Третий апостол

— Вполне.

— Вот и хорошо. Прохор Кузьмич, мне хотелось бы побывать на месте происшествия, — сказал Леденев. — Кто бы мог сопровождать меня?

— Сейчас мы это решим, — ответил Конобеев. — Собственно говоря, чего тут решать… Видимо, нам придется отправиться туда вместе. Тут, товарищи, возникло два новых обстоятельства. Сначала о первом. Позавчера в управление пришло письмо, анонимный автор которого пытается вызвать подозрение против доцента Старцева.

— Старцева? — воскликнул Казакис.

Кравченко хмыкнул, но промолчал. Молчали и остальные.

— Да, Старцева. «Доброжелатель», таким уж хрестоматийным именем было подписано письмо, предупреждