Отродье ночи (Шорохи)

— Если предсказание исполнится, — сказала она, — то жизнь моя изменится.

— Согласен. Но...

— Все это время я напряженно работала, полностью отдавшись замыслу. Я была одержима им. Завоевав репутацию хорошего автора и режиссера, я смогу чувствовать себя в безопасности, смогу забыть злых демонов — родителей, Чикаго, смогу вести нормальный образ жизни. Сейчас — другое дело. Мне нельзя сдаваться. Я должна довести дело до конца.

Он вздохнул.

— Хорошо.

Слуга подъехал на ее машине.

Она обняла Уэлли.

— Я, наверное, тебе завтра позвоню. Просто, чтобы еще раз убедиться, что «Уорнер Бразерз» — это не обман.

— Контракт будет через несколько недель. Я не думаю, что возникнут трудности.

Они поцеловались. Хилари, дав слуге чаевые, уехала. Она направилась в сторону холмов, мимо богатых домов, мимо газонов, зелень которых была ярче, чем на долларах; повернула налево, потом направо. Езда без цели давала ей возможность на некоторое время остаться одной. Кроны деревьев бросали пурпурные тени на тротуары. В небе еще висело солнце, но под арки переплетенных пальм, дубов, тополей, кедров и сосен уже пробралась ночь. Хилари включила фары. Когда ночь опустилась на город, она остановилась у мексиканского ресторана на бульваре Ла-Сьенса. Бежевая штукатурка стен. Снимки мексиканских бандитов. Острые запахи пряностей. Официантки в кофточках с глубоким вырезом и красных плиссированных юбках. Хилари ела сырные лепешки, рис и подогретые бобы. Еда не показалась хуже от того, что рядом не горели свечи, не играла музыка и не сидел друг.

«Надо будет сказать об этом Уэлли», — подумала она, запивая лепешки темным мексиканским пивом. Тотчас же она представила его ответ: «Ягненок, это правда, что одиночество не ухудшает вкуса пищи, качества музыки или света свечей, но это не отменяет того, что одиночество все-таки вредно для души и здоровья». Не удержавшись, он уйдет в пространные рассуждения, но от его слов ей не станет легче.

Сев в машину, она завела мотор, пристегнулась, включила радио и замерла, наблюдая за проезжающими мимо автомобилями. Сегодня день ее рождения, двадцать девять лет. И хотя о ней напечатали в «Репортере», только она помнила об этом дне. Да, она всегда одинока. Разве она не сказала Уэлли, что любит одиночество?

Машины проносились мимо, в них сидели люди. У них, конечно же, есть друзья. Ей не хотелось ехать домой, но больше ей некуда было ехать.

Дом был погружен в темноту. Уличный фонарь бросал голубоватые тени на газон. Хилари поставила машину в гараж и направилась к входной двери. Громко стучали каблуки: тук-тук-тук.

Ночь была теплая. Волны нагретого за день воздуха поднимались от земли; морской ветер еще был по-летнему ласков. В цветах стрекотали кузнечики.

Она вошла, зажгла свет и повернула ключ. Войдя в гостиную и повернув выключатель, вдруг услышала быстрое движение за спиной. Хилари резко обернулась.

Распахнулись дверцы гардероба, и оттуда вышел мужчина. На вид ему было около сорока, высокий, в черных брюках и плотно облегающем свитере. На руках Хилари заметила перчатки. Одежда не могла скрыть хорошо натренированного, мускулистого тела. Он стоял перед ней и широко улыбался.

Хилари растерялась. Это было необычное вторжение да и вторгшегося она знала. Такого Хилари не ожидала от него. Разве что появление Уэлли из шкафа поразило бы ее больше. Неожиданная встреча не столько напугала, сколько смутила ее. Они познакомились три недели назад, когда она ездила в Северную Калифорнию для выбора места съемок. Этот человек работал там, но это не давало ему права врываться в чужой дом и прятаться в гардеробе.

— Мистер Фрай, — наконец проговорила она.

— Привет, Хилари.

Когда они посетили его виноградник, голос Фрая показался ей приятным, теперь же он звучал грубо, с нотками угрозы. Она кашлянула.

— Что вы здесь делаете?

— Пришел увидеть тебя.

— Зачем?

— Захотел увидеть тебя еще раз.

— Зачем?

Зловещая улыбка не сходила с его губ. Так, наверное, скалится волк в последнем броске на зайца.

— Как вы вошли?

— Просто.

— Что?

— Очень просто.

