Смерть у бассейна

— Хорошо. Я рада. Я и хотела, чтобы ты была одна. Слушай, Герда, что ты сделала с кобурой?

Герда замерла. Взгляд ее стал вдруг пустым и непонимающим.

— С кобурой? — переспросила она и открыла дверь направо от себя. — Ты лучше войди. Прости, здесь немного пыльно. Понимаешь, с утра все было некогда.

И снова Генриетта настойчиво перебила ее.

— Послушай, Герда, ты должна сказать мне. Если не считать кобуры — все в порядке. Совершенно не подкопаться. Ничто не связывает тебя с этим делом. Я нашла револьвер. Там, куда ты его сунула, в тех густых кустах у бассейна. Я перепрятала его в такое место, куда ты его никак не могла положить и на нем отпечатки пальцев, которые они никогда не опознают. Так что дело только за кобурой. Я хочу знать, как ты с ней поступила.

Она умолкла, отчаянно моля небо, чтобы Герда соображала быстрей. Она и сама не могла понять, откуда у нее это чувство срочной неотложности, только оно было налицо. За ее машиной никто не следовал — в этом она убедилась. Она выехала по лондонской дороге, заправилась в гараже, где упомянула, что едет в Лондон. Потом, немного отъехав, она пустилась в большой объезд проселками и выбралась на большую дорогу, ведущую к южному побережью.

Герда все глядела, не отрываясь, на нее. Гердино несчастье, думала Генриетта, в том, что она такая несообразительная.

— Герда, если кобура все еще у тебя, ты должна отдать ее мне. Я уж как-нибудь избавлюсь от нее. Ты же видишь, теперь это единственная мыслимая связь между тобой и смертью Джона. Ты понимаешь?

Наступила пауза. Наконец Герда тихо кивнула.

— Разве тебе не ясно, что держать ее здесь — безумие? — Генриетта была едва в силах скрыть нетерпение.

— Я забыла про нее. Она была наверху, в моей комнате. Когда полиция приехала на Харли-стрит, я изрезала ее на куски и положила в корзину со своим кожаным рукоделием.

— Очень разумно, — сказала Генриетта.

— Я не до такой степени глупа, как все думают, — ответила Герда. Она поднесла руку к горлу. — Джон, Джон… — и голос ее осекся.

— Я знаю, милая, я знаю.

— Нет, ты не можешь знать, — сказала Герда. — Джон не был… он совсем не…

Она стояла, сразу онемевшая и необычно трогательная. Вдруг она подняла взгляд и посмотрела прямо в лицо Генриетте.

— Все это было ложью, все! Все то, что я думала о нем и кем его считала. Я видела его лицо в тот вечер. Когда он выходил следом за этой женщиной, Вероникой Крей. Я знала, конечно, что он любил ее за несколько лет до того, как мы поженились, но я думала, что с этим давно покончено.

— Но с этим и было покончено, — мягко сказала Генриетта.

— Нет, — Герда покачала головой. — Она явилась с таким видом, будто много лет не встречала Джона. Но я же видела его лицо… Он вышел с ней, а я легла в постель. Я пыталась читать… Тот детективный роман, который читал Джон. А Джон все не шел. И тогда я вышла…

Ее взгляд, казалось, обратился внутрь, видя все заново.

— Светила луна. Я пошла к плавательному бассейну. В павильоне горел свет. Они были там — Джон и эта женщина.

Генриетта издала слабый стон. Лицо Герды изменилось. На нем уже не было обычной, чуть рассеянной доброжелательности. Оно стало беспощадным, непримиримым.

— Я никогда не сомневалась в Джоне. Я верила в него, словно он — сам бог. Я считала его благороднейшим человеком в мире. Я думала, что он — олицетворение возвышенного и честного. И все это обернулось ложью! Я вдруг оказалась ни с чем. А ведь я… я молилась на Джона!

Словно зачарованная, Генриетта не отрывала от нее взгляда, ибо вот здесь, перед ее глазами, было то, что она провидела и чему дала жизнь, воплотив в дереве. Перед ней была «Молящаяся», но уже в своей поверженной слепой преданности — разочарованная, опасная.

— Этого я не могла стерпеть! — сказала Герда. — Я должна была убить его! Должна — тебе это ясно, Генриетта?

