед глазами мальчишек.
— Знаешь что, — предложил Джамал, — ты становись мне на плечи, обвяжись вокруг пояса и тогда уж лезь. Тогда уж немножко останется.
— А ты?
— А потом вдвоём меня вытащите.
— Ладно.
Джамал прислонился к стене, и Пашка, пыхтя, вскарабкался ему на плечи.
Плечи у Джамала от усилия ходуном ходили, и Пашка чуть не свалился, пока ловил вожжу и обвязывался.
Потом он подпрыгнул, ухватился повыше и повис, плавно раскачиваясь в тёмном амбаре, как маятник.
Вожжа натянулась до звона, стала узкой и жёсткой, больно врезалась в ладони.
Напрягая все силы, так что руки захрустели в плечах, Пашка медленно полез вверх к дыре. Оттуда падал квадратный столб зеленоватого дрожащего света. Снизу вожжи не было видно, и Джамалу Пашка казался громадной извивающейся гусеницей, висящей в лунном свете непостижимым образом. Казалось, что он ползёт прямо по лунному лучу.
Девчонка свесилась в дыру, ухватилась тонкими цепкими руками за Пашкин воротник с такой силой, что куртка врезалась ему в шею и он, полузадушенный, захрипел.
Пашка подтянулся на руках, повалился животом на острый край черепицы и просипел:
— Ты что это… с ума совсем сошла… Чуть насмерть не придушила!
— Ничего. Жив останешься, — девчонка хихикнула. — Ты болтался, будто куль с мукой. Если б не я, загремел бы ты вниз, как миленький.
Пашка от такого нахальства просто онемел.
С превеликим трудом удержался он, чтоб не влепить ей хорошую оплеуху. Влезть по тонкой сыромятной вожже на такую высоту и услыхать вместо удивлённых такие насмешливые слова!
Это было ужасно обидно.
Но Пашка всё-таки был рад, что удержался. Может быть, кому другому он бы и не спустил за такие слова, но Милахе сейчас позволялось многое, чего другим никогда бы Пашка не позволил. И она понимала это преотлично. Улыбалась себе во весь рот насмешливо и ехидно.
Пашка здорово устал.
Руки его тряслись от напряжения, а коленки сделались словно ватные и противно дрожали.
Несколько минут Пашка пластом лежал на крыше, приходил в себя. Потом он отдышался, развязал узел на животе и опустил вожжу в дырку.
Вдвоём с громадным трудом вытащили Джамала.
Тяжко, запалённо дыша, все трое стояли на крыше и улыбались.
Самое главное было сделано.
— Садись, а то увидит кто-нибудь, — приказал Пашка.
Сидя на крыше, обсудили Джамалов план.
— Ладно, — согласилась Милаха, — я деда Антона хорошо знаю. Там вам будет хорошо. Утром сала принесу и яблок. Во переполоху будет, когда узнают! Преступники совершили побег! А я соучастница. Эх, жалко, никто не видел!
Она захлопала в ладоши и счастливо засмеялась.
Втроём спрыгнули вниз. Крадучись, осторожно обогнули амбар, и вдруг Джамал остановился, как вкопанный, и обернулся к Милахе.
— Ты что ж это, а?! — прошептал он.
Ничего хорошего поза его и лицо не предвещали. Пашка недоумённо обернулся.
— Что случилось? Ты с ума сошёл? — спросил он.
Джамал молча вцепился в Милахину руку и поволок её в сторону.
Он подтащил её к двери бывшей их тюрьмы и легонько стукнул ладонью по спине.
— Видал? — спросил он.
Пашка ничего не понимал. Он глядел на Милаху, та стояла, опустив глаза, но раскаяния в её позе не было и в помине.
— Не понимаешь? Гляди — никакого замка нет, один засов. А эта коза устроила представление. Вожжи, крыша, побег! У, дурища! А если б увидал кто?! Не могла без всяких фокусов через дверь выпустить?!
Милаха фыркнула.
— Ты сам дурак, понял! Ведь так же интересней! Подумаешь — через дверь. Через дверь каждый лопух сумеет, вышел и иди себе. Эх ты! Не понимаешь…
Она с такой жалостью поглядела на прозаического Джамала, что тот смутился и что-то буркнул себе под нос.
А Пашка с каким-то новым интересом, будто видел её впервые, вгляделся в Милаху.
Лицо у неё было странное, она совсем не походила на тех красивеньких девчонок, что похожи на аккуратных розовых кукол. Курносая, рот до ушей, зубы редкие, а глаза расставлены так широко, что между ними вполне мог бы поместиться ещё один, брови выгоревшие, их почти не видно. И всё-таки это была замечательная девчонка. Пашке сейчас казалось, что она самая красивая, самая лучшая девчонка на свете.
Никогда он не дружил с ними, а с этой стал бы, потому что сразу было видно — Милаха человек верный. Пашка знал, чувствовал — с ней можно попасть в любую передрягу, она не струсит, не захнычет, скорей вцепится во врага своими тощими руками намертво. Вот о чём успел подумать Пашка, пока они стояли у двери амбара.
— Ладно, не злись, — проворчал Джамал, — спасибо тебе.
— Фи, больно надо! Думаешь, я ради вас? Фигушки! Мне просто самой интересно было, — Милаха насмешливо зыркнула своими глазищами.
— Ладно. Всё равно спасибо, — упрямо ответил Джамал и повернулся к ней спиной. Он обиделся.
— Милаха, ну, мы побежали. Номер батиной машины запомнила? — спросил Пашка.
— Запомнила.
— До свиданья. Мы будем ждать тебя. Мы будем ждать тебя очень крепко.
Милаха смутилась. Она постояла секунду, ковыряя носком сандалии пыльную землю, потом резко повернулась и убежала. И сразу исчезла в ночи, будто растворилась.
Мальчишки шли уже больше часа. Километра четыре отмахали они уже от Кайманачки, когда началась эта погоня.
Сперва они услыхали рокот моторов.
Где-то очень далеко шли машины, но в ночной, пустынной степи рокот был слышен отчётливо и резко.
Потом показался свет фар. Шесть жёлтых снопов света, дрожа, то упираясь в землю, то вскидываясь высоко в небо, приближались со стороны Кайманачки.
Сомнений больше не оставалось.
Это была погоня.
Машины стремительно приближались.
Пашка и Джамал растерянно заметались, но спрятаться здесь было негде — ни кустика, ни дерева — гладь.
Они легли на землю. Вжались в сухую ломкую траву.
Но тут Пашка вдруг не выдержал, вскочил и бросился бежать.
По лицу его полоснул яркий луч, и он понял заметили.
Рядом слышался глухой топот Джамала, он тяжело дышал и что-то яростно шептал по-казахски.
Пашка понимал, что убегать бессмысленно, на этой ровной, гладкой степи их всё равно поймают, но продолжал изо всех сил бежать.
Машины растянулись полукругом, далеко впереди себя высветили степь.
Они приближались грозно и неотвратимо.
Послышались требовательные резкие гудки.
Часто, отрывисто ревели клаксоны, будто приказывая стоять. Но мальчишки не желали сдаваться. Они бежали зигзагами, рыскали, как вспугнутые зайцы, удирающие от охотников.
А машины всё ревели, и окружали, и приближались. И Пашке с Джамалом стало страшно и захотелось спрятаться, стать маленькими, как суслики, забиться куда-нибудь, чтоб не слышать этих гудков, не видеть слепящего, режущего глаза света.