Зверь

— Точно.

— Я так и думал. Номера у него?

— Да.

— Ну и отлично. — Трубецкой помолчал секунду, а затем поинтересовался с любопытством: — Ты какой-то смурной. Случилось что-нибудь?

— С чего это ты взял? Ничего не случилось. Все отлично.

— Да брось заливать-то. Я же слепой, у меня слух — как у летучей мыши. Утром ты разговаривал другим голосом. В чем дело?

Гектору не хотелось навешивать на Трубецкого свои проблемы.

— Ни в чем.

— Ты мне не доверяешь?

— С чего ты взял?

— Тогда колись давай. Пойми, голова садовая, личная жизнь осталась во вчера. Твоя, моя, всех нас. Ее теперь нет. Наши слабости — это то, на чем могут сыграть ищейки. А стоит засветиться одному — за ним тут же полетят остальные. Вопрос не в том, узнаю я о тебе что-то новое или нет. Вопрос в том, сумеем мы избежать возможной ловушки или попадемся. Умрем или останемся жить. Дошло, наконец?

— Дошло, — ответил Гектор.

— Тогда рассказывай.

— На чем поймали тебя?

— В смысле?

— Что пообещали тебе наши «фээсбэшники»? Жукуту — квартиру, а тебе?

— А-а-а, ты об этом. — Трубецкой выдержал паузу, словно давя в себе что-то очень важное, преодолевая какой-то внутренний барьер. Когда он снова начал говорить, голос его звучал ровно, даже с некоторой долей беспечности. — Глаза. Они пообещали оплатить операцию в одной из лучших клиник Европы. Семь лет назад, на соревнованиях, партнер по схватке неудачно провел бросок. Что-то у него не получилось, я ударился головой и ослеп. Врачи сказали: ущемлен какой-то нерв. Честно говоря, я так и не понял до конца, что же произошло. Раз — и темнота. Это можно вылечить, но нужна какая-то очень дорогая операция. Денег у меня нет, а эти двое сказали, что все расходы оплатит их ведомство. Из специального фонда. Вот так. А что они обещали тебе?

Гектор в двух словах описал случившееся с Лидкой. Трубецкой слушал внимательно. Когда Гектор закончил рассказ, он вздохнул:

— Да, история, конечно, пренеприятная, но могу тебя утешить. Скорее всего этот сбитый человек жив. Или же он никому не нужен.

— С чего ты взял?

— А с того, что твою дочь никто не ищет.

— Ты уверен?

— Думаю, милиции не составило бы труда найти машину профессорского отпрыска. При наличии свидетеля они бы это сделали за час-два. Раз до сих пор не пришли, скорее всего и не придут, но выяснять это в милиции я тебе не советую. Если твоя дочь придет к ним сама, они в нее вцепятся двумя руками. Как-никак жирная галочка в отчете.

— Черт… — Гектор даже засмеялся от облегчения. — Надо же… Ты себе даже представить не можешь, какой камень у меня с души свалился.

— Почему же, очень даже могу. У тебя прежний голос. Как утром. — Трубецкой вздохнул: — Если бы и мою проблему можно было решить так же просто. Ладно. — Он мгновенно перешел на деловой, собранный тон: — Что делаем дальше?

— Встречаемся сегодня в четыре на Пушкинской, в сквере у «России».

— Я буду.

— До встречи.

— До встречи.

Гектор нажал на рычаг и улыбнулся с непередаваемым облегчением, затем набрал номер Вальки.

Секретарша, услышав просьбу позвать Валентина к телефону, отчего-то замялась и спросила, кто звонит. Уточнив фамилию, девица тяжело вздохнула и сообщила:

— К сожалению, я не могу позвать Валентина Аркадьевича… Дело в том, что… Даже не знаю, как и сказать… Валентин Аркадьевич сегодня утром погиб…

— Жукут? Борька, что ль? — Мускулистый, коротко стриженный мужик, облаченный в корейский спортивный костюм, подумал и кивнул: — А я-то думаю, что за «Семеныч» такой. У нас тут просто, по именам. Так Борька уже с неделю не появляется. Как-то утром заскакивал. Но по утрам работы у нас не много, вот ему и дали «без сохранения». А в чем дело-то?

— Вы уверены, что он не появлялся неделю? — вкрадчиво поинтересовался Молчун.

— Конечно, уверен.

— А вы подумайте, подумайте.

— Да чего тут думать. Говорю вам: неделю его не было. В прошлый понедельник прибежал, глаза заполошные, аж трясется от возбуждения. Точно уж и не помню, что он тут боронил, но что-то насчет квартиры. Мол, дело ему какое-то обломилось, и, мол, если выгорит — у него свой угол образуется. — Мускулистый подумал еще секунду и добавил: — Да, точно. Из-за этого дела он «за свой счет» и взял! Но его тоже можно понять. Мужику, почитай, сороковка, а он все по чужим хатам кантуется. Как цыган. Ни пос…ть спокойно, ни потрахаться.

