Ключи к полуночи

Глава пятая

"Человек со стальными пальцами добирается до шприца для подкожных инъекций…"

С минуту Джоанна Ранд, охваченная непроницаемой темнотой, сидела в постели, покрытая холодной липкой испариной, судорожно глотая воздух, прежде чем пришла в себя и включила лампу.

Она была одна.

Настойчиво побуждаемая каким-то глубоко сидящим страхом, что она могла не успеть что-то понять, она откинула одеяло и встала с кровати. Нетвердой походкой она вышла на середину комнаты и остановилась в знакомом, сотнями ночей испытанном, замешательстве.

Воздух был холодный и чужой. Сильно пахло несколькими антисептиками сразу, что было необычным для этой комнаты: нашатырным спиртом, лизолем, медицинским спиртом, хозяйственным мылом и формалином. Джоанна втянула воздух полной грудью, затем еще раз, пытаясь установить источник запаха, но острота аромата сразу поблекла.

Когда запах улетучился, она неохотно признала, как делала это и в других случаях, что зловония на самом деле не было. Это был всего лишь остаток сна, фрагмент ее фантазии или, что более точно, частичка памяти. И хотя она не помнила, чтобы когда-нибудь болела, Джоанна была почти уверена, что однажды побывала в больничной палате, насквозь пропитанной этим ненормальным запахом антисептиков. Чрезвычайно важным было то, что она почувствовала: в больнице с ней случилось нечто ужасное, нечто, что было причиной повторяющихся ночных кошмаров с нелепым, но ужасающим человеком со стальными пальцами.

На ватных ногах Джоанна проплелась в бело-зеленую ванную и налила стакан воды. Вернувшись в комнату, она села на краешек кровати, выпила воду, затем быстро нырнув под одеяло, выключила свет.

Снаружи в предутренней тишине закричала птица. Большая птица, пронзительный крик. Джоанна услышала хлопанье крыльев. Птица пролетела мимо окна, прошуршав перьями по стеклу, и растворилась в ночи. Ее редкие крики становились все реже, реже, слабее, слабее.

Глава шестая

Неожиданно Алекс вспомнил, где и когда он впервые увидел эту женщину. Джоанна Ранд было ее ненастоящее имя.

Во вторник утром Алекс проснулся в 6.30 в своем номере в отеле "Киото". Отдыхая или работая, он всегда рано вставал и поздно ложился, нуждаясь менее, чем в пяти часах отдыха, чтобы чувствовать себя освеженным и бодрым. Он был благодарен своему необычному обмену веществ, ибо знал, что в результате такой особенности организма имел большое преимущество в делах по сравнению с другими людьми, кто был рабом матраца в большей степени, чем он. Для Алекса, бывшего счастливчиком как в делах, так и по своей натуре, сон был особенно отвратительной формой рабства, коварной, приходящей каждую ночь временной смертью, которую надо было выдержать и которая никогда не приносила радости.

Время, проведенное во сне, было напрасно потерянным, выпавшим, украденным. Экономя три часа каждую ночь, за год он сберегал тысячу сто часов жизни; тысячу сто часов, в течение которых можно было читать книги, смотреть фильмы, заниматься любовью; это более сорока пяти дополнительных дней, когда можно наблюдать, изучать, учиться – и делать деньги. Время – деньги, возможно, это банальность, но также и истина. А деньги, в философии Алекса, были единственным верным способом добиться двух наиважнейших в жизни вещей: свободы и достоинства, которые значили для него в десять тысяч раз больше, чем любовь, секс, дружба, слава и религия, вместе взятые.

Он родился и вырос в бедной семье двух безнадежных алкоголиков, для которых слово "достоинство" было таким же пустым звуком, как и слово "ответственность". Будучи еще ребенком, он решил, что откроет секрет богатства. И он нашел его еще мальчиком: секрет богатства – время. Алекс усердно учился. За двадцать лет умелого обращения со временем его капитал вырос с пятисот долларов до более чем четырех миллионов. Он верил, что обычай поздно ложиться и рано вставать был главным фактором его феноменального успеха.

