Страница 5 из 18
- Нездоровится госпоже. Горе ее точит и мучает.
Тумал понимающе покивала. Сипнув, потянула из пиалы горячий чай. Заела кусочком пахлавы. Вытирая липкие руки о платок, снова покивала. Ну да, горе-то, горе-то какое. Эмир верующих лишил своего благоволения принца Ибрахима! Говорили, что госпожа Зубейда аж места себе не находит с того страшного дня, как обвиненных в заговоре в саду за залом приемов Умм-Касра прикопали. В другой дворец после того переехали - а что ж, жить, что ли, с таким садом? Принца Всевышний избавил от страшной смерти - вроде как Ибрахим аль-Махди припозднился, а уж у причала нужные люди об опасности предупредили. Но не вечно же ему скрываться от халифского гнева?
- А что слышно по делу этой блудницы? - со своей стороны столика осведомилась Умм Муса. - Экая же наглость, и о чем только думала эта Арва...
И тоже с шумом потянула чаек.
Чего-то в последнее время исхудала сестрица, подумала Тумал. Да и цвет лица стал бледноватый, землистый. Подавив стон, кахрамана отвернулась - ох шея, ох болит. И еще эти подвески здоровенные лоб тянут и брякают: почетно, конечно, но уж больно тяжелые. Целая гроздь чеканных серебряных кругляшей у каждой щеки, по шее такое же ожерелье - хорошо, что бусины, каждая с персиковую косточку, полые, а то как нагибаться и разгибаться... Ну и обруч в три пальца шириной - ох давит лоб, ох давит...
- Так что же сказали почтенные законоведы? - не унималась Умм Муса. - Я-то в город отлучалась, по поручению госпожи нашей, не пришлось послушать. Все аптеки оббегала - фенхелевый порошок понадобился Матушке, я и искала...
- Уважаемые факихи опрашивали невольниц, - важно покивала Тумал. - Четыре девушки подписали свидетельство, что у блудницы месячные отошли еще в Медине. Одна так и вовсе сама ее шальвары стирала - штаны-то белые, говорит, на них все видно.
Умм Муса звучно сёрбнула чаем и крякнула:
- Да-аа... а кто ее валял по дороге, не сказали?
- Нет, - откусила пахлавы Тумал.
И тут же сморщилась - тьфу, миндальная. Она такую не любила.
- Почтеннейшие шейхи, - прожевав, продолжила Тумал, - согласились с тем, что, возможно, эмир верующих сделал Арву беременной. Они привели хадис: "И нескольких раз довольно". Ну, для того, чтоб женщина понесла.
- А скоко раз было?.. - оживилась Умм Муса.
- Два, - хлюпнула чаем Тумал. - А так только пела...
Умм Муса покивала, забрякав подвесками. Воодушевившись, Тумал решила щегольнуть осведомленностью:
- Но потом уважаемые факихи спорили относительно слова "несколько"! А там ведь непросто все! Ведь рассказал нам аль-Харис ибн Мискин, что поведал нам Ибн аль-Касим со слов Малика ибн Анаса, который сказал: "Несколько - это между тремя и семью".
- Воистину так, - важно согласилась Умм Муса.
- А еще рассказал нам Асад: поведал нам Абдаллах ибн Халид, передавая слова аль-Калби, который пересказал сообщение Абу Салиха со слов Ибн Аббаса, который сказал: "Несколько - это между пятью и семью".
- Это еще дальше от двух, - фыркнула женщина с другой стороны чайного столика.
- Однако же есть и еще мнение, - важно подняла палец Тумал. - Рассказал нам Асад: поведал нам Ибрахим ибн Са'д со слов Абу-л-Хувайриса, что Посланник Всевышнего - да благословит его Всевышний и да приветствует!-- сказал: "Несколько - это столько, что составляет от одного до четырех".
- Мда, сложный случай, - вздохнула Умм Муса.
Тогда Тумал решила еще раз блеснуть ученостью и заметила:
- А по мне, так надо вот какой хадис вспомнить: "И камни от неправедных недалеки". Госпожа Буран требует, чтобы с блудницей поступили по законам праведности, да.
- Истинно, истинно так: совершающий блуд подлежит побиению камнями, - звякнула подвесками Умм Муса и снова сёрбнула чаем.
И тут мир взорвался.
В соседних комнатах что-то грохнуло, а за грохотом последовал истошный визг:
- Аааааааа, кто сюда его пустил?! Уберите это! Брысь! Брысь! Шайтан, ааааа!!!!!
Тумал чуть пиалу не выронила.
