Страница 9 из 10
Я подумала, что Динка стала самой настоящей подозрительной женой со всеми вытекающими признаками и атрибутами: слежкой, проверкой карманов и штудированием записных книжек. Меня сия чаша миновала. И, наверное, к счастью, потому что я не представляю себе такую унизительную жизнь: сидеть и гадать – куда подевался мой муж и когда он придет, и придет ли вообще. Я всегда мечтала о человеке, с которым я буду настроена на одну волну и которому мне ничего не придется объяснять; нам это просто будет не нужно. И уж он-то точно никуда не слиняет и не уйдет, потому что он будет дорожить мной. А я им. И разве это глупые несбыточные мечты? Мне кажется, что на меньшее соглашаться и не стоит, иначе твоя жизнь незаметно превратится в один сплошной компромисс без всякой надежды на семейное счастье и взаимную любовь…
Я усмехнулась про себя. Маргарита! Тебе уже скоро тридцать, а ты все мечтаешь о счастливой любви? Да и есть ли она? Может быть, это самый большой миф, созданный человечеством? А на самом деле под любовью подразумевают теплоту, нежность, дружбу, привязанность, привычку…
– О чем ты думаешь? – внезапно спросила Динка.
Я покачала головой.
– О разных глупостях.
– Поделись.
Я тихо рассмеялась.
– О любви.
– Это не глупость, – с расстановкой произнесла Динка. – Это самое большое счастье, какое только может выпасть на долю человека. Если бы Игорь не ушел, я бы считала себя самой счастливой женщиной в мире.
– Зачем говорить о том, чего уже нет.
– Ты права. Звони!
– Можно хотя бы картошку поесть?
– Потом будет поздно. И так уже половина одиннадцатого.
– Давай отложим звонок на завтра.
– Звони!
Анна Ермолаева к телефону не подходила и упорно игнорировала мои звонки.
– Нет дома человека, – и я потрясла трубкой.
– Куда-то уехали, – не сдавалась Динка. – Прячутся ото всех и трахаются до потери пульса.
И тут Динка заплакала. Она плакала по-детски неумело, размазывая слезы по щекам, всхлипывая и тоненько подвывая.
– Тише! Детей разбудишь.
– А мне уже все равно… – всхлипывала Динка.
– Ладно. Я поеду к Анне и разберусь с ней. Если она, конечно, дома.
– Я с тобой, – откликнулась подруга.
– Мне кажется, это уже лишнее. Дети проснутся, а тебя – нет.
– Мы быстро приедем обратно. А спят они крепко, их из пушки не разбудишь.
– Тогда одевайся быстро, и поехали.
На улице было холодно. Мой старый полушубок из рыжей лисы уже не грел, и я потерла щеки руками. Динка шла рядом, опустив голову, как будто бы считая про себя шаги. Небо было черно-беззвездным. То там, то здесь в окнах вспыхивал свет от елочных гирлянд, а я подумала, что все люди сидят и празднуют второй день января, а мы плетемся непонятно куда и непонятно зачем. Но сказать так, значит, смертельно обидеть Динку.
В машине я включила печку и посмотрела на Динку. Она сидела, полностью погруженная в свои мысли, и никак не реагировала на окружающую обстановку.
Я не выдержала.
– Дин! – дотронулась я до ее руки.
– А? – Динка вскинула голову, и такая боль была в ее взгляде, что я резко рванула рычаг передач на себя. Кто бы ни была эта Анна Ермолаева, я ей переломаю руки и ноги, если она и вправду вздумала увести Мишку из семьи.
Мы стояли и безуспешно жали на кнопку домофона: никто не открывал.
– Дохлый номер. В дом мы не попадем. Днем у нас был бы шанс дождаться, когда кто-нибудь будет входить. Сейчас это бесполезно. Если только кто-то будет возвращаться домой из гостей или… – я не закончила, Динка решительно нажала на кнопку домофона.
– Ты куда звонишь? – обалдела я.
– Наугад, – сказала она. – Кто-нибудь да откроет.
С четвертой попытки нам открыли после отборной порции мата.
– Видишь, получилось, – и Динка криво улыбнулась.
– Ты уверена, что хочешь поговорить с Ермолаевой?
– Уверена. Все равно у меня нет другого выхода. Умирать от неизвестности я больше не могу.
Едва мы открыли дверь подъезда, как в нос ударил запах мочи.
– Какой-нибудь бомж здесь помочился, – зажав нос, сказала я.