Обычно душ, бритье и одевание занимали у него первые двадцать минут после пробуждения, но в это утро он сделал исключение и позволил себе расслабляющую роскошь – почитать в постели. И именно там, с книгой в руках, он осознал, кто была Джоанна Ранд. Пока Алекс читал, его подсознание, не любившее тратить время зря, явно было занято тайной Джоанны, потому что, хотя он и не думал об этом специально, вдруг возникла связь между ней и лицом из его прошлого.

Со времен студенчества, когда ему нужно было найти решение по личному или деловому вопросу, Алекс разговаривал с собой. Теперь он отложил книгу и сказал: "Боже Всемогущий, это она. Обязана быть ею. Джоанна выглядит, как она, но лет на десять старше. И звучит, как она, лет десять спустя".

Он встал с постели, принял душ, побрился. Пристально разглядывая в зеркале ванной комнаты свои гладко выбритые щеки, Алекс рассуждал: "Спокойно, старик. Может быть, сходство не такое уж явное, как ты думаешь. С тех пор, как ты увидел фотографию Лизы Шелгрин, прошло десять долгих лет. Стоит сравнить фотографии: Джоанна Ранд может оказаться так же похожей на Лизу, как жираф на пони".

Он оделся и сел за стол в гостиной комнате номера, продолжая развивать мысль: "Кроме того, разве не известно, что у каждого человека в мире есть один или два не имеющих к нему никакого отношения двойника? Известно. Значит, сходство здесь может быть чисто случайным. Вполне. Над этим надо подумать".

Некоторое время Алекс задумчиво смотрел на телефон, а затем сказал: "М-да. Только все дело в том, что я никогда не верил в чистую случайность". Хантер организовал в Соединенных Штатах вторую по величине детективно-охранную фирму лишь благодаря тому, что не верил в случайное стечение обстоятельств, кропотливо отыскивая связь между событиями, которые, казалось бы, были переплетены между собой чисто случайно. Наконец, он придвинул телефон, снял трубку и заказал через коммутатор отеля разговор со Штатами. Задержки, проблемы многоканальности, прерывание связи – через все это ему пришлось пройти не однажды, но все-таки ему удалось дозвониться до штаб-квартиры своей фирмы. В 8.30 утра в Киото – 4.30 пополудни в Чикаго. Он говорил с Тедом Блейкеншипом, шефом чикагской конторы: "Тед, я хочу, чтобы ты лично пошел в отдел нераскрытых дел и вытащил на свет все, что у нас есть на Лизу Шелгрин. Мне нужен этот материал в Киото, и как можно скорее. Обработай и отдай его кому-нибудь из наших младших сотрудников, у кого нет сейчас задания, и пошли его первым же подходящим рейсом в нужном направлении".

Блейкеншип, тщательно подбирая слова, медленно произнес:

– Алекс, означает ли это, что дело снова возвращается в работу?

– Не думаю.

– Может, тебе удалось найти ее столько времени спустя, как ты думаешь?

– Я честно не знаю, Тед. Скорее всего, что нет: я гонюсь за призраком, и ничего из этого не выйдет. Надеюсь, этот разговор останется между нами.

– Конечно.

– В отдел пойди сам. Не посылай секретаря. Я не хочу, чтобы поползли слухи.

– Понимаю.

– И сопровождающий, кому это поручишь, тоже не должен знать, что в бумагах.

– Не беспокойся. Но, Алекс… ведь, если ты нашел ее, это сенсация, а?

– И очень большая, – согласился Алекс. – Позвони мне, когда все сделаешь, и дай знать, когда можно ожидать посыльного.

– Договорились.

Алекс положил трубку и подошел к одному из окон гостиной. Он стоял, наблюдая за велосипедистами и мотоциклистами на многолюдной улице внизу. Каждый из них, казалось, знал цену времени: все спешили куда-то попасть. Он увидел, как один из велосипедистов, неверно оценив ситуацию, попытался проскочить между двумя машинами, когда для него не было достаточно пространства. Белая "тойота" задела велосипедиста. Человек и велосипед попали в жестокое, тормозящее, катящееся, подпрыгивающее сплетение ног и покореженных велосипедных колес, рук и велосипедных рулей. Завизжали тормоза, движение остановилось, люди бросились к сбитому человеку. Алекс, не будучи суеверным, ощутил незнакомое ему жуткое чувство, что ему в этот момент был послан омен – недобрый знак.