Путь из ада

Пока не пришла она...

Дэйвис только-только плюхнулся на кровать, чтобы мысленно воссоздать картину столь поразившего его воображение искусства и зодчества коренных обитателей планеты. Ее голос прозвучал как мелодичное эхо в тихом полуденном воздухе. Сначала он решил, что ему почудилось, так как был уже на грани сна. Затем понял, что его окликнули по имени. Он выбрался из кровати и прошел во внутренний портал, откуда стал вглядываться в стены центрального зала.

Она уже было собралась вновь окликнуть Дэйвиса, когда заметила его краем глаза, и тогда взглянула прямо вверх...

У него появилось такое ощущение, словно он рассматривает себя со стороны. Понимал, что с разинутым ртом выглядит довольно глупо. Однако никак не мог заставить себя закрыть рот.

Копна черных как смоль волос обрамляла ее ангельское лицо, красоту которого еще больше подчеркивали черные, как эбеновое дерево, глаза; густые пряди были затейливо уложены вдоль грациозной шейки. Волосы волнами падали на ее одеяние, похожее на тогу, и прикрывали маленькие груди.

— Я принесла еду, — сообщила она, показывая бумажную сумку и термос, — от надзирателей заповедника. Надо ли мне подниматься к вам?

— Да, — ответил он, наконец-то совладав с собой и закрыв рот.

Она сделала три маленьких шажка на носках, словно балерина перед тем, как закружиться, и, так как воздух был ее родной стихией, взмыла к нему на мягких голубых крыльях. Янтарный свет, проходя сквозь мембраны, как через фильтр, становился нежно-фиолетовым, делая каждую складку ее гибкого тела похожим на лепесток, вклеенный между изящными очертаниями позвонков. Затем раздался звучный хлопок, когда перепончатые крылья сложились, расправились, вновь сложились, — и вот она уже стояла перед ним в портале, протягивая еду и термос.

Рядом с хозяином озадаченно жужжал Протей, лихорадочно перебирая в своем банке данных всех представителей местной флоры и фауны, чтобы убедиться, что гостья не относится к смертельно опасным видам. Вот теперь Дэйвис порадовался тому, что не пожалел времени и по дороге перенастроил робота на Димос. Иначе Протей, весьма возможно, поприветствовал бы девушку на свой не слишком-то приятный манер.

— На сегодня этого хватит, — прощебетала она. — Экономка Солсбери хочет переправить со мной в гравитационной машине недельный запас провизии. Завтра утром, если это вас устроит?

— Да, вполне. — Он еще какой-то миг пристально вглядывался в нее, не в силах оторвать глаз, затем спросил:

— Не хотите ли составить мне компанию?

— Нет, благодарю вас! Я уже поела, мистер Дэйвис. — Она улыбнулась, довольная его смущением.

— Мое имя Стэффер.

— Мне незнакомо это имя, — она нахмурилась, — хотя я думала, что довольно хорошо овладела вашим языком.

— Так оно и есть. Просто Дэйвис это не имя, а фамилия. Моя мать, садистка, была вне себя, что вышла замуж за моего отца. Она выместила на мне свою горечь, навязав свою девичью фамилию.

— Судя по вашим словам, эти люди не были счастливы.

— Как бы то ни было, они уже умерли, — ответил он. — Только не делайте вид, что это вас печалит.

Так они и стояли; ее черные глаза казались даже еще более темными в янтарном свете, а сложенные на спине крылья походили на кусок плюшевой ткани и так плотно облегали ее, что создавалось впечатление, будто их вообще не существует.

— Ну, — наконец промолвила она, — я должна идти.

— Я совсем не знаком с Димосом, — импульсивно вырвалось у него. — Не могли бы вы попросить экономку Солсбери, если, конечно, сами не против, чтобы та разрешила вам стать моим гидом на несколько дней.., пока я не привыкну?

Она смешалась:

— Я спрошу. Но сейчас мне пора идти, а не то она рассердится. — И гостья повернулась, шагнула в воздух, взмахнула крыльями и опустилась вниз. Спустя несколько секунд она уже покинула центральный зал, и слабый шелест ее крыльев затих в отдалении.

