Стратегия риска

Анатолий Михайлович Галкин

Стратегия риска

Глава 1

Парень в белой мятой футболке выскочил из домика-развалюхи и заметался по захламленному дворику. Глаза его выражали растерянность и страх. Вдруг он на пару секунд замер, а потом бросился к глухому кирпичному забору, перед которым громоздилась куча мусора – ящики, бочки, поломанная мебель… В первый заход испуганный парень чуть не сорвался с этой пирамиды, зацепившись ногой за торчащие во все стороны пружины старого дивана. Но ему все-таки удалось восхождение на вершину горы хлама. Теперь только подтянуться, ухватившись за край забора, и перемахнуть через кирпичную преграду… Руки уже легли на залитую бетоном кромку, мышцы напряглись, но в этот момент сзади раздался хлопок, слабо напоминающий звук пистолетного выстрела. И в этот же момент один из кирпичей над правым плечом беглеца взорвался снопиком искр, мелких осколков и пыли.

Парень развернулся и прижался спиной к стене… Еще хлопок – и футболка на животе вздрогнула, вспучилась и по ней начало расползаться красное пятно… Раненый дернулся всем телом, широко раскинул окровавленные руки и несколько раз взмахнул ими… Новый выстрел – и такое же пятно расплылось на груди… Умирающий запрокинул голову и, продолжая размахивать руками, начал оседать на подгибающихся коленках. Наконец он завалился на вершину мусорной кучи, закрыл глаза и замер. Так смирно он лежал до тех пор, пока тишину не разорвал визгливый старческий голос, усиленный мощным мегафоном:

– Стоп! Окончили съемку! Перерыв… Позор! Ты, Ракитский, когда умирать научишься? Ты во ВГИКе учился или в балетной школе? Что за взмахи руками? Ты не лебедь умирающий, а бандит… И почему присел, а не скатился вниз? Синяков боишься? Это халтура, дорогой. Умирать надо красиво… Так, всем срочно искать старые одеяла, ватники и прочие мягкие тряпки. Накройте эту кучу. Мне надо, чтоб наш нежный Ракитский скатился с нее и умер по-человечески… Пиротехнику повторно, зарядить актера и забор. Через двадцать минут снимаем второй дубль… Прошу тебя, Ракитский, пожалей мои нервы и японскую пленку. Не дергай больше конечностями. Умри натурально.

Съемочная группа не разбегалась. Перерыв был объявлен, но это не означало, что он действительно начался. Необходимо было до конца довести ежедневный ритуал. Каждое утро после первого дубля главный режиссер делал более или менее строгий разнос кому-либо из группы – оператору, гримеру, осветителю или на крайний случай двум прикомандированным ментам, охраняющим площадку от зевак. Все это делалось обязательно через мегафон, громко и прилюдно. Далее провинившийся должен был в нескольких словах выразить понимание, почтение и покорность… Это была разминка, необходимая для самоутверждения главрежа. Ему, знающему о мягкости своего характера, надо было почувствовать, что он очень строг и всех держит в ежовых рукавицах.

Все взгляды устремились на Ракитского. Он не стал ничего говорить, а, балансируя на вершине, умудрился встать на колени и объяснить свои чувства пантомимой. Он простер руки сначала к солнцу, потом протянул их к помосту, где восседал главный режиссер, а в конце скрестил ладони на груди и покорно склонил голову.

Пауза длилась три секунды, после чего вся съемочная группа засуетилась. Порядок! Актер покаялся, режиссер утвердился в том, что он строг и справедлив, а остальные получили передышку. Почти все. Костюмерша пошла за новой футболкой для Ракитского. Гримерша раскрыла свой ящичек, прикидывая, как сотворить актеру предсмертное лицо. Основная работа предстояла пиротехнику.

Юра Сизов работал уже третью картину с этой группой. Благодатное настало время для его профессии. Теперь любят, когда в фильме все взрывается, горит, когда из стен летят осколки, а из актеров брызги крови.

Выстрел в кирпичную стену он подготовил быстро. Проводки были на месте. В углубление лег запал с фасолину величиной, а сверху горсть чуть смазанной клеем пенопластовой крошки кирпичного цвета.

Теперь предстояло зарядить актера.

