Страница 158 из 204
— Я хотела поговорить о маме.
— О? — Генарр нахмурился. — А что с ней?
— Вы знаете, она уже заканчивает работу. А если она вернется на Ротор, то захочет взять меня с собой. Нужно ли мне возвращаться?
— Думаю, что да. А ты не хочешь?
— Не хочу, дядя Сивер. Я чувствую, что должна остаться. Мне бы хотелось, чтобы вы сказали комиссару Питту, что мы задержимся. Ведь вы можете придумать какой-нибудь предлог. А комиссар — не сомневаюсь — охотно согласится, особенно когда вы доложите ему итоги маминой работы: Немезида действительно погубит Землю.
— Марлена, она так и сказала?
— Нет, но мне и не надо говорить. Можете напомнить комиссару, что теперь мама наверняка не даст ему покоя, она будет требовать, чтобы предупредили Солнечную систему.
— А тебе не приходит в голову, что Питт вовсе не склонен оказывать мне любезности? Если он подумает, что мне просто хочется задержать Эугению и тебя на Эритро, то может приказать вам возвращаться, только чтобы досадить мне.
— Я абсолютно уверена, — невозмутимо возразила Марлена, — что комиссару Питту доставит большое удовольствие оставить нас здесь, чтобы насолить вам. Кстати, вы и сами хотите, чтобы мама осталась, — она вам нравится.
— И даже очень. И нравилась всю жизнь. Да только я-то твоей маме не нравлюсь. Недавно ты говорила, что она ещё не забыла твоего отца.
— Дядя Сивер, вы нравитесь ей всё больше и больше. Правда.
— Марлена, симпатия — не любовь. Не сомневаюсь, что ты уже понимаешь это.
Марлена покраснела.
— Я же говорю о старых людях.
— Да-да, о таких, как я. — Откинув голову назад, Генарр расхохотался. Потом сказал: — Извини, Марлена. Нам, старикам, вечно кажется, что молодежь не умеет любить, а молодежь вечно считает, что старики уже обо всём позабыли. Почему же ты решила остаться под Куполом? Не ради же нашей с тобой дружбы?
— Вы мне нравитесь, дядя Сивер, — серьёзно ответила Марлена. — Очень нравитесь. Но я хочу остаться здесь потому, что мне нравится Эритро.
— Я же говорил тебе, что этот мир опасен.
— Не для меня.
— Ты всё ещё убеждена, что лихоманка к тебе не пристанет?
— Конечно.
— Но откуда ты знаешь?
— Просто знаю. И раньше знала — когда ещё не прилетела на Эритро. И нечего сомневаться.
— Это было тогда. Но теперь ты знаешь о лихоманке.
— Моё решение бесповоротно. Здесь я ощущаю себя в полной безопасности. Большей, чем на Роторе.
Генарр медленно покачал головой.
— Вынужден признать, что не понимаю тебя. — Он внимательно посмотрел в её лицо, тёмные глаза, полуприкрытые великолепными ресницами. — Что же, Марлена, позволь теперь мне прочитать твои мысли. Ты решила добиться своего и во что бы то ни стало остаться на Эритро.
— Да, — спокойно сказала Марлена. — И я надеюсь на вашу помощь.
41
Эугения Инсигна просто пылала от гнева. Однако говорила спокойно:
— Он не посмеет этого сделать, Сивер.
— Посмеет, Эугения, — ответил Генарр ровным тоном. — Он же у нас комиссар.
— Но не царь. И, как все роториане, я обладаю правами — в том числе и на свободу передвижения.
— Если комиссар считает необходимым установить чрезвычайное положение в отношении одного гражданина, последний лишается прав. Так это примерно звучит в Акте о полномочиях двадцать четвертого года.
— Но это же просто смешно: вопреки всем законам и традициям вспоминать кодекс времен основания Ротора.
— Не спорю.
— Но я подниму шум; Питту придётся…
— Эугения, пожалуйста, послушай меня. Пускай себе тешится. А пока — почему бы вам с Марленой не погостить здесь? Я вам очень рад…
— Ну что ты говоришь! Мы здесь словно в тюрьме — без обвинения, суда и приговора. И должны торчать на Эритро, повинуясь указу зарвавшегося…
— Пожалуйста, не спорь, а подпишись. Так будет лучше.
— Лучше? Почему? — спросила Инсигна, едва сдерживая негодование.
