Кара

На воротах сегодня торчал дядя Вова — строгий взгляд, благородная седина над ушами, не то полковник, не то капраз в отставке. При виде Савельевой, вроде бы честь отдав даже, моментально дверь распахнул мол, милости просим. А ведь было время, когда и поревом крестил, и насчет бабок напрягал, сволочь лампасная.

Чувствуя, что на нее обращают внимание, Ксения Тихоновна остановилась перед зеркалом. Поправляя прическу, она быстро глянула по сторонам. Что-то громко лопоча по-своему, из автобуса кучно выгружались узкопленочные, скорее всего лямло, у мимозы порядка побольше, около киоска с сувенирами пара черноголовых фирмачей — френги или макаронники — вяло мацали русских матрешек, а затаившись на диване в углу холла, взирал на эту суету старший лейтенант Коновалов — что, гнида ментовская, усох насчет приставки?

«Покатит, вывеска клевая». — Савельева оторвалась от зеркала и хорошо поставленной походкой, от бедра, вальяжно двинулась в направлении ресторана. Прикинута она была в английский светло-голубой костюм, строгий, правда, только с первого взгляда. Обтягивающая юбка красноречиво намекала, что прикрываемые ею ноги красивы и длинны, а кружевная блузка под изящным пиджачком нисколько не скрывала полного отсутствия бюстгальтера. Таков уж у Ксении Тихоновны был стиль — развратно-академический: это пусть сявки таскают черные чулки в крупную сетку и прозрачные марлевки на голое тело, а солидным мужчинам больше нравятся женщины загадочные и с первого взгляда неприступные.

Народу в заведении было достаточно. Сновали между столами халдеи, на сцене уже лабали, однако было пока не до танцев — интуристы с увлечением ужинали. Хрустели жареной осетринкой, ели блинчики с черной икрой, наваливались на буженину, поросенка с гречневой кашей жрали и умилялись — а ведь и в самом деле хорошо в стране советской жить!

Окинув взглядом жующую толпу, Савельева привычно двинулась проходом. Вывернувшийся неизвестно откуда мэтр Андрей Владимирович — бухарик, взяточник, по морде видно, что стукло комитетское, — изящно склонил плешивый пробор:

— Выглядишь, Ксюша, очаровательно. Вон там, в углу.

Сверкнув бриллиантами в ушах, она повернула голову и невольно вздрогнула: за столом сидел в одиночестве здоровенный черный болт. Запивая мясо холодненьким «Каберне», он с аппетитом поедал шашлык по-карски.

— Приятного аппетита. — Мэтр как-то странно посмотрел на негра и, отодвинув стул, оглянулся на Савельеву: — Прошу вас, сейчас пришлю официанта.

— Спасибо. — Ксения Тихоновна уселась и, взявшись ухоженными пальчиками за меню, белозубо сотрапезнику улыбнулась: — Извините, вы случайно салат из крабов не заказывали — съедобный?

— Очень вкусный. — Кожа у негра была цвета переспевшей сливы, лилово-фиолетовая, а по-русски он изъяснялся вполне сносно, густым басом. — Вы во всем так осторожны?

— Как говорил Омар Хайям, не ешь что попало и не люби кого попало. — Савельева сделала смешную гримаску и скомандовала подскочившему халдею: — Салат, крылышко цыпленка и маслины, только чтобы непременно были черные испанские. И томатного сока отожмите в большой фужер.

Официант отчалил, а негр, потягивая свое «Каберне», посмотрел на Ксению Тихоновну заинтересованно:

— Вы активистка общества трезвости?

Он прибыл явно из той части Африки, где строить коммунизм не собирались: костюм на нем был дорогой, блестели алмазами запонки, а в перстне багровыми сполохами отливали рубины.

— Отчего же? — Савельева отпила маленький глоток томатного сока и, изящно промокнув губы салфеткой, занялась салатом. — Был бы повод достойный.

— Тогда давайте за знакомство. — Негр явно обрадовался и осторожно налил «Каберне» в чистый бокал. — Отличное вино, говорят, очень хорошо при радиации. Меня зовут Алсений.

— Звучит необычно. А мое имя Тамара. — Прищурившись, Савельева посмотрела на свет сквозь кровавую кислятину в бокале, однако мужественно отпила и раскусила брызнувшую соком маслину. — Вы, Алсений, танцуете?

Весьма кстати лабухи наяривали что-то медленное. С готовностью поднявшись на ноги, негр принялся отодвигать из-под дамы стул:

— О, конечно.

