Огнем и водой

– Силу воли вырабатывает! – ответил за Переплета Дрюня и подтолкнул его ногой – мол, не валяй дурака.

Акентьев вздохнул. Сам он с беспокойством наблюдал за тем, как Григорьев глушит рюмку за рюмкой.

– Нам, между прочим, еще возвращаться! – напомнил он. – Я не хочу погибнуть во цвете лет в автокатастрофе.

– О чем ты?! – Дрюня покачал головой и обвел глазами хлебосольный стол, выбирая закуску. – Никуда мы сегодня отсюда не поедем!

– Тогда я вызову такси! – пробормотал Переплет.

– Вызывай, – разрешил милостиво Дрюня. – Только вряд ли что-нибудь выйдет. Во-первых, таксисты сюда ездить не любят – далеко, да и машину облеванную отмывать не хочется. Никакие чаевые их не прельщают. Бывали случаи намеренных аварий, лишь бы сюда не ехать… Во-вторых, как ты его вызовешь, хотел бы я знать?

И, подмигнув, он с каким-то вызовом в хмельном взоре осушил еще одну рюмку.

– Только не говори мне, что в этом раю нет телефона! – Акентьев машинально посмотрел на столб электропередач за оградой.

На столбе прямо под сиреневой лампочкой висел человек. Это был один из гостей, который обнаружил на даче снаряжение электрика и теперь пытался доказать присутствующим, что умеет с ним обращаться. Подняться ему удалось, но со спуском не заладилось. Некоторое время он мужественно не желал признавать поражения и висел, как мешок, между небом и землей, а мошкара, кружившая под фонарем, липла к его лицу.

– Товарищ Маковский застрял! – провозгласил, наконец, хозяин, наблюдавший за ним из-за стола. – Так и будешь висеть, Петрович?

– Иди ты на …! – сказал Петрович и зазвенел своими кошками.

– Лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал! – Никитин покачал головой.

– Дурдом, – пробормотал Переплет.

Глядя на этот нелепый разгул, он вспоминал вечеринки в доме у отца, который каким-то образом умудрялся даже при меньших средствах устраивать их так, чтобы никому не было тошно. Не то чтобы Переплет преклонялся перед папашей, но в такие моменты особенно чувствовалась разница между «теми» и «этими». Разница, которую Акентьев-младший, хоть и воспитанный в самом демократическом государстве на свете, ощущал очень хорошо. «Становлюсь снобом», – думал он. А Дрюня, черт побери, кажется, хочет и его вовлечь в эту компанию. Правда, отец и сам, при всем презрении к партийным деятелям, не гнушался обществом оных, когда это ему было нужно. Но одно дело общаться в силу надобности, а совсем другое самому превратиться в одного из них!

Если и существовала в Советской империи времен застоя каста отверженных, на которую смотрели с легкой усмешкой как интеллигенция, так и рабочий класс, то входили в нее именно эти товарищи. Те, кому принадлежала власть, те, кто вещал неусыпно о благе народа в будни и праздники. Потом будут реформы, и каста эта трансформируется, приспосабливаясь к новым условиям с ловкостью, достойной восхищения. Но это, как говорится, уже совсем другая история.

Дрюня же чувствовал себя в этой мутной компания как рыба в воде. «Скорее лягушка, – подумал Переплет, – или пиявка». Вскоре Григорьев попросил хозяина показать какую-то знаменитую винтовку, из которой тот якобы уложил когда-то медведя.

Никитин расплылся в тщеславной улыбке и повернулся к брюнетке, указывая пальцем в сторону дома.

– Соня, детка, принеси нам ружьишко! Похвастаться хочу!

Нести «ружьишко», однако, Соня категорически отказалась, мотивируя тем, что, оно может выстрелить. Никитин клялся, что винтовка не заряжена.

– Он даже не знает, как ее заряжать… – крякнул Лапин. – У него и разрешения, наверное, нет!

Однако девушка осталась непреклонной. Никитин, недовольно кряхтя, поднялся и сам пошел в дом; Дрюня с Акентьевым двинулись следом. Винтовка висела в гостиной на втором этаже, рядом со шкурой якобы убиенного хозяином косолапого. Переплет хорошо помнил, что если в первом акте на стене висит ружье, то в последнем оно обязательно должно выстрелить. Но это ружье являлось исключением – в нем отсутствовали патроны, а хозяин даже не мог сказать толком, какого именно калибра они полагались. Долго безуспешно дергал затвор, потом сунул оружие Дрюне, который едва не уронил его себе на ногу.