Ракитский уже лежал на столе посреди дворика и две помощницы смывали с него липкую красную жидкость, изображавшую кровь. Делали они это тщательно и, пожалуй, любовно. Особенно повезло той, которая вытирала рану на животе – краски протекли под ремень брюк, а им приказали полностью отмыть главного героя…

Юра Сизов соскользнул с горы, на которую уже набросали кучи тряпья, подошел к Ракитскому и отогнал девчушек с «кровавыми» тряпками:

– Вы его до дыр решили оттирать? Хватит, валите отсюда. Незачем его дочиста мыть. Скоро он опять весь в крови будет.

Пиротехник осмотрел две пластинки, которые пластырем были прикреплены на груди и на животе Ракитского. Потом проверил маленькую коробочку на поясе актера и проводки, которые вели от нее к защитным пластинкам. Что-то ему не понравилось и он начал суетиться, боясь, не успеть ко второму дублю.

Работая, Сизов успевал высказывать актеру все, что он о нем в данный момент думает:

– Ты, Серега, пижон. Старик все правильно тебе сказал. Ты не мог умереть спокойно? Не мог руками не дергать? Ты мне проводок порвал. Хорошо, что я заметил. А то – пришлось бы тебе от одной пули умирать.

Сизов достал две таблетки величиной со старый пятачок, прикрепил к ним проводки и приклеил их на пластинки. Сверху каждая таблетка накрывалась маленьким пластиковым пакетиком с «кровью». Оставалось только проверить работу пульта и готово. Можно стрелять.

Ракитский не слушал пиротехника и не следил за его работой. Актерству его учили по системе, а это значило, что следует вживаться в образ. В данном случае – готовиться к смерти. Для этого обычно ищут опорные точки в своей жизни, но двадцатипятилетний Сергей Олегович никогда еще не умирал. Даже не болел сильно. Не попадал под машину. Не тонул… Стоп! Тонул. Было дело. В семилетнем возрасте ловил рыбу с мостков, а ребята сбросили в воду. Плавать еще не умел и тонул взаправду – дергал руками, нахлебался влаги с тиной и ряской… О чем тогда думал? По всем канонам перед глазами должна была пролететь вся маленькая жизнь – не пролетела. Думал о трех шоколадных конфетах, которые были в кармане. Размокнут же, расплывутся …

Почти рядом с лежащим Ракитским за временной загородкой, охраняемой двумя милицейскими сержантами, стояли зрители. Не толпа, но десятка два зевак набиралось. Иногда именно они дарили актеру вдохновение.

Ракитский стал разглядывать каждого, пытаясь отыскать сердобольную старушку с печальными глазами, провожающими его на верную смерть. Но время оказалось неподходящее. Дневное время – часы мексиканских сериалов. И со старушками была напряженка.

Ближе всех стояла группа хихикающих подростков. Рядом – две малярши с соседней стройки. Подальше от ментов – трое бомжей. Глаза у них были подходяще печальными, но явно по другому поводу.

Остальной народ – случайные прохожие, которые две-три минуты с легким любопытством осматривали место съемок и уходили, освобождая место для других.

Дольше всех задержался мужчина лет тридцати пяти. Одет от был на новорусский манер – богато и небрежно. Но прежде всего его выделяли габариты. Ракитский сразу окрестил его «Шкафом» и непонятно почему стал наблюдать за странным субъектом.

Шкаф внимательно смотрел не на миленьких помощниц, не на висящего над площадкой оператора и даже не на него, Ракитского. Громадный гражданин изучал работу Юры Сизова. Именно изучал. Он следил за его руками, пытаясь заглянуть в кейс, где хранились взрывные таблетки, провода и запасы псевдокрови. В какой-то момент Шкаф, стараясь не привлекать к себе внимания, вынул фотоаппарат и сделал несколько снимков. И Ракитский точно видел, что объектив был направлен не на него, а на пиротехника и его чемоданчик. Забавно!

Юра Сизов завершил то, что на киношном сленге называют «посадкой». Он в очередной раз зарядил Ракитского на два выстрела. И стрелять будет он по отмашке главрежа. Вместо пистолета пульт от телевизора «Сони». Первая кнопка – пуля в живот, вторая – в грудь.