Обратная сторона

Надо заметить, что это была особенная икона. Когда-то она, икона Иоанна Тобольского, долгие годы лежала на скотном дворе близ села Чимеево, что в Курганской области. В начале нового столетия двор, пришедший в полную негодность, стали разбирать, икону нашли, отмыли и передали в дар Тобольско-Тюменской епархии.

Здесь она самостоятельно, без чьей бы то ни было помощи, начала сразу обновляться, стали четче проступать контуры, ярче краски. Если, к примеру, еще неделю назад прихожане смотрели на бледноватый лик с огромным светлым пятном посередине, то спустя семь дней пятна как не бывало, хотя рука реставратора иконы не касалась.

Образ святого выведен настолько ярко, что порой начинает казаться, будто иконописец закончил его только вчера и вся краска еще не успела обсохнуть.

В монастырском храме икона сразу же по прибытии начала проявлять свою чудодейственную силу, в которой может убедиться каждый верующий. Церковные работники даже завели специальную тетрадку, где скрупулезно записывают до сих пор все случаи исцеления и чудесной помощи святого.

Разрешили ученым провести исследование, взять разные пробы, чтобы все происходящее имело научную основу, а верующие просто подолгу молились перед ней. У верующих людей вообще никаких вопросов не возникало. Для них все было ясно с самого начала.

А недавно в церковь пришел дедушка лет девяноста родом из той самой деревни, где храм в свое время превратили в скотный двор. Он рассказал, что будучи мальчишкой наблюдал, как иконы снимали с иконостаса и уносили на совхозный склад. Все сторожа между собой тогда перешептывались, что ночью иконы начинают совсем по-человечески стонать… а когда в бывший храм загнали первую партию телят, то вскоре все они как один сдохли.

После этого храм вскоре стали ломать, но он, как большой крепкий организм, долго не поддавался разрушениям, держался. В итоге его с большим трудом взорвали, при этом много работников из подрывников покалечилось.

Ох, и вопли тогда стояли в деревне! За версту было слышно, как безбожники церковь матерят. Старушки же втихомолку осеняли себя крестным знаменем, говорили, что это наказание Господне.

Увидев икону, старик перекрестился и совсем по-детски заплакал. «Она», — все, что он смог вымолвить, поклонился и ушел.

Вскоре Шваброву приснился вещий сон, после которого он длительное время молчал, а его друг Виктор принял постриг, навсегда отрекся от мирского и стал еще больше уединяться в своей келье, упражняясь в посте и молитвах.

Я же после всех событий приняла решение уволиться с работы и записать все случившееся со мной и с окружающими в последний год. Ведь неизвестно, что ждет впереди, а я почему-то уверена, что написать это надо. Вдруг пригодится?..

Гриша пошел пешком по святым местам России. Это решение бомж принял внезапно. Он вышел, как обычно, из своего барака сдать бутылки, отнес их в город, сдал и уже было направился к своей родной свалке, как вдруг ему пришла в голову мысль: а почему бы сейчас не посетить святые места нашей необъятной страны, ведь жизнь, как известно, одна и, кто знает, когда еще такой шанс выпадет? Этому решению в значительной степени способствовала и погода, дул прохладный попутный ветерок, дороги были сухими, и на душе от этого стало невероятно легко.

Гриша как был в шлепанцах, так и пустился в странствие с двадцатью рублями в заштопанном кармане.

Лучок ходит в школу и учится хорошо. Особенно часто рисует ромашковое поле и голубей. Наш маленький дом буквально утопает в его веселых картинках.

Лешка Швабров с благословения священника недавно поступил в духовную семинарию. Его родители, Санек и Натка, на следующий день выиграли в лотерею крупную сумму денег и буквально за две недели ее пропили. Теперь отравляют жизнь младшей дочери, часто просят у нее денег — благо, те у Ленки водятся. Она, помимо стипендии, получает еще и зарплату, подрабатывая санитаркой в районной поликлинике.