– Тяжелая, сволочь! – пояснил он.

Наконец, к большому облегчению Акентьева, винтовка вернулась на стену.

– Он, наверное, в зоопарке охотился! – прошептал Переплет товарищу.

Дрюня нахмурился и, пока Переплет не ляпнул еще что-нибудь, попросил хозяина уделить несколько драгоценных минут для приватного разговора. Тот кивнул, и они удалились вдвоем куда-то вглубь дома, оставив Акентьева в одиночестве. В комнате, помимо винтовки и шкуры, были книжные полки и несколько кресел-качалок, в одном из которых Переплет и устроился с журналом «Наука и жизнь» годичной давности. В доме было тихо. Акентьев покачивался в кресле, пытаясь понять что-либо в статье о вавилонской астрономии. Потом, однако, он заскучал и вышел из гостиной в коридор, где исчезли Дрюня с Никитиным.

Дом комсомольского работника был, само собой, роскошнее стандартной советской дачи на шести сотках, но на Переплета особого впечатления не произвел – коттедж отца в Комарово был ничуть не хуже. Он прошел по коридору, украшенному банальными пейзажами – березки да речки. За одной из дверей раздавалось утробное сопение. Переплет остановился и, движимый каким-то бесом, подошел послушать – одна из парочек уединилась здесь на время, чтобы предаться плотским удовольствиям.

– Нельзя, товарищи, отрываться от коллектива! – пробормотал Переплет и пошел прочь, стараясь ступать как можно тише по скрипящим половицам. В конце коридора вышел на вторую лестницу. Окно здесь, видимо, забыли закрыть, а за окном гудели комары и гости. Переплет отодвинул тюль и увидел лысину Лапина, освещенную уличным сиреневым фонарем; над лысиной вился дымок. Переплет сунул руку в карман, нашаривая сигареты. Потом вспомнил, что сигареты остались в машине. Он уже собирался спуститься, но в этот момент услышал там, внизу, свое имя.

– Да о чем вы вообще толкуете? – Акентьев узнал голос хозяина. – Сознательный рабочий, вышедший из интеллигенции – это, конечно, хорошо, только при чем здесь ваш переплетчик? Будь он слесарь, куда ни шло! А переплетное дело – это не производство, это сфера обслуживания. Ну, если бы он часы чинил, и то было бы понятно, а вообще дело-то не в этом!

– Будь он в самом деле слесарь, – резонно отвечал Дрюня, – на кой он нам бы сдался?

– Нет, нет! Нечего фантазировать! Ты на руки его посмотри, выражаясь словами классиков. Совершенно не тот типаж. Но это не значит, что мы отказываемся! Где он, кстати?

Акентьев покачал головой. Вот в чем штука, оказывается! Дрюня решил свести его со своей комсомольской стаей, чтобы протолкнуть наверх. Откровенно говоря, Переплет был только рад, что план этот потерпел фиаско, и его кандидатура «не катит». Чувствовал, что, стоит попасть к этим деятелям в лапы, и пути назад не будет. И лет через…дцать станет он таким же, как они. Будет глушить горькую, запивать импортными таблетками от похмелья, попутно рассуждая о благе государства. Благодарим покорно!

А Дрюня, похоже, всерьез рассчитывал на успех. Так ему и надо, придурку. Думать нужно, хотя чем бедняге думать? В голове его опилки, не беда! Внизу раздались торопливые шаги.

– А, вот ты где! – Григорьев появился в лестничном пролете и поманил Акентьева.

Переплет вздохнул и стал спускаться. Внизу Дрюня подвел его к группе мужчин, сидевших в плетеных креслах на обвитой хмелем террасе. Именно их разговор Александр подслушал минуту назад. Сейчас, однако, беседа шла о другом.

– Главное, держать руку на пульсе… – говорил Никитин. – Вот где они у нас уже все! – Он сжал кулак и потряс им перед носом у своих собеседников, которые согласно закивали. – Так что не разводите нелепые слухи, товарищи!

– Я лишь повторяю то, что мне говорили! – буркнул Лапин.

– А вы меньше слушайте и больше делайте!

Заметив Акентьева, хозяин перестал махать кулаками и расплылся в дежурной улыбке. Переплет вынужден был выслушать еще раз все, что он уже знал и так. Человек он, конечно, хороший, но в качестве выдвиженца не пойдет – не то происхождение.