Сборник.Том 7

— Удивительно, — проговорила Марлена. — Просто целое представление в небе. Взгляните на Мегас — какие полосы. Они движутся!

Полосы пересекали освещенную поверхность диска — бурые, красновато-коричневые, местами оранжевые — и медленно шевелились.

— Это бури, — объяснил Генарр. — Там жуткие ветры. Если приглядеться внимательнее, можно заметить, как появляются пятна, как они растут, ползут по диску, тускнеют и исчезают.

— Как в головизоре, — подхватила Марлена. — Неужели никто не наблюдает это постоянно?

— Астрономы наблюдают. С помощью компьютеров, расположенных в этом полушарии. Я тоже наблюдал — из нашей обсерватории. Знаешь, в Солнечной системе есть похожая планета. Её зовут Юпитер. Она даже больше Мегаса.

Наконец гигантская планета заметно поднялась над горизонтом. Она была похожа на воздушный шар, приспущенный с одного бока.

— Как красиво! — воскликнула Марлена. — Вот построили бы Купол в этом полушарии, тогда каждый мог бы любоваться этим зрелищем.

— Ты ошибаешься, Марлена. Это не так. Люди не любят Мегас. Я уже говорил тебе: некоторым начинает казаться, что Мегас рушится на них, они боятся его.

— Такие дурацкие мысли могут прийти в голову не многим, — раздраженно сказала Марлена.

— Верно, немногим, но дурацкие мысли заразительны: страхи распространяются, и тот, кто не испугался бы, впадает в панику, потому что испугался сосед. Ты никогда не замечала такого?

— Замечала, — печально отозвалась она, — если одному мальчику какая-то дуреха кажется хорошенькой, то и другим это начинает казаться. И они начинают соперничать… — Она смущенно умолкла.

— Вот чтобы избежать такой цепной реакции, мы и выстроили Купол в другом полушарии. Ну а другая причина — ведь Мегас всегда на небе, и проводить астрономические наблюдения в этом полушарии затруднительно. Но, я думаю, пора домой. Ты знаешь свою маму. Она, наверное, уже в панике.

— Надо связаться с ней и сказать, что всё в порядке.

— Нет необходимости. Самолёт постоянно посылает сигналы. Так что она в курсе, что с нами всё в порядке… физически. А беспокоит её вот что… — Он многозначительно постучал себя по виску.

Марлена осела в кресле, и лицо её выразило крайнее неудовольствие.

— Какая мука! Знаю, каждый скажет: «Ведь она любит тебя», но это такая докука. Почему она не может поверить мне, что всё будет в порядке?

— Ведь она любит тебя, — ответил Генарр, как только закончил инструктировать самолёт относительно обратного пути. — Не меньше, чем ты любишь Эритро.

Лицо Марлены просветлело.

— Действительно, люблю.

— Да-да, это видно по тому, как ты относишься к этому миру.

«А вот как отнесется к этому Эугения Инсигна?» — подумал Генарр.

51

Она отнеслась к этому плохо. Она пришла в ярость.

— Что это вообще такое: «она любит Эритро»? Как можно любить безжизненный мир? Это ты забил ей голову таким вздором! Зачем тебе нужно, чтобы она любила Эритро?

— Эугения, будь умницей. Неужели ты считаешь, что Марлене чем-то можно забить голову? Разве ты сама не пыталась отговаривать её?

— Ну так что же случилось?

— Видишь ли, в полёте я всё время старался показать ей такое, что должно было отпугнуть её, заставить почувствовать неприязнь к Эритро. По собственному опыту я знаю, что выросшие в своем тесном мирке роториане ненавидят бесконечные просторы Эритро. Им не нравится этот свет, им не нравится кроваво-красная вода океана. Им не нравятся мрачные облака, но более всего они страшатся Мегаса. И всё прочее только угнетает и волнует их. Всё это я показал Марлене. Мы летели над океаном… далеко — так далеко, что увидели, как Мегас встает над горизонтом.

— Ну и?..

— Её ничто не испугало. Она сказала, что привыкла к красному свету и он перестал казаться ей ужасным. Океан не внушил ей страха, а Мегас даже заинтересовал.

— Не могу поверить.

— Придётся. Я не лгу.

Инсигна погрузилась в раздумье, потом нерешительно проговорила:

— Что, если она уже заразилась?