И, лишь избавившись от завораживающего присутствия девушки, здравый смысл, подобно приливной волне, затопляющей все побережье, хлынул в его голову, промывая мозги, — и он проклял себя за собственную глупость. Естественно, посетительница привлекла его, так как была вне всяких сомнений прекрасна. Но ему не следовало выставлять свой интерес к ней напоказ до такой степени. Вообразить ее своей любовницей — а именно это он и сделал — дикая блажь или даже более того — смертельно опасное безумие. Верховный Совет Коалиции Человечества издал и неукоснительно следил за строгим исполнением ряда законов насчет всевозможных попыток вступить в связь с представителями иных форм жизни: любой землянин, влюбившийся в инопланетянку, подвергался наказанию — его делали стерильным и приговаривали, как минимум, к двадцати годам тюремного заключения. А оказавшись за решеткой даже на такой “минимальный” срок, шансов выйти живым на свободу почти не было.

Нанятые Верховным Советом и беззаветно преданные ему охранники и надзиратели не только ревностно, но и с видимым удовольствием выполняли свои обязанности и отличались садистской жестокостью.

Он не мог позволить себе даже в мыслях предаваться подобным мечтам. Для любого человека даже думать об этом было по меньшей мере глупо, не говоря уже о таком, как он, которому было что терять.

Он должен воспринимать аборигенку только как друга. Но как могло так быстро возникнуть влечение? Ведь он же не из тех, кто верит в так называемую любовь с первого взгляда. То, что он ощутил, могло быть только вожделением. А вожделение можно преодолеть. Он будет думать о ней только как о друге и не позволит себе в нее влюбиться.

Он надеялся...

А позже, этой же ночью, пришли сны.

"Любовь — квинтэссенция духовной жизни”. Сведенборг...

Стэффер Дэйвис мечется в языках пламени. Они лижут его, но не поглощают. Наоборот, они его восхищают, пронизывая его плоть очистительным огнем, превращая в живительный пепел, из которого подобно Фениксу возродится его древняя душа...

"Единственная победа над любовью — бегство”. Наполеон...

Но он не имел в виду... Ладно, пусть будет все по Фрейду... Дэйвис убегает в своих запретных снах. И все же вокруг по-прежнему языки пламени, они становятся все выше, все шире и охватывают его полностью. И он летел сквозь них, танцуя в горячем воздухе, а она летела рядом...

"О моя любовь, ты как черная роза”. Берне и Стэффер Дэйвис...

Он летел сквозь языки пламени, бок о бок с ней, крылом к крылу, распевая песни любви в раскаленном воздухе...

Но все вдруг превратилось в ночной кошмар. Пламя внезапно стало обжигать. Его крылья охватил огонь, они вспыхнули белым пламенем. Он видел, что и ее крылья тоже...

Он видел, как она падает...

И он падал вместе с ней туда, где их ожидали тысячи крылатых мужчин и женщин, чтобы обвинить его. Они знали, что он не один из них. А дальше на горизонте маячили стражи Верховного Совета со стальными скальпелями и инструкциями по проведению операции стерилизации.

Он проснулся от собственного крика. Протей врубил всю свою подсветку; пластиплазма чуть ли не выплескивалась из его серебристой упаковки, а линзы непрестанно обшаривали комнату.

Здесь и быть ничего не могло, кроме разве что призраков тысяч крылатых мужчин и женщин, давным-давно переселившихся в мир иной или куда-то там еще, согласно их верованиям, а с тех пор уже немало воды утекло.

Дэйвис сел на край кровати и, обхватив голову руками, задумался о той глупости, которую совершит, если позволит этому безрассудному увлечению перерасти в нечто серьезное. Импотенция от рук хирургов Верховного Совета.., тюремное заключение.., смерть, почти наверняка...

Но ни одно из этих страшных видений, казалось, не могло вытеснить из памяти ее образ: черные как смоль волосы, совершенную геометрию ее крыльев и многое другое, что уже прочно укоренилось в его мозгу. “Боже, будь все проклято! — подумал он. — Неужели я совершу ошибку того художника, который влюбился в плод своего воображения? Бездумное увлечение. Ничего больше. Боже, пожалуйста!.."