Сборник.Том 6

— Атмосферные бури, — пояснил Тревайз. — В общем-то можно рассмотреть их получше, если выбрать подходящую длину световых волн. Сейчас попробую. — Он положил руки на пульт и приказал компьютеру пройтись по спектру и остановиться на оптимальной частоте.

Нежно светящийся серп планеты стал менять свою окраску, причем так быстро, что стало темно в глазах. Наконец серп стал красно-оранжевым, и по нему заплавали отчётливые спирали, закручиваясь и раскручиваясь по мере движения.

— Невероятно… — пробормотал Пелорат.

— Восхитительно… — прошептала Блисс.

Вполне вероятно, горько думал Тревайз. И вовсе не восхитительно. Ни Пелорат, ни Блисс, погруженные в созерцание этого великолепия, не подумали о том, что планета, которой они восторгались, уменьшает шансы разгадать ту тайну, что мучила Тревайза. Но, впрочем, почему они должны думать об этом? Обоих вполне удовлетворяет то, что решение Тревайза правильно, и они сопровождают его в его поисках, не переживая так эмоционально, как он сам. Бесполезно обижаться на них за это.

— Ночная сторона кажется темной, — сказал он, — но, если бы наши глаза могли воспринимать инфракрасное излучение, мы бы увидели её красной, глубоко и злобно красной. Планета очень сильно излучает в инфракрасном диапазоне, поскольку она достаточно велика, чтобы быть нагретой почти докрасна. Это больше чем газовый гигант — это субзвезда. — Он подождал немного и продолжал: — А теперь выкинем этот объект из головы и поищем подходящую для жизни планету, которая, может быть, здесь есть.

— Наверное, она есть, — улыбнулся Пелорат. — Не сдавайся, дружочек.

— Я не сдаюсь, — без особого энтузиазма возразил Тревайз. — Образование планет — слишком сложное дело, чтобы для этого существовали жесткие правила. Мы говорим только о вероятностях. При наличии этого чудовища вероятность уменьшается, но не до нуля.

— Почему бы тебе не подумать немного иначе? — вмешалась Блисс. — Поскольку первые два набора координат дали тебе две обитаемые планеты космонитов, то третий, который уже дал тебе подходящую звезду, тоже приведёт к обитаемой планете. Зачем рассуждать о вероятностях?

— Хотел бы надеяться, что ты права, — ответил Тревайз, вовсе не чувствуя себя утешенным. — Сейчас стартуем из плоскости эклиптики по направлению к звезде.

Компьютер позаботился об этом почти в тот же миг, как прозвучали эти слова. Тревайз откинулся на спинку пилотского кресла и решил, что единственный недостаток пилотирования гравилета с такими современными компьютерами — то, что испытавший это не захочет никогда — никогда — пилотировать корабль любого другого типа.

Разве он сумеет снова вынести такую муку — самостоятельные расчёты? Разве сумеет думать об ускорении, ограничивать его разумными пределами? Скорее всего он позабыл бы об этом и такое бы отколол, что и сам, и все на борту размазались бы по внутренним переборкам.

А этим кораблем будет управлять — или другим, в точности подобным ему, если только сумеет вынести все эти перемены, — всегда.

И поскольку Тревайз хотел отвлечься от вопроса о наличии обитаемых планет, он сосредоточился на том, чтобы вывести корабль над плоскостью, а не под неё. При отсутствии какой-либо веской причины выходить под плоскостью пилоты почти всегда выбирали первый вариант. Почему?

Кстати, почему рассматривают одно направление как верх, а другое — как низ? В симметричном космосе это чистейшая условность.

Точно так же он обычно обращал внимание на то, в каком направлении вращаются наблюдаемые им планеты вокруг своей оси и вокруг звезды. Если оба направления оказывались против часовой стрелки, то поднятая рука означала север, а под ногами находился юг. Север в Галактике воспринимался как верх, а юг — как низ. Точнее, чистейшая условность, возникшая во мгле прошлого, но которой рабски следовали до сих пор. Если кто-нибудь увидит перевернутой югом вверх знакомую карту, вряд ли сможет узнать её. Карту потребовалось бы перевернуть, чтобы она обрела свой смысл. И всё, что на ней обозначено, стало бы ясным, стоило лишь сориентировать её на север — «верхом вверх».