— А разве Борис не с женой живет? — приятно улыбнулся Перс. — Он вроде говорил, что вместе с Алевтиной на Парковой прописан.

— Да прописан-то, конечно, прописан, — неприятно усмехнулся мускулистый. — Но ты ж знаешь, какими суками бабы бывают. Борька с ней как развелся, так и все, взъелась. Ты прикинь, морду ему била, как дитю! Борьке! Ну не смех, а? Вообще-то, по-хорошему, он бы поднес ей разок, глядишь, и начала бы эта стервоза его уважать. Я уж говорил ему, так ведь нет. «Сам знаю, сам знаю»… Вот и дознался. Вытурила его Алевтина с квартиры. С тех пор и мыкается, бедолага. Так если вы друзья Борькины, сами, наверное, в курсе, — спохватился мускулистый. — Вы ведь друзья, так?

Перед ним стояли двое «накачанных» парней лет тридцати пяти — сорока. Оба с дорогими, явно салонными прическами, в дорогих костюмах, аккуратных рубашечках и при галстуках. Обувь тоже не из дешевых. Как-то не вязались эти двое с тихим, застенчивым, совершенно незаметным в компании Борькой Жукутом. Не того полета птицы. Один — тот, что повыше, — выглядел, как киношный герой-супермен, и даже отдаленно напоминал Тимоти Далтона, а вот внешность второго оставляла, что называется, желать… Глядя на Молчуна, мускулистый спортсмен отчего-то постоянно набредал на мысль о «любимом оружии пролетариата, которого под ногами до фига валяется».

— Друзья, — подтвердил, улыбаясь, Молчун.

— Еще институтские, — не переставая улыбаться, пропел Перс. — Только мы с ним давно не виделись.

— Очень давно, — кивнул Молчун.

— Может быть, вы подскажете нам, как связаться с Борисом? — расплывался все шире Перс.

— А чего с ним связываться? Вечером подходите — он обязательно будет. Борька — парень ответственный. Отпуск-то у него вчера еще закончился. А тут с этим строго. За прогул — пинком да на улицу.

— Здесь, сами понимаете, для встречи старых друзей обстановка слишком…

— Официальная, — поддержал приятеля Молчун. — И потом, мы до вечера ждать не можем. У нас еще дел — во! — Он чиркнул ребром ладони себя по шее. Жест был неприятный. Многообещающий такой жест.

— Совершенно верно, — подтверди, Перс. — Дел у нас действительно очень много.

Спортсмен пожал плечами:

— Как знаете. Борька сейчас живет у Эдика Смирнова. Эдька-то переехал к жене, вот и пустил. Это в Строгино. Маршала Катукова, по-моему. Сейчас посмотрю. — Он полез в карман спортивных штанов, достал блокнотик, полистал. — Ага, вот. Точно. Катукова, тридцать два, квартира сто семнадцать. Телефон нужен?

— Еще бы, — ухмыльнулся Молчун. — Диктуйте.

Спортсмен продиктовал, спросил настороженно:

— Вы разве не будете записывать?

— У меня хорошая память, — ответил Перс. — Я запомню.

Звонок Гуревича застал Сергея уже на работе, и тот пожалел, что Юра не позвонил немного раньше, домой. Не пришлось бы лишний раз мелькать перед начальством. С другой стороны, волка ноги кормят. Одна незадача: Леня умотал с самого утра в паспортный стол и канул, словно утопленник в колодце.

— Сергей? — вещала тем временем зычно трубка. — Это Юра. Сергей, сейчас же собирайся и подходи к «Людмиле». Я за тобой заеду.

— Хорошо, хорошо, — отвечал Сергей, усиленно вытягивая шею в надежде выглянуть в коридор и увидеть, не стоит ли там кто, не подслушивает ли.

Где как, а в их отделении работа «на дядю» воспринималась не в качестве сотрудничества, а в качестве попытки измены Родине и каралась наотмашь, в соответствии с российским законодательством. Проходили сии мероприятия под девизом: а не заклеймить ли нам, братцы, ренегата августейше-начальственным презрением? А скажем-ка ему свое брезгливое «фи». Петров, как ты мог?… Уходи, мы тебя больше не любим! С другой стороны, если удавалось «припахать» по своим делам какого-нибудь лопуха со стороны, это котировалось на уровне национального героизма и лежало в одной плоскости с подвигом Александра Матросова: закрыл пулеметную амбразуру телами деда и брата.