— Потому что твоя дочь Марлена уже кое-что предприняла.
Инсигна недоуменно поглядела на Генарра.
— Марлена?
— На прошлой неделе она приходила ко мне с целым ворохом предложений, как убедить комиссара оставить вас на Эритро.
Инсигна в негодовании вскочила.
— И ты это сделал?
Генарр энергично качнул головой:
— Нет. А теперь послушай меня. Я всего лишь сообщил Питту, что твоя работа окончена. Я не знаю, чего он хочет теперь: чтобы вы вернулись на Ротор или остались здесь. Эугения, я составил абсолютно нейтральное послание. Перед отправкой я показал его Марлене, она одобрила и сказала следующее — я цитирую: «Если предоставить ему выбор, он оставит нас здесь».
И видишь — он так и решил.
Эугения осела в кресле.
— Сивер, неужели ты действительно послушался совета пятнадцатилетней девочки?
— Я не могу считать Марлену обычной пятнадцатилетней девочкой. А теперь объясни мне, что гонит тебя на Ротор?
— Работа…
— Её нет и не будет, пока ты вновь не понадобишься Питту. Даже если он позволит тебе вернуться, ты окажешься не у дел. А здесь у тебя есть оборудование, которое тебе необходимо. Ведь ты и прибыла сюда, чтобы сделать то, чего не могла сделать на Роторе.
— При чем тут работа? — с явной непоследовательностью воскликнула Инсигна. — Разве ты не понимаешь, что я стремлюсь вернуться именно из-за того, из-за чего он держит нас здесь? Он хочет погубить Марлену! И если бы я только знала об эритрийской лихоманке, мы бы ни за что не приехали. Я не могу рисковать рассудком Марлены.
— Её рассудок — последнее, чем я решился бы рискнуть, — заметил Генарр. — Скорее я рискнул бы собственной жизнью.
— Но мы уже рискуем собственной жизнью.
— Марлена считает иначе.
— Марлена! Марлена! Прямо божок какой-то. Ну что она знает?
— Послушай-ка, Эугения. Давай порассуждаем спокойно. Если бы ей здесь что-то угрожало, я бы сумел найти способ переправить вас на Ротор. Только послушай сперва. Как по-твоему, у Марлены заметны какие-нибудь признаки мании величия?
Инсигна вздрогнула. Волнение ещё не отпустило её.
— Не понимаю, что ты хочешь сказать?
— Не случалось ли ей бывать нелепо претенциозной?
— Конечно, нет. Она очень разумная девочка… А почему ты спрашиваешь? Сам же знаешь, что она никогда ничего не попросит без…
— Веских на то оснований? Знаю. Она никогда не хвастала своим даром. По сути дела, только обстоятельства заставили её выдать себя.
— Да, но к чему ты клонишь?
Генарр невозмутимо продолжал:
— Случалось ли ей настаивать на исключительности своей правоты? Случалось ли ей утверждать, что нечто непременно случится — или не случится — лишь потому, что она уверена в этом?
— Нет, конечно, нет. Она очень благоразумна.
— А вот в одном — только в одном — она проявляет настойчивость. Марлена убеждена, что лихоманка её не коснется. Она заявляет, что была уверена в этом ещё на Роторе и убеждение это только усилилось, когда она оказалась под Куполом. И она без колебаний решила остаться.
Инсигна широко раскрыла глаза и прикрыла рукой рот. Выдавив какой-то неразборчивый звук, она проговорила:
— В таком случае… — И умолкла.
— Что? — спросил Генарр с внезапной тревогой.
— Ты не понял? Разве это не начало болезни? Личность её начала изменяться, уже страдает рассудок.
На миг Генарр застыл, погрузившись в раздумье, потом ответил:
— Нет, это невозможно. Во всех известных случаях ничего подобного не наблюдалось. Лихоманка здесь ни при чём.
— Но у неё же особый ум. Он и реагировать будет по-своему.
— Нет, — решительно отрезал Генарр. — Не верю этому и не хочу верить. По-моему, Марлена убеждена, что не заболеет, значит, так и будет. Возможно, она-то и поможет нам решить загадку лихоманки.
Инсигна побледнела.
— Так вот почему ты хочешь, чтобы она осталась на Эритро! Так, Сивер? Чтобы она подарила тебе оружие против этого врага?
— Нет. Я не хочу, чтобы она оставалась ради этого. Но раз уж она решила остаться, пусть поможет нам.