Кара

Только под утро усталые путники достигли храма Ханеша, однако ворота его, обычно широко распахнутые, ныне были крепко заперты. Сколько старший подмастерье не бил в бронзовую доску у входа, открывать их никто и не подумал.

«Чем же мы могли прогневить богов?» — Ураншу посмотрел на побледневшие звезды, сделал знак рукой и в окружении спутников направился в ближайшую деревню договариваться насчет крова. Он не мог знать, что этой ночью главный посвященный Арханор уходил в Обиталище разума.

В огромном храмовом зале царила полутьма, еле слышно играли цевницы. Служители низших рангов впервые увидели Верховного жреца без привычной головной повязки — с огромной выпуклостью на лбу в виде третьего глаза. Не размыкая воспаленных век, он опирался ладонями на алтарный камень, и каждому приближавшемуся говорил слова прощания — в этом мире у него их осталось немного.

Три восхода назад Арханор, высокий и мощный мужчина, внезапно почувствовал себя плохо, зазубренной стрелой засела в его сердце тоска. Предчувствуя неизбежное, он направился в храм. Разогнав темноту, вспыхнуло масло в каменной чаше, поползли тени по стенам, и, раскинув на алтарной плите сто восемь гадательных знаков, посвященный закрыл глаза, зашептал потаенное и отдался во власть бога — оракула Сатраны. Трижды Арханор проделывал это, но каждый раз таблички из глины, уложенные невидимой рукой, предрекали ему смерть. Он понял, что скоро дух его встретится с Ханешем.

Между тем музыка смолкла, посвященные потянулись из зала прочь. Когда к Верховному жрецу приблизился последний из прощающихся — высокий юноша-негр, тот открыл глаза:

— Сердцем слушай меня, Гернухор. Ты раб по рождению, но Ханеш отметил тебя и позволил постичь мною данное. Это малая капля в море мудрости, ушедшей на дно вместе с Родиной истины. Мы, хубы, потомки тех, кто избежал предначертанного, но Книга судеб уже написана, и скоро наш народ уйдет в небытие. У тебя же свой путь — в Черную землю. Туманные отблески истины едва освещают ее. Там тебе встретится Тот, кто все еще помнит. У него есть частица Камня — больше сказать я не вправе. Прощай.

Верховный жрец замолчал, медленно опрокинулся спиной на алтарный камень, и без видимых причин тело его окуталось ярко-белым пламенем — дух Арханора устремился навстречу богу Космического Разума.

Я полагаю радугу Мою в облаке, чтоб она была знамением вечного завета между Мною и между землею.

Что бы там ни говорили, но жизнью нашей управляет его величество Случай. Не пожелай однажды мудрец из Сиракуз омыть свои члены в ванне, может, и закона-то Архимедова не было, не укусил бы малярийный паразит лихого молодца из Македонии — один бог знает, чего наворотил бы герой, а вот Игорь Васильевич Чох до истины ни за что не допер бы, не попадись ему на глаза цилиндрическая печать из Двуречья.

Небольшая такая, вырезанная из гематита, а лет ей поболее четырех тысяч. С характерной для аккадского периода симметричной геральдической композицией, воспроизводящей литературно-фольклорный сюжет, вроде бы даже о Гильгамеше. Фигуры глубоко вырезаны, моделированы тщательно, а композиция расположена свободно. За два тысячелетия до Рождества Христова катал ее по влажной глине какой-нибудь писец, и вырезанное оставляло оттиск.

«Еш твою сорок… — При виде трехсантиметрового цилиндра с отверстием по оси на доктора наук внезапно снизошло озаренье. — Ведь если кольцо то чертово использовать как печать, то все начертанное соответственно зеркально отразится. Ну-ка, попробуем».

Походкой отнюдь не академической он припустил к себе, по-новому озадачил компьютер и, чтобы компенсировать прилив адреналина, принялся делать разноуровневые диагональные серии типа левая нога правая рука. Скоро выяснилось, что часть начертанного напоминает символику древних хубов, изображенную на глиняных табличках из Лагаша, в остальных же знаках умная машина распознала иератические египетские письмена, правда, очень древней, близкой к иероглифам формы. Все это было, конечно, замечательно, вот только результат пока отсутствовал — смысла в написанном не просматривалось ни малейшего.