Плавно закорежилась Ксения Тихоновна со своим черным партнером в белом танце, нежно прижимаясь к нему то высокой грудью, то волнующе-упругим бедром, и вывороченные губы Алсения ласково коснулись ее уха:

— Ах, Тамара, вы восхитительны.

С фронта врубился черножопый, в цвет попал нынче в натуре была она не чеканка какая-нибудь шелудивая, а чамовитая изенбровая бикса, слегка путанящая на пользу отечества: маникюр, педикюр, эпиляж, макияж, частокол доведен до нужных кондиций, даже волосня на лоханке особым образом подстрижена и надушена. Не сразу удалось, конечно, допереть до такого, довелось всякого нахлебаться вволю, дерьма в особенности.

Года два назад все бановые биксы на Московском вокзале попали под облаву, Пашку откомандировали на сто первую версту — кукурузу разводить, а Крысу отмазал субчик один, с тем чтобы фарт свой та отработала передком. Вскоре он отпулил ее в счет замазки центровому халдею Абрашке, успешно совмещавшему профессию шестерки со статусом шмаровоза валютного. Нахватавшись верхов, стала Крыса потихоньку путанить, однако, как говаривали древние, все в этом мире течет, изменяется, стало быть. На шмаровоза наехали менты, и он отчалил в места не столь уж отдаленные, а Ксюха доблестно влипла в дерьмо покруче: свой прищуренный глаз на нее положили чекисты.

Когда коленно-локтевым манером ублажала она заморского гостя, внезапно щелкнул замок, и в номер пожаловала делегация — два хобота с хмарой. Кинув взгляд на вошедших, фирмач едва копыта не откинул. Поперхнувшись, кинуть палку до упора уже не смог, однако на него посмотрели косо и взяли в оборот Крысу. Навели с ходу шмон и, надыбав пару сотен зелени — вот лимонка позорная, не успела слиться, — вывели из позиции прачки, одели и повезли на черной «Волге» в дивное серое здание, говорят, такое высокое, что из подвалов его видна Колыма.

«Писец приканал, затрюмуют за грины». — Крыса приготовилась к самому худшему и пустила скупую девичью слезу, однако вышло все наоборот. Привели ее в кабинет совсем не страшный — фикус разлапистый в бадье, вождь бородатый на стене. Выслав хаверов за дверь, тетка усадила Ксюху на стул: мол, тащишь ли, лакшовка, куда попала? А чтобы та надолго в распятье не впадала, представилась:

— Майор Снобкова, помощник начальника пятого отдела УКГБ СССР по Ленинградской области.

Обозвалась и тут же стала Крысе перспективы рисовать — про статью злую, восемьдесят восьмую, валютную, про самый гуманный в мире советский венец да про зону женскую, с кабанами, скрипками да продолговатыми, туго теплой кашей набитыми мешочками. Одним словом, довела до расстройства бедную девушку, а когда та пустила слезу вдоль бедра, ласково так намекнула, что у родины-мамы сердце доброе и зла на раскаявшихся она не держит. А за это надо сильно полюбить эту счастливую землю, зовется которая советской страной, и, крепко уперевшись рогом, высокое доверие оправдать.

Крыса никогда пробкой не была. Въехав сразу, к чему фаловали ее, вписалась в тему с легкостью:

— Для любимой отчизны отдам сокровенное.

Не глядя, подмахнула заручную, окрестилась кликухой Петрова и, проводив заявившихся от переживаний гостей, отправилась державе служить.

Работа предстояла непростая, деликатная — трахаться с кем скажут, зато в свободное от службы время снимай для личной пользы кого угодно, слова плохого не услышишь. Конкуренции нет и в помине, официанты стелятся травой, спецура вообще в твою сторону не смотрит, понимают, видно, гады красноперые, что человек ты теперь государственный, а работаешь на себя или на державу — это уже не их собачье дело. Словом, служа своей родине лоханкой, политику партии одобряла Крыса всем сердцем, и в душе ее царила гармония.

Между тем лабухи иссякли. Прижавшись сизыми максами к руке Ксении Тихоновны, негр потянул ее назад к столу. За разговорами выпили бутылку самого игристого в мире виноградного винища, названного черт знает почему «Советским шампанским», съели калорийнейшее ленинградское мороженое, и как-то само собой получилось, что в свой номер Алсений отправился в обществе Ксении Тихоновны.