— Лихоманкой? Сразу по возвращении я отправил её на повторное сканирование. Окончательный результат ещё не готов, но предварительные данные свидетельствуют, что изменений нет. При лихоманке, даже легкой, рассудок немедленно испытывает заметные и весьма конкретные изменения. Так что Марлена здорова. Однако мне только что пришла в голову интересная мысль. Мы знаем, насколько впечатлительна Марлена, как умеет она замечать всякие подробности. Чувства людей словно перетекают к ней. А обратного ты не замечала? Чтобы ощущения переходили от неё к людям?

— Я не понимаю, что ты хочешь сказать.

— Она видит, когда я чувствую неуверенность или беспокойство, как бы ни пытался я скрыть это. Знает, когда я спокоен и ничего не опасаюсь. А может быть, она сама вызывает во мне неуверенность и легкую тревогу — или же наоборот — приводит в безмятежное настроение? её собственные чувства другим не передаются?

Инсигна не отводила от него глаз.

— Это просто безумная мысль, — недоверчиво ответила она.

— Возможно. Но ты не замечала такого у Марлены? Подумай.

— И думать нечего — никогда я не замечала ничего подобного.

— Значит — нет, — пробормотал Генарр. — Скорее всего, так. Впрочем… Она очень хочет, чтобы ты поменьше о ней беспокоилась, но не может этого сделать. Кстати, тебе не кажется, что на Эритро восприимчивость Марлены усилилась? А?

— Да, пожалуй.

— И не только. Здесь твоя дочь научилась предвидеть. Она знает, что обладает иммунитетом к лихоманке. Она уверена, что на Эритро ничто не причинит ей вреда. Она смотрела на океан и знала, что самолёт не упадет и не утонет. А на Роторе ты ничего не замечала? Разве не была она там неуверенной и робкой, как обычный подросток?

— Да. Конечно.

— А здесь она стала другой. Полностью уверенной в себе. Почему?

— Я не знаю.

— Не влияет ли на неё Эритро? Нет-нет, я имею в виду не лихоманку. Нет ли здесь какого-либо иного эффекта? Совершенно иного? Я скажу тебе, почему спрашиваю об этом. Я сам ощутил его.

— Ощутил… что?

— Какое-то доброе чувство к Эритро. Собственно, эта пустыня никогда меня не пугала. Не хочу сказать, что прежде планета меня отталкивала, что на Эритро мне было неуютно, но любить я её никогда не любил. А во время нашего путешествия вдруг почувствовал симпатию к планете, чего ни разу не чувствовал за все десять лет пребывания здесь. И я подумал: а что, если восхищение Марлены так заразительно, что, если она каким-то образом передаёт мне своё состояние? Или в её присутствии я так же, как она, ощущаю воздействие Эритро?

— Знаешь что, Сивер, — язвительно сказала Инсигна, — по-моему, тебе тоже следует пройти сканирование.

Тот удивленно поднял брови.

— А ты думаешь, что я не прохожу его? Мы здесь проверяемся периодически. Изменений нет, кроме тех, что вызваны старением.

— А ты проверялся после вашего воздушного путешествия?

— Ещё бы. Сразу же. Я не дурак. Окончательные результаты ещё не готовы, но, на первый взгляд, изменений нет.

— И что ты собираешься делать дальше?

— Следующий логический шаг: мы с Марленой выйдём из Купола на поверхность Эритро.

— Нет.

— Со всеми предосторожностями. Я там бывал.

— Иди, если хочешь, — упрямо сказала Инсигна, — но без Марлены. Я её не пущу.

Генарр вздохнул. Он повернулся вместе с креслом к окну и стал вглядываться в красную даль; затем снова посмотрел на Инсигну.

— Там, за стеной, огромный девственный мир, — заговорил он, — ничей мир — у него нет хозяев, кроме нас. Мы можем заселить его и освоить, помня уроки, полученные от собственного неумелого хозяйничанья на родной планете. Мы сделаем его добрым, чистым, достойным. А к здешнему красному свету привыкнем. Мы заполним его земными растениями и животными. Пусть процветают здесь суша и море, пусть начнется новый виток эволюции.

— А лихоманка? Как же она?

— Справимся с ней, и Эритро станет родной для нас.