И вдруг она заговорила самым что ни на есть разговорным и едва ли не дружеским тоном:

— Но я знала, что мне надо быть осмотрительной, потому что полиция очень умна. Только и я вовсе не такая тупица, как обо мне думают! Если ты медлительна и не сразу отвечаешь, люди считают это тупостью, а ты порой смеешься над ними в душе! Я поняла, что могу совершить задуманное так, что никто ничего не узнает. Я ведь прочла в том детективе, что полиция может установить, из какого именно оружия сделан выстрел. Сэр Генри мне в тот день показывал, как заряжают револьвер и стреляют из него. Я взяла два револьвера. Из первого я выстрелила и сразу же спрятала его, чтобы меня «застукали» с другим. Сперва подумали, что в Джона стреляла я, а уж потом выяснилось, что он не мог быть убит из этого револьвера. Так что, в конце концов, решили, что сделала это не я.

Она торжествующе кивнула.

— Но я забыла про эту кожаную штуку. Она лежала в выдвижном ящике у меня в спальне. Как ты сказала, кобура? Уж теперь-то полиция не станет себя утруждать из-за нее!

— Вполне могут, — сказала Генриетта. — Лучше отдай ее мне. Я увезу ее отсюда. Как только ее не станет при тебе, ты будешь в безопасности.

Она села, потому что ощутила вдруг невыносимую усталость.

— Что-то ты неважно выглядишь, — сказала Герда. — А я как раз заварила чай.

Она вышла из комнаты и вернулась с подносом. На нем был чайник, молочник и две чашки. Наполненный до краев молочник был весь залит. Герда поставила поднос, налила чаю и, протягивая чашку Генриетте, сказала в смущении:

— Ох, дорогая, боюсь, что чайник не успел вскипеть.

— Ничего, все в порядке, — сказала Генриетта. — Ступай-ка за кобурой, Герда.

Герда поколебалась, но все же вышла. Генриетта оперлась локтями в стол и уронила голову в ладони. До чего же она устала, просто ужас какой-то. Но теперь цель уже близка. Герда будет в безопасности, как того хотел Джон.

Она распрямилась, откинула волосы со лба и придвинула чай. И тут звук в дверях заставил ее повернуть голову. Герда в виде исключения не заставила себя ждать.

Однако в дверях стоял Эркюль Пуаро.

— Входная дверь была открыта, — заметил он, направляясь к столу, — поэтому я взял на себя смелость войти.

— Вы! — воскликнула Генриетта. — Как вы здесь оказались?

— Когда вы столь внезапно покинули «Пещеру», я, естественно, понял, куда вы направитесь. Я нанял очень быструю машину и помчался прямо сюда.

— Понятно, — вздохнула Генриетта. — От вас этого можно было ожидать.

— Вы не должны пить этот чай, — сказал Пуаро, отбирая у нее чашку и ставя обратно на поднос. — Чай, приготовленный из невскипевшей воды, нехорош для питья.

— Неужели такая мелочь имеет какое-то значение?

— Все имеет значение, — мягко сказал Пуаро.

Позади раздался шорох и в комнату вошла Герда. В руках у нее был мешочек с рукоделием. Она переводила взгляд с Пуаро на Генриетту.

Генриетта поспешно заговорила, упреждая непоправимое:

— Боюсь, Герда, что я несколько подозрительный персонаж. Господин Пуаро, оказывается, ехал за мной по следу. Он полагает, что это я убила Джона, только не может доказать.

Она произносила слова медленно и обдуманно. Пока что Герда еще ничем не выдала себя.

— Какая жалость! — рассеянно отозвалась Герда. — Я вам налью чаю, господин Пуаро?

— Нет, мадам, благодарю.

Герда села за стол рядом с подносом и заговорила своим обычным, словно бы извиняющимся тоном.

— Я прошу у вас прощения, что все в отъезде. Детей забрала моя сестра, и они отправились проветриться. Я неважно себя чувствую, вот они меня и не взяли.

— Сожалею, мадам.

Герда взяла чашку и отпила.

— Все это так мучительно. В какую сторону ни глянь. Понимаете, всегда все устраивал Джон, и вот его нет… — ее голос умолк. — Джона больше нет.

Взгляд ее, жалобный, потерянный, перемещался от одного собеседника к другому и обратно.

— Я не представляю, как мне быть без Джона. Джон обо мне заботился. Он прямо опекал меня. Теперь он ушел — и все от меня ушло. А дети! Оки все время задают вопросы, и я не могу сказать им правду. Я не представляю, что мне ответить Терри. Он не перестает твердить: «почему убили папу?» Когда-нибудь он, конечно, это узнает. Терри не может чего-то не знать. Что меня поражает: он всегда спрашивает «почему?», а не «кто?».