— Замолчите! Мне страшно.

— Ты очень хороша.

Он шагнул к ней. Она знала, зачем он пришел. Но это ужасно! Почему богатый, преуспевающий человек пересекает страну и, охваченный страстным желанием, врывается в дом, рискуя при этом репутацией и пренебрегая личной свободой? Он сделал еще один шаг. Хилари попятилась.

Бесполезно — ловушка. Если он решился, то не остановится и перед убийством. На нем перчатки.

Не останется никаких следов. И никто не поверит, что преуспевающий и всеми уважаемый виноторговец из Санта-Хелены изнасиловал и убил женщину. Никто и не заподозрит его. Он подходил. Медленно. Неумолимо. Тяжелые шаги. Он наслаждался ужасом, отражавшимся в глазах жертвы.

Она шагнула за камин, в надежде схватить что-нибудь тяжелое. Но Фрай очень сильный, и прежде чем она успеет поднять кочергу, он набросится на нее. Фрай сжимал и разжимал кулаки, белыми пятнами обозначились костяшки пальцев.

Она отступала мимо стульев, кофейного столика, длинного дивана, пытаясь встать за него.

— Какие красивые волосы, — бормотал Фрай. Ей казалось, что она сошла с ума. Не может быть, что это тот же самый человек, с которым она познакомилась в Санта-Хелене. Сейчас на его широкое потное лицо легла печать безумия. Злобно горели льдинки голубоватых глаз.

Вдруг она увидела нож, ей стало жарко: сомнений нет, он убьет ее. Нож висел на правом бедре. Ножны были расстегнуты, ему достаточно приподнять полоску кожи и вытащить нож. Секунда — и нож в правой руке, еще секунда — и лезвие вонзится в мягкий живот, разрезая мясо и скользкие внутренние органы, и польется теплая кровь.

— Я хотел тебя еще с первой встречи, — сказал Фрай.

Казалось, время остановилось для нее. Словно она смотрела кино в замедленном виде. Секунды растягивались в минуты. Даже воздух сгустился и налег тяжелой массой на плечи.

Хилари замерла на месте. Нож. Холод сковал сердце, свело живот. Именно обычный кухонный нож до смерти пугает свою жертву. С ним связано представление о нежности плоти, о хрупкости жизни, в том числе и человеческой. Убийца тоже видит в ноже знак своей смерти. Пистолет, яд, веревка — все это используется часто и обычно на расстоянии. Убийца с ножом соприкасается с жертвой, слышит биение сердца и хлюпанье крови. Нужно быть особенно храбрым или безумным, чтобы не чувствовать отвращения, когда кровь заливает руки, держащие нож. Фрай положил руку ей на грудь и больно сдавил кожу под тонкой тканью платья.

Грубое прикосновение вывело Хилари из гипноза. Она сбросила его руку и забежала за кушетку.

Он весело рассмеялся, но глаза, налитые кровью, злобно блеснули. Он наслаждался слабым сопротивлением женщины.

— Убирайся! — закричала Хилари.

— Не хочу, — мягко ответил Фрай. — Я разорву это платье, обнажу это тело, положу его на кушетку, буду наслаждаться им.

На мгновение ужас смерти, сковавший Хилари, сменился ненавистью и яростью. Это не был благородный гнев женщины, на достоинство и честь которой посягнул мужчина; не было это и биологическим отвращением к насилию, это было нечто большее. Он явился незваным гостем и разрушил покой ее современной пещеры, Хилари была охвачена животной яростью, застилавшей ей взор. Она оскалилась, что-то, похожее на рычание, прохрипело в горле; животная ненависть заслонила все мысли.

Рядом с диваном стоял низкий, со стеклянной крышкой столик. На нем красовались две фарфоровые статуэтки. Хилари схватила одну из них и запустила ею во Фрая. Тот инстинктивно пригнулся. Фарфоровые осколки брызнули от стенки камина и усеяли ковер.

— Попробуй еще, — дразнил ее Фрай.

Хилари держала статуэтку и медлила. Рука, занесенная для броска, вдруг замерла. Ей удалось обмануть Фрая: тот резко присел. С криком радости Хилари запустила статуэтку наверняка. Бросок застал его врасплох: удар пришелся по голове. Тот покачнулся, но не упал. Боль исказила его лицо, и улыбка исчезла. Губы сжались в тонкую упрямую складку. Лицо налилось кровью. Ярость распалила Фрая: напряглись мускулы. Подавшись вперед, он приготовился для броска.