Мы дождались лифта и поехали на восьмой этаж. Динка старалась не смотреть на меня. Я прикидывала: как начать разговор и что мы скажем, если Мишка все-таки там, во что мне слабо верилось.
В холле было темно, хоть глаза выколи.
– Какая у нее квартира?
– Пятьдесят первая.
– Попробуй найди тут в потемках, – проворчала я. – Не могут лампочку вкрутить…
После того, как Динка посветила мобильным, мы нашли квартиру и остановились около нее.
– Давай ты, – предложила Динка. Вся решимость ее спала, и голос предательски дрожал.
Я сжала ее руку.
– Я с тобой, – шепнула я. – Мы обе сумасшедшие. Ты и я.
Раскатистый голосистый звонок проникал во все закоулки квартиры; он заходился в заполошной трели, и я ждала быстрых шагов и скрипа половиц. Ни звука.
– Спит?
– От такого звонка встанет мертвый, – хмыкнула я. – Сейчас проснется.
Палец лежал на кнопке, но никто не спешил открывать нам дверь. Я стукнула кулаком по дерматину, и дверь открылась.
– Пошли назад! – схватила меня за руку Динка.
Но я медленно покачала головой. Я всегда ставила точки над «i» и шла до конца. Я просто не могла уйти, не выяснив, в чем дело и почему никто нам не открыл. А главное – почему дверь не закрыта.
– Если хочешь, оставайся здесь.
– Я не могу… – запиналась Динка. – Я боюсь.
– Тогда иди со мной. Сзади.
Динка колебалась, но наконец она резко выдохнула и подтолкнула меня плечом.
– Ну… пошли!
Свет горел в дальней комнате. В коридоре стояла темень. Я хотела щелкнуть выключателем, но Динка громко прошептала.
– Не надо.
Я сделала неопределенный жест головой. Мне здесь все не нравилось, и по-хорошему нужно было делать отсюда ноги, но раз уж мы здесь…
Анна Ермолаева висела на веревке в кухне: высунутый язык и босые ноги; один тапок валялся около нее, другой лежал на столе. Динка с шумом втянула в себя воздух и выдавила:
– Боже мой! Уходим! Сию минуту уходим, зачем мы вообще сюда пришли, – запричитала она, забыв, что именно благодаря ее стараниям мы здесь и оказались.
Но я стояла и чего-то медлила. Ермолаева была в нарядном платье кораллового цвета, на шее – золотая цепочка с кулоном. Тонкие ажурные чулки. Она шла на свидание? Так дома не одеваются… Или она кого-то ждала?
Динка с силой дернула меня за руку.
– Гошка! Ты ненормальная! Стоишь и пялишься! Я сейчас в обморок хлопнусь, а тебе все нипочем…
– Очень даже почем.
Я повернулась к Ермолаевой спиной. Только сейчас я почувствовала, что меня бьет липкая противная дрожь. Теперь мне хотелось убежать из этой квартиры, скорее оказаться в безопасном месте и забыть об увиденном.
На негнущихся ногах мы вышли из квартиры, предварительно я провела платком по двери, стирая наши отпечатки пальцев.
На улице шел снег, пушистые хлопья валились с неба, и я подумала, что завтра наметет большущие сугробы. Я изо всех сил старалась не думать о трупе, о том, что мы видели, но тщетно. Передо мной вставало лицо Ермолаевой, и я знала, что нескоро забуду его…
– Гошка! Где Миша? Куда он исчез? И почему Ермолаева…
Вопросы сыпались из Динки без остановок, а я думала, как ее успокоить и что придумать, чтобы отвлечь ее внимание, иначе Динка сейчас впадет в истерику или грохнется в обморок. Чувствительная Динка, которая еще в студенческие годы просила меня сопровождать ее в ветеринарную клинику, когда ее огромному белому коту Ваське требовались уколы или прививка, потому что она не могла спокойно смотреть на мучения бедного кота, истошно вопившего при виде ветеринара со шприцом в руках.
– Едем домой! Там Даня с Сенькой спят. Вдруг проснутся, а тебя – нет.
– Да, домой, – встрепенулась Динка. – И поскорее.
Сев в машину, я неожиданно поняла, что не смогу ее вести: мои руки дрожали мелкой предательской дрожью. Я сделала глубокий вдох и стиснула руки в кулаки, пытаясь успокоиться. Динка метнула на меня встревоженный взгляд.