Гвалт несся в их направлении:
- Ааааа! - вопль стоял дикий. - Ловите! Ловите его!!! А вот тебе! Нна! Получай, о бесстыжий!
Трах! Бах! Бах! Тарарах!
- Не смей швырять в меня лампу! - раздался новый вопль. - Аааа!
Тумал таки выронила пиалу - голос был мужской.
- Не смей лампой кидать, говорю! Ааааа, зашибет! Она зашибет меня, аааааа!
- Получай, охальник!!
Бах! И звон меди.
- Протестую-уууууу!!
Бах! Бах! В ход пошла еще и посуда.
- Мерзавец! Убирайся! Это харим!
- Аааааа!
Бдыщ! А вот это был, наверное, стол.
- Убиии-ила! Аааааа!
- Всевышни-ииий! Да что ж это такое! Сумеречники! Мамочки, помогите, сумеречники!
- Убирайтесь вон, бесстыжие рожи!
Бах! Бах!
- Мяааааа! - орал кот.
- Не трогайте котика! - орал сумеречник.
И знакомый сумеречник, надо сказать - мало тебе палок было, Азимка, гаденыш, щас ты у меня...
Бах! Бдыщ!
- Нет! Нет! Только не вазой! Это аураннский фарфор, династия Лэйан! Ааааа!
Бздряк! И нету больше вазы... Ну все, Акио или как тебя там, сегодня вечером ты на зад не сядешь. Бах! Бах!
- Аааааа!
И в комнату влетел здоровенный черный кот, а следом за котом - медное блюдо. Баммммм! За котом, кубарем - сцепившиеся девчонка и сумеречник, две визжащие рабыни, еще сумеречник и еще блюдо - баммм! Посудина с протяжным звоном долбанулась о стенку над головой Тумал, кот сиганул на стол, стол был мокрый, кот с диким мявом уехал вместе с чайником:
- Мяяааааааа!
Бдыщ! Животное обрушилось со стола вместе с подносом с посудой.
Девчонка со всей мочи тузила сумеречника, другой аураннец пытался оттащить ее за платье, Акио верещал:
- Ай-яй! Не надо! Ай! Ай! Не троньте котика, он просто выпил лишку!
Над краем стола показалась кошачья морда и, раззявив пасть, заорала:
- Я - выпил лишку?! Да я трезв, как стекло!
- Ааааааа! - заорала Тумал. - Джинны! Помогиии-теееее!
- Н-на! - кувшин мелькнул прямо у кахраманы перед носом и впечатался в морду кота.
Кот улетел в стену.
- Мяяаааааа! Убиии-лиииии!!! Убили поэта! Ты убила поэта, о несчастная!
Отчаянно звереща, котяра выпростался из-под сплющенной меди и со всей мочи хлобыстнулся передними лапами об стол:
- Умейма! Ты покинула меня, о неверная! Моя тоска безгранична!
- Пощадите пьяную кошечку! Аааа! Положите подставку! Ой, не надо! Не надо бить меня этим, это черное дерево, оно очень твердое - аааа!
Бдыщ!
Кот прыгнул на занавеску и полез по ней вверх, раздирая ткань и отчаянно вереща:
- Умееей-маааа! При-дииииии!
Рабыня замахнулась табуреткой - и пискнула, застыв с вывернутой рукой. Сумеречник держал ее, растопыренный кот повернул ушастую голову:
- Гула. Ближе к арке.
И спрыгнул наземь.
- Я вижу тебя, клянусь Хварной, я тебя вижу... - шептал джинн, дергая хвостом.
Кожей Тумал почувствовала - с той стороны чайного столика что-то изменилось. Изменилось-изменилось. Девчонки тихо ахнули и обмякли. Топорща шерсть, кот скалился и шипел. С той стороны тоже шипели. Тумал оцепенела от ужаса. Повернуть голову и посмотреть она не могла.
Длинные мечи в руках сумеречников глядели остриями в ее сторону. Щурясь и прижимая уши, аураннцы мягко крались к чайному столику. К ней. К Тумал.
- Ази-иим... Не наа-адо-ооо...
Справа злобно рычало.
- Умри, сука!!! - заорал кот, вспыхивая как солнце.
Справа завизжало, Тумал завизжала следом, над головой страшно свистнул меч.
Разлепив глаза - не сразу, ибо оно визжало долго, с пронзительной мукой, словно выворачиваясь наизнанку - кахрамана увидела, что сумеречники уже не крадутся. И даже не стоят. Один - имени его Тумал не знала - сидел и тяжело дышал, опираясь на меч. С рыжих волос капал пот. Самийа кашлянул. Потом кашлянул еще раз.