Воротынцевы

Один из парней, истязавший ее, опустившись перед нею на колени, держал у ее запекшихся губ ковш с водой, которую товарищ его зачерпнул из ведра у колодца.

— Прости, Христа ради, бабушка, не по своей воле! — шептал он.

— Бог простит, — чуть слышно проговорила старуха.

Это были первые слова, вырвавшиеся у нее с той самой минуты, как управитель узнал, что барышня куда-то из усадьбы исчезла. Сначала он допрашивал бывшую домоправительницу с проклятьями и угрозами, а потом, отчаявшись сломить ее упорство, потащил ее в сарай и стал сечь.

Про исчезновение барышни стало известно в Воротыновке только с час тому назад, когда Федосья Ивановна объявила, что сегодня отсюда не уедет, и приказала снимать с телеги свои пожитки и распрячь лошадей. Об этом сейчас же донесли управителю; он прибежал, чтобы силой выпроводить старуху, а тут ему кто-то шепнул, что барышни нигде нет, и поднялась суматоха. Прежде чем начать расправляться с Федосьей Ивановной, он кликнул людей и сам обошел с ними всю усадьбу, сад, дом, флигеля, но барышни нигде не оказывалось. Стал управитель всех допрашивать — не видал ли ее кто? Никто ее в тот день не видал. Даже Малашку не впускала Федосья Ивановна в комнату барышни под тем предлогом, что та больна и ей нужен покой. Управитель разослал верховых по всем направлениями разыскивать барышню, хотя и сам не верил в успех этих поисков.

— Надо полагать, что старичок тот, Митрий Митрич, к этому делу причастен, — говорил управитель, стоя у дверей кабинета, в то время как барин прохаживался в раздумье взад и вперед по комнате.

— А разве он здесь был?

— Был-с. Заезжал со старухой прощаться… утром, часа через три после того, как вы изволили уехать. Надо так полагать, у них наперед было условлено: ему отъехать в такое место, где никого встретить нельзя, да и притаиться там, ждать, чтобы барышня вышла, а потом вместе и ехать. Непременно у них это было давно подготовлено, потому так ловко и вышло. А вышла из дома барышня не иначе как через потайную дверь, что из ее комнаты на двор выходит. Лестница такая винтом в стене вделана.

— Какая лестница? Разве там есть потайная лестница?

— Есть-с.

— Что же ты мне раньше этого не сказал? Осел!

— Да я и сам вот только сегодня про эту дверь узнал. Под деревом она скрыта, ни за что не найти.

— Когда же ты, болван, мое письмо барышне отнес?

— Я им письма не относил-с. Вы изволили приказать, чтобы в собственные руки им передать, а старуха к ней не пускала, почивает, мол. Букет я им через…

— Пошел вон, дурак! — оборвал его на полуслове барин. — Да прислать ко мне Федосью, я ее сам допрошу, — прибавил он, падая в изнеможении в кресло. — Ну, иди же, чего ты стоишь?

Но Николай не трогался с места.

— Пошли ко мне Федосью! — повторил барин.

— Позвольте доложить вам, сударь, — начал, запинаясь, управитель, — ей теперь не дотащиться сюда. Я докладывал вашей милости, пришлось ее попугать, чтобы сказала, где барышня.

Воротынцев приподнял опущенную на руки голову.

— Как это попугать? Ты, надеюсь, не высек же ее?

— Точно так-с, сударь, попугать хотел, — признался, заикаясь от страха и смущения, управитель.

— Дурак! — И, вымолвив это слово, барин не знал, что к нему прибавить.

Наступило молчание. На душе у Воротынцева скверность какая-то зашевелилась.

Угрожая запороть до смерти старуху, если она будет препятствовать его сближению с Марфинькой, Александр Васильевич не думал, что доведется приводить эту угрозу в исполнение. Но Николай понял все это иначе и поусердствовал не в меру. Теперь черт знает что вышло! Старуха еще умрет, пожалуй… скажут, что ее засекли. Есть, кажется, какой-то закон, воспрещающий подвергать самовольно телесному наказанию людей, перешедших за известный возраст. Разумеется, никакой ответственности он за это не понесет, доносить на него здесь некому, а тех, что из города пришлют (если пришлют), всегда подкупить можно. Но все-таки неладно вышло. Хорошо, что Воротыновка так далеко от Петербурга и что там никто об этом не узнает. Но где же Марфинька? Если старуха умрет, будет еще труднее разыскать ее.