Дочери Елизаветы Тимофеевны в вопросы наследства не вникали, родительскую квартиру продали совсем недорого каким-то беженцам, а вот дача находится в сильном запустении: клубничные грядки и малиновые кусты заросли высокой полынью. Зато старшая дочь решила всерьез заняться наукой и теперь, поговаривают, будто пишет даже кандидатскую диссертацию, что-то из области человековедения. Нет, ошибаюсь. Она изучает гистологию — науку о тканях человеческого организма и собирается в скором времени на стажировку в Париж.

Мне до операции оставалась всего пара дней.

Я давно попросила прощения у своих близких: подготовила, насколько это возможно, сына к тому, что на звездное небо вечерами ему придется любоваться в одиночку, сказала, чтобы Лука попросил бабушку не обижаться, когда он, балуясь, будет сдувать на нее одуванчики, как не обижалась я. Попросила также будущей весной посадить в огороде ромашки.

Вроде все сделала, но образ яблони на крыше храма не выходил у меня из головы. Я четко представляла себе корень столь мужественного растения, ствол, затем величественную крону. Господи, это какое же нужно отчаяние и силы, чтобы расти в таком месте? Мне вдруг нестерпимо (именно нестерпимо, как когда-то пить, есть) захотелось увидеть эту яблоню.

Что бы ни случилось, но я должна посмотреть на это чудо. Так решила я про себя. И с особым усердием стала вспоминать разговор давнего спутника. На память пришли его черты, фамилия, а после — и станция, где он садился в поезд. Но этот город — крупный промышленный центр, рядом с которым маленьких деревушек не счесть.

Я долго думала, как мне поступить. Пока не пришла к элементарному выводу — нужно просто купить карту и объехать все мелкие деревушки той области, постоянно расспрашивая у селян о яблоне — наверняка весть о смелом дереве облетела давным-давно всю округу. Да и в городе скорее всего о ней знают.

Я так и поступила. Следующим утром, оставив родным сообщение на телефоне, села в первый же поезд и поехала до интересующей меня станции.

От той поездки я не помню ни чувства усталости, ни голода, хотя на еду я уже смотреть не могла, а уставала в последнее время довольно часто. Теперь все это отдалилось и позабылось. У меня появилась цель!

По приезде в город я тут же наняла такси и с горящими глазами весь день ездила по деревням, бесконечно всех расспрашивая, и искала, искала. Заночевала в деревянной гостинице барачного типа, бывшем доме колхозника, где ночью меня атаковали клопы.

Здесь все и вся было пропитано недавним социализмом: огромные умывальники-рукомойники, отсутствие крючка на дверях в туалет, давно не крашенные узкие подоконники, железные койки. Ну а самая главная «прелесть», что номер, в котором я остановилась, значился в документах как «люкс», хотя в нем было двенадцать аккуратно заправленных рваными и выцветшими покрывалами коек.

Мне повезло сразу же на следующее утро, как только за окном рассвело. Я спросила у сонной горничной про чудо-яблоню и услышала, что она находится всего в пяти километрах от моей гостиницы.

Я ликовала! А поскольку туда давно не ходят автобусы, то я соответственно направилась пешком. Пять километров по непривычной грязи — и я рядом со своей мечтой. Чтобы в дороге не скучать, я взяла с собой четки и молилась. Отныне у меня появилась своя единица измерения пути. Итак, сегодня я могу сделать вывод, что расстояние в пять километров равняется одной тысяче шестидесяти восьми молитвам «Богородице Дево, радуйся». Еще две я прочитала вслух, когда увидела яблоню.

…Такое представить трудно. Мощная корневая система, именно система прочно обвила крышу церковного притвора и боковую часть купола. Множество маленьких, больших и средних корней охватили друг друга, словно сговорившись раз и навсегда жить и умирать вместе.

«В горе и в радости», — подумалось мне. Все корни обнажены, а потому напрочь заросли твердым, как церковная стена, камбием. Ствол несколько раз изогнут, наверное, чтобы никто не вздумал случайно сломать или спилить. Листочки на ветру еле заметно подрагивают, но по всему видно, что держатся крепко. Если всмотреться внимательно в листву, то можно увидеть совсем небольшую молодую завязь. И что характерно, ее здесь много.