Страница 16 из 188
Кургинян: Пожалуйста, доказательство № 3.
Материалы по делу.
Из речи Дина Ачесона от 27 февраля 1947 года: «В мире останутся только две великие державы… Соединенные Штаты и Советский Союз. Мы дошли до той точки, когда создавшаяся ситуация имеет параллель лишь в античных временах. Со времен противостояния Рима и Карфагена на земле не было такой поляризации сил… Для Соединенных Штатов принятие мер по усилению стран, которым угрожает советская агрессия или коммунистический заговор… равносильно защите самих Соединенных Штатов…»
Кургинян: Итак, наш тезис состоит в следующем. Началом, так сказать, конфронтации были события еще 45-го года. Решающую роль играла личность Трумэна, который, конечно, изменил политику Соединенных Штатов очень сильно. Соединенные Штаты и весь западный мир начали конфронтацию. Мы отреагировали на это ответными мерами. Вот какова была реальная диспозиция.
А теперь я хотел бы, чтобы Владимир Олегович Печатнов, доктор исторических наук, заведующий кафедрой истории и политики стран Европы и Америки МГИМО, высказал бы свою точку зрения на этот вопрос. Пожалуйста, Владимир Олегович.
Печатнов Владимир Олегович, доктор исторических наук, заведующий кафедрой истории и политики стран Европы и Америки МГИМО МИД РФ.
Печатнов: Спасибо. Мой основной тезис следующий. В результате войны образовалось два полюса силы: Советский Союз и Соединенные Штаты. Прежде всего, в Центральной и Восточной Европе, на Дальнем Востоке, на Среднем и Ближнем Востоке, в Средиземноморье. Неизбежной в этой ситуации была ситуация соперничества между двумя этими полюсами. Геополитического свойства. Интересы геополитические Советского Союза сталкивались с интересами Соединенных Штатов и Британской империи, о края которой мы терлись тогда в Средиземноморье. Северный Иран, Турция — все это входило в сферу интересов Великобритании. Это геополитическое соперничество усиливалось уроками 2 мировой войны. Да, Советский Союз вышел великой военной и политической державой. Но уроки войны, а это именно важно для того, чтобы понять психологию лидеров с обеих сторон, состояли в том: для США — что нельзя впредь допускать появления гегемона в Евразии, с которым Соединенные Штаты боролись сначала против кайзеровской Германии, потом против нацистской Германии. Теперь единственным кандидатом, потенциальным кандидатом на эту роль, был Советский Союз. Сочетание ресурсов, враждебного режима и географического положения уже делало Советский Союз потенциальным противником.
Кургинян: И мы были слабее экономически — разруха и все прочее. Значит, мы должны были выравнивать этот баланс.
Печатнов: Это к вопросу об ответственности. С одной стороны, конечно, Сталин переборщил с жесткостью давления на Турцию, скажем, в операциях в Северном Иране, в Азербайджане. Но с другой стороны, уж у Соединенных Штатов как у более сильной державы в этом противостоянии, было больше свободы маневра, был больший запас прочности, прежде всего экономический. Они могли бы себе позволить более, я бы сказал, направленно щадящую политику в отношении бывшего недавнего союзника. У Сталина, у Советского Союза этой свободы не было в силу, прежде всего, ограниченности ресурсов.
Сванидзе: Спасибо, Владимир Олегович.
Кургинян: Спасибо.
Сванидзе: Прошу Вас, Леонид Михайлович. Ваши вопросы стороне защиты.
Млечин: Владимир Олегович, хотел бы с Вашей помощью некоторые вещи прояснить. Вот возник разговор о плане «Немыслимое». Там действительно Черчилль приказал своим военным подготовить план на случай ведения боевых действий с Советским Союзом. План был Комитетом начальников штабов, естественно, отвергнут. И после этого стал создаваться другой. О защите Британских островов в тот момент, когда советские войска пойдут до Ла-Манша.
Доказательство № 35, если можно.
Материалы по делу.
