Страница 40 из 67
— Успела. А говорили, что на Балтике на загар рассчитывать нельзя.
— Здесь по-всякому бывает. Будем считать, что тебе повезло. Правда, сегодня я лишил тебя пляжа…
— Ничего страшного не случилось… Очень рада твоему неожиданному появлению.
— Понимаешь, Веруша, за мной в любую минуту может приехать кто-нибудь из города, а на пляже меня не найти. Вот я и дал им несколько вероятных мест.
— И одно из них здесь, на веранде?
— Ты угадала… Именно так.
— Не спрашиваю о подробностях, но в принципе то, зачем ты сюда приехал, не очень сложно?
— Увы, Веруша, как раз «очень». Но интересно… Поэтому, признаюсь тебе откровенно, с нетерпением жду сигнала из Западноморска. Должна проясниться одна версия.
— Твоя?
— Нет. Это ребята Жукова еще до меня провели разработку.
— Как у тебя отношения с местными коллегами?
— Нормальные. Чувствуется, что ребята не очень довольны тем, что в дело вошел столичный пижон, но так бывает почти всегда.
— Ты у меня никогда не был пижоном.
— Верно, не был. Но сколько лет ты меня знаешь? А они знакомы с Леденевым трое суток. Да и, чего греха таить, разве мало у нас в Москве пижонов? Есть и верхогляды, свысока посматривающие на провинциальных работников. А ведь именно они, товарищи на местах, тянут основную лямку. Сам был в их шкуре, знаю…
— Может быть, вместе поедем домой, — проговорила Вера Васильевна.
— Это ты на что намекаешь? — улыбаясь, спросил Юрий Алексеевич и шутливо погрозил пальцем. — Но-но! Считаешь, что не управлюсь до дня твоего отъезда? Все может быть, но такое нежелательно…
— А вдруг Василий Пименович наградит тебя неделей отпуска?
— Он наградит… Конечно, если покончим с делом… Но как ему внушить такую мысль? Ты не обладаешь случайно телепатическими наклонностями? Ведь он знал, что ты здесь, когда посылал меня в Западноморск. Не твоя ли это работа?
— Знаешь, Юра, как-то боязно влиять на сознание такого человека, как Бирюков. Уж лучше я воздержусь.
— Я тоже.
Они рассмеялись.
— А если к тебе в Западноморск приехать? — спросила Вера Васильевна.
— Но ведь тебе нужны процедуры, солнце, море… Зачем нарушать режим?
— Ты не хочешь меня видеть в городе?
— Конечно, хочу. Как ты можешь спрашивать об этом, Веруша. Но твой санаторный режим…
— Обойдется. Давай так. Я тебе позвоню, чтобы спросить, когда у тебя выдастся окошечко… И примчусь на такси.
— Добро. Только учти, что из этого окошечка меня могут, как говорят в Одессе, винимать в любое время и ты будешь куковать одна в номере.
— Почему в номере? Я отправлюсь изучать город.
— Одна?
— Там будет видно.
— Смотри у меня… Не забывай, что я сыщик. Через пять минут мне все будет известно.
— А я жена сыщика. Кое-чему и от него научилась.
— Молодец… Только вот что, жена… Кажется, нас уже разлучают. Сюда идет Конобеев. Видимо, заберет меня с собой.
Прохор Кузьмич отыскал глазами их столик, подошел, поздоровался, Леденев познакомил его с Верой Васильевной, и Конобеев извинился, что вынужден увезти мужа…
Юрий Алексеевич простился с женой, записав ей номер своего телефона в гостинице, а когда он и Конобеев подошли к машине, оставленной на главной улице, проезд к машине, оставленной на главной улице, проезд к набережной был запрещен. Отвечая на безмолвный вопрос Леденева, Прохор Кузьмич сказал:
— Петерс заговорил.
В приемном покое их облачили в белые халаты, и молодящаяся сестра с дежурной вежливой улыбкой на увядающем лице подвела Юрия Алексеевича и Конобеева к лифту.
На четвертом этаже они вышли. Сестра проводила Конобеева и Леденева до кабинета главного врача.
Главный врач поднялся, двинулся навстречу, встал с дивана и Федор Кравченко.
— Приехали, — сказал он без особого энтузиазма.
Юрий Алексеевич уже знал историю Петерса со слов Конобеева и отлично понял, чем вызвано отсутствие улыбки на лице киевлянина.
— Сразу пройдем к пациенту? — спросил главный врач после ритуала приветствий и знакомства.