Но долго в неизвестности Воротынцева не оставили. Раздевая барина на ночь, Мишка, мысленно сотворил молитву и, помянув царя Давида и всю кротость его, доложил, что имеет к нему поручение от Федосьи Ивановны.

— Что такое? Говори! — довольно мягко сказал барин.

— Они просят вас не беспокоиться насчет барышни. «Завтра, — говорит, — я им сама скажу, куда я ее скрыла, а теперь пусть прикажут, чтобы никого не пытали и нигде ее не искали, все равно не найдут».

— Хорошо, — отрывисто вымолвил Александр Васильевич. — Ступай себе!

Оставшись один, он не лег в постель, но долго ходил по кабинету, а потом прошел в спальню, остановился у окна, выходившего на Марфинькину комнату, и до тех пор смотрел из него, пока не стало светать.

Тут у него поднялась такая тоска по ней и так захотелось видеть, если не ее, то по крайней мере те стены и вещи, среди которых она жила до сих пор, и подышать тем воздухом, которым она дышала, что он не вытерпел и прошел через парадные покои в восточную башню.

Дверь в Марфинькину комнату впопыхах обыска осталась растворенной. Да и не от кого было запирать ее теперь — птичка вылетела из клетки.

Эта отпертая дверь и откинутая занавеска у окна, беспрепятственно пропускавшая сюда белесоватый свет утренней зари, производили удручающее впечатление.

Теперь только понял Александр Васильевич, как он был счастлив, когда Марфинька была в доме. Точно душу вынули из старого дома. Все радости жизни вылетели из него вместе с нею.

Притворив за собою дверь, он стал рассматривать вещи, лежавшие на столах и на этажерках. Сорванные им вчера утром цветы блекли в фарфоровой вазе. Между ними не было той крупной розы, распустившейся на кусте центрифолии, которую он поместил на самое видное место букета. Она, верно, взяла эту розу на память о нем. О, да она и без розы никогда не забудет его! Ведь она любит его. Воротынцеву доставляло наслаждение повторять мысленно это слово.

На столике у окна лежала раскрытая книга; дальше были прислонены к спинке кресла те самые маленькие пяльцы, которые он вынул из рук Марфиньки, прежде чем сжать ее в своих объятьях.

Неужели еще двух суток не прошло с тех пор? Не верилось, чтобы это случилось так недавно. Он столько пережил и перестрадал в это время, что сам себя не узнавал. Не хотелось ему больше ни беситься, ни мстить кому бы то ни было, хотелось только, чтобы милая девушка была тут, как прежде, и навсегда, на всю жизнь.

XI

Через несколько часов Воротынцеву прибежали сказать, что Федосье Ивановне худо и что перед смертью она желает проститься с ним, он тотчас же отправился вниз.

Люди, видевшие его в то утром, шепотом передавали друг другу, что на барине лица нет, — такой он бледный и расстроенный. С умирающей он заговорил первый.

— Скажи мне скорее, где она, — начал он дрожащим от волнения голосом, — я хочу жениться на ней.

— Батюшка! Да ведь она тебе — сестра троюродная! — простонала старуха.

Воротынцев с раздражением передернул плечами и заявил насупившись:

— Она — незаконнорожденная мещанка Васильева. Брак будет законный.

Федосья Ивановна вздохнула.

— Как твоей милости будет угодно; ты — барин, твоя и воля, и власть, а только…

— Где она? — нетерпеливо перебил ее Воротынцев.

— Теперь она в городе, сударь, у Бутягина, Петра Захаровича. А ночь с Митенькой в Гнезде переночевала…

Сердце не обмануло Александра Васильевича. Это для нее горели свечи в покинутой усадьбе.

А старуха между тем продолжала:

— Не хотела я вчера сказывать, чтобы в погоню за ней не послали да назад не привезли. Ведь обет с нас взяла на смертном одре покойница Марфа Григорьевна, чтобы сироту соблюсти, ну, вот я…

— Я не давал приказания наказывать тебя, это Николай от себя, и он за это в ответе будет, — с усилием проговорил барин.