Из воспоминаний Валентина Фалина: «Когда-нибудь, по документам мы, возможно, узнаем, насколько далеко продвинулось создание советского потенциала для упреждающего удара. На основании того, что через вторые руки доходило до меня, замечу лишь — диктатор усоп кстати».
Млечин: Правильно, через вторые руки, документы до сих пор не рассекречены. Но если в советском Генеральном Штабе не было плана дохождения до Ла-Манша, такой начальник Генерального Штаба ни на что не годился.
Вот интересное свидетельство другое. Летом 83-го года — это было напечатано выступление 15 июня 1983 года в «Правде». Андрей Андреевич Громыко, член Политбюро, Первый заместитель Председателя Совета Министров и Министр иностранных дел, вдруг вспомнил о том, что, я цитирую: «Когда фашистская Германия уже была повержена, Советский Союз мог повернуть могучий вал советских армий против своих же союзников, продолжив наступление в западном направлении».
Скажите, Владимир Олегович, не было ли у наших западных союзников естественного ощущения страха перед Сталиным?
Печатнов: Ну, тезис об упреждающем ударе сразу после войны, мне кажется немыслимым.
Млечин: Немыслимо было и то, и другое.
Печатнов: Немыслимым.
Млечин: Речь идет о настроениях. Правильно говорите?
Печатнов: И настроения такого, я уверен, не было и у Сталина. Другое дело, что вообще-то интересный факт состоит в том, что Сталин как раз сдерживал некоторых… некоторые свои более горячие головы. Да, были военачальники, которые готовы были дойти до Ла-Манша. Были дипломаты, Максим Литвинов ратовал за создание советской сферы влияния, которая включала бы в себя Норвегию и Данию, Скандинавию. Так далеко советские реальные действия и планы не заходили. Сталин был в этом отношении в основном реалистом. Он…
Млечин: Можно? Одну минуточку, я приведу цитату из Вашей работы, если позволите.
Материалы по делу.
Из беседы Сталина с Георгием Димитровым: «Опыт военного сотрудничества для советского руководства отнюдь не был однозначно позитивным. Военный опыт сотрудничества с Западом не изменил в корне большевистско-циничного взгляда на союзников как корыстных, коварных и лицемерных, а сам союз — как временное соглашение с „одной фракцией буржуазии“, на смену которому может прийти соглашения с „другой“».
Это позиция. Ну, правильно, ведь при такой позиции то какой уж тут союзник?
Печатнов: Спасибо, что используете мой материал.
Млечин: Я с большим интересом причитал Вашу статью в этом сборнике. Да.
Печатнов: Но дело в том, что мы здесь говорим только, во-первых, о советской стороне дела. О советских подозрениях, страхах и комплексах, конечно, которые были действительно. Мы не смотрим на американское восприятие Советского Союза, которое тоже было далеко не однозначным. Союз казался противоестественным. Он был вынужденным. Постепенно назревала оппозиция этому союзу даже в ходе войны. Смерть Рузвельта как бы открыла шлюзы для этой более жесткой…
Млечин: Я Вас не прерываю, я только хотел уточнить…
Сванидзе: Завершайте.
Млечин: Не естественным ли был страх перед диктатурой? Ведь в восприятии западных демократий Сталин никогда не отличался от Гитлера. Они вынуждены были пойти на союз со Сталиным в страхе перед более страшным и опасным противником. Разве не так?
Печатнов: Они…
Млечин: Не было такого восприятия у них?
Печатнов: Они опасались Советского Союза. Что касается лично Сталина, то в нем они видели как раз реального политика, который знал, в отличие от Гитлера, где остановиться. Поэтому, на Сталина как раз делались ставки. И Трумэн писал после Потсдама о том, что не дай бог Сталин сыграет в ящик, тогда нам придется иметь дело с Молотовым и ему подобными. Сталин проявил себя как человек, который доходил иногда до края прямого, лобового столкновения с США, но всегда отступал, когда видел, что соотношение сил…