— Видимо, так, — сказал Юрий Алексеевич. — Правда, я хотел бы узнать от вас клиническую, как говорится, картину этого случая. Ну и пару слов о состоянии Петерса тоже…
— Это можно. Больной сильно истощен… Находился в состоянии нервного возбуждения, когда его доставили к нам. После необходимого курса химиотерапии в сочетании с некоторыми другими воздействиями на его организм нам удалось снять реактивные моменты. Более того, к пациенту вернулась память. Он сам назвал себя, вспомнил об аварии, о том, что спешил попасть на концерт. Все остальное для него после момента получения травмы головы — темный лес. Ни одного проблеска.
— Н-да, — сказал Леденев. — Скажите, вы можете дать официальное заключение, что в результате подобной травмы у человека может наступить амнезия[17]?
— Только в предположительном смысле. Утверждать, что так и было в данном случае, к сожалению, не могу. Проблемы, связанные с психическими расстройствами, сами понимаете, не просты.
— Значит, вы не исключаете симуляцию?
— Не исключаю. Хотя здесь, кажется, этого нет… Но я не был рядом с этим парнем в тот момент, когда он падал с мотоцикла. Я и о мотоцикле узнал от вашего товарища.
Главный врач кивнул в сторону Кравченко. Леденев внимательно посмотрел на Федора, и Федор опустил голову. Рассказывать врачу, с чего падал Петерс, было вовсе не обязательно. Это помимо воли врача определяло путь его будущего заключения, снижало уровень беспристрастности экспертизы.
— Давайте посмотрим Петерса и поговорим с ним, — предложил Юрий Алексеевич. — Это можно, доктор?
— Да, недолго… Минут пять-шесть.
— Большего времени не понадобится. Вы проводите нас?
Валдемара Петерса поместили в отдельной палате. Аспирант лежал навзничь и смотрел в потолок. Казалось, Валдемар не слышал и не видел, что в палате появились люди.
Леденев сделал знак, чтобы Конобеев и Кравченко остались у двери, а сам следом за главным врачом подошел к постели.
— Петерс, — позвал врач, наклоняясь над изголовьем. — Вы слышите меня, Петерс?
— Слышу, — еле слышно прошептал Валдемар.
Врач повернулся к Леденеву.
— Он привык к моему голосу. Будет лучше, если ваши вопросы задам ему я. Не возражаете?
— Конечно. Спросите его, куда он так спешил?
— Концерт… Таня. Опоздать не хотел, — медленно проговорил Петерс.
— Где он был эти дни, после аварии?
— Удар… Доски. Хотел проскочить. Не успел, — ответил Петерс.
— На этом все обрывается, — сухо сказал врач. — Я говорил вам.
— Да-да, конечно, задавать вопросы сейчас не имеет смысла, — согласился Леденев. — Да и слаб он еще… Спасибо, доктор. Нам этого достаточно. Не будем его беспокоить больше. Можем мы воспользоваться вашим кабинетом?
— Разумеется. Располагайтесь. А мне нужно сделать несколько распоряжений.
В кабинете главного врача Юрий Алексеевич спросил Кравченко:
— Как вы нашли его?
— Тот парень, я говорю о водителе машины, с которой так неудачно встретился Петерс, Василий Красногор, живет в поселке Тукуй. После аварии, по словам Красногора, Петерс бросился в лес и убежал, оставив мотоцикл на дороге. Шофер решил, что Петерс попросту испугался ответственности, хотя вины его здесь не было никакой. Красногор оставил на осине, к которой приложился головой Петерс, записку и уехал в поселок, забрав с собою мотоцикл. Хотел, говорит, отремонтировать… Я был там. Записка шофера сохранилась, она приобщена к делу. Мотоцикл Красногор действительно исправил. Но пострадавший не приходил за ним… Наказав домашним вернуть парню машину, если он вдруг появится в Тукуе, Красногор отправился в дальнюю поездку. Вернувшись, он узнал, что за мотоциклом никто не приходил. Это встревожило Красногора. Ведь за упавшие с прицепа доски нес ответственность он. Тогда шофер заявил обо всем случившемся в милицию. Там уже имелись сведения о случаях открытого хищения хлеба в булочных, кражах на огородах… Дважды неизвестный молодой человек входил в столовую и собирал объедки со столов. Показания свидетелей примерно сходились. А тут и наш розыск подоспел. Мы дали описание одежды, в которой Петерс ушел на почту из лагеря туристов. Местная милиция мобилизовала дружинников, население тех поселков, вокруг которых кружил Петерс. Вскоре его обнаружили… Пришлось повозиться. Петерс вообразил невесть что… Он дрался, царапался, кусался… Хорошо, что от голода силы у него были не те. Валдемар — парень крепкий.
17
Амнезия — потеря памяти.