Египетские и хубские знаки были начертаны вперемешку, какая-либо система отсутствовала. Игорь Васильевич вздохнул: ясно, что текст шифрованный, а вот где ключ к нему найти? Однако, зная, что существует соответствие между картами Таро и гадательными табличками, он напомнил об этом компьютеру, и тот отреагировал должным образом — отыскал корреляцию между отдельными символами и буквами древнееврейского алфавита. Стало вроде бы полегче, но принципиально ничего не изменилось. Доктор Чох сделался задумчив.

Ведь что такое перстень? В первую очередь, это замкнутая окружность, то есть символ вечно возвращающегося и непрерывно текущего процесса. Внутри себя она содержит все необходимое для собственного существования. Именно поэтому круг, разделенный на девять частей, с особым образом соединяющими их линиями, выражает фундаментальный принцип семи в его сочетании с правилом трех. Древние были мудры, и кто знает, вдруг написанное каким-то образом связано с законом октав?

«Где у нас программа с энеаграммой-то?» — Доктор Чох плотно приложился к клавишам, подождал, пока компьютер попробует и так и этак, а когда тот наконец разродился, от изумления даже поднялся на ноги: «Вот тебе и древние!»

На перстне, если верить монитору, было начертано неслабо: «Только свет летящей звезды озарит Харма-кути, как в третьем потомке завладевшего перстнем, в злобе зачатом на месте силы, брата родного предавшего Сету, я, Гернухор, трижды рожденный, восстану из мрака и мозгом живущих омою колени».

«С чувством написано, впечатляет». — Вообще-то совсем не впечатлительный, Игорь Васильевич откинулся на спинку кресла и, секунду подумав, энергично полез в Интернет. Оказалось, что грозился Гернухор не просто так. В древнеегипетском эпосе он считался кошмарным порождением ада, в эпоху Среднего Царства именем его пугали непослушных детей, а в цикле сказок о Сатни-Хемуасе он прямо назван ужасом пустынь, не знающим пощады пожирателем костного мозга. Фольклор, одним словом. Все это можно было бы считать преданьем старины глубокой, если бы действительно третий потомок завладевшего перстнем не был рожден во злобе на месте силы и Игорь Васильевич не знал его лично.

«А чем брат-то ему помешал?» — Доктор Чох сделался мрачен и поинтересовался насчет небесных гостей — не ожидалось ли чего интересного в ближайшее время.

— Вы что, за периодикой не следите? — Активист астрономического общества удивился так искренне, что Игорь Васильевич даже застыдился. — А как же микрокомета Сикейроса? Сегодня около полуночи она будет находиться в перигелие, ожидаются интереснейшие атмосферные эффекты, так что не пропустите.

— Да уж постараюсь. — Доктор наук Чох положил телефонную трубку и, поднявшись на ноги, направился к дверям. — Катерина Викторовна, поговорить надо!

Глава двадцать пятая

Скатерти на столах были снежно-белые, музыка томно-волнительной, а стриптизерши на сцене уже полностью раздетыми и поэтому совершенно неинтересными. Прощально крутанув бедрами, они исчезли, а вместо них появилась стройная блондинка в сопровождении пары ужасно неприличных на вид мужиков, полностью измаранных чем-то черным под негров. Вначале один из темнокожих продемонстрировал с партнершей десяток поз из Камасутры, а когда он выдохся, к нему пристроился его товарищ по искусству, и дуэтом они сымпровизировали еще пяток позиций.

Номер понравился. Публика, уже вгретая изрядно, аплодировала с энтузиазмом, только сосед Савельева по столу, воспитанный, судя по наколкам, консервативно и строго, цвиркнул прямо на ковролин:

— Место их, педерастов поганых, у параши, а не в приличном месте.

Сам Юрий Павлович смотрел не на сцену, а в направлении противоположном, туда, где находился высокий помост с рингом. Только что закончился бой, и почтеннейшая публика, шумно поприветствовав победителя, считала баксы, обменивалась впечатлениями и гадала, с кем же придется биться здоровенному амбалу по кличке Слон, противник которого пошел в отказку.