Тревайз вспомнил о сражении, данном Белом Риозом, генералом Империи, три века назад. В критический момент он развернул свою эскадру, вывел её под плоскость эклиптики и застал врасплох эскадру вражеских судов, которые, ожидая нападения, были не готовы к отражению атаки с этого направления. Этот манёвр сочли бесчестным. Кто? Проигравшие, естественно.

Условность, столь могущественная и столь древняя, должно быть, возникла на Земле… и мысли Тревайза снова вернулись к обитаемым планетам.

Пелорат и Блисс продолжали разглядывать газовый гигант, который медленно поворачивался на экране, постепенно откатываясь назад. Часть, освещенная солнцем, расширялась, и, так как Тревайз продолжал наблюдение в оранжево-красном диапазоне волн, вихревая картина ураганов на поверхности гиганта становилась всё более безумной и гипнотической.

Тут пришел Фаллом, и Блисс решила, что ему пора спать, да и ей самой сон тоже не помешает.

— Я увожу корабль от газового гиганта, Джен, — сказал Тревайз оставшемуся с ним Пелорату. — Я хочу переключить компьютер на поиск гравитационных возмущений от планет нужных нам размеров.

— Конечно, дружочек, конечно.

Но задача на самом деле была более сложной. Компьютер должен был искать планеты не только подходящих размеров, но и находящиеся на нужном расстоянии от звезды. Должно было пройти несколько дней, прежде чем Тревайз мог обрести полную уверенность.

61

Тревайз вошел в свою каюту хмурый, серьёзный, мрачнее тучи, и застал у себя гостей. Его ждала Блисс, а рядом с ней — Фаллом. Его набедренная повязка и остальная одежда были чисто выстираны и отутюжены. Подросток в своей одежде выглядел лучше, чем в одной из укороченных ночных рубашек Блисс.

— Я не хотела мешать тебе, но послушай. Начинай, Фаллом.

Своим высоким музыкальным голосом Фаллом произнес:

— Приветствую тебя, опекун Тревайз. Мне очень приятно, что я се… су… сопровождаю тебя в этом корабле. Я счастлив также, видя доброе отношение ко мне моих друзей, Блисс и Пела.

Фаллом закончил и очаровательно улыбнулся. Тревайз подумал: «Кто для меня этот ребенок? Мальчик или девочка? Или оба вместе? А может, ни то, ни другое».

— Очень хорошо вызубрено, — кивнул он. — Почти верно произнесено.

— Вовсе не вызубрено, — возразила Блисс. — Фаллом составил предложения сам и спросил, можно ли сказать тебе. Я не знала даже, что скажет ребенок, пока сама не услышала.

— В таком случае, очень хорошо, — выдавил улыбку Тревайз.

Он заметил, что Блисс хоть и говорит о Фалломе, как Пелорат, в мужском роде, но местоимением «он» не пользуется.

— Я говорила, что Тревайзу понравится, — обернулась к Фаллому Блисс. — Теперь иди к Пелу и можешь ещё почитать, если хочешь.

Фаллом кивнул и выбежал, а Блисс сказала Тревайзу:

— Просто удивительно, как быстро Фаллом освоился с галактическим. У соляриан, должно быть, особые способности к языкам. Вспомни, как хорошо говорил Бандер, а ведь он только прослушивал гиперпространственные передачи. Солярианское сознание наверняка способно не только к преобразованию энергии.

Тревайз что-то буркнул себе под нос.

— Не говори мне, что тебе всё ещё неприятен Фаллом, — настаивала Блисс.

— Не то чтобы он был мне неприятен, но и особой любви к нему я не испытываю. Это существо просто доставляет мне неудобство. Кроме того, это просто противно — иметь дело с гермафродитом.

— Тревайз, это попросту смешно. Фаллом — вполне нормальное живое существо. Подумай, какими отвратительными должны казаться гермафродитам мы — просто мужчины и женщины. Каждый — лишь половина целого, а для воспроизводства должно происходить временное и неуклюжее слияние воедино.

— Ты против этого, Блисс?

— Не прикидывайся, что не понимаешь, Тревайз. Я пытаюсь представить, как мы выглядим с точки зрения гермафродитов. Им это, должно быть, кажется исключительно отталкивающим; нам — вполне естественным. Так, Фаллом кажется отталкивающим тебе, но это всего лишь недальновидный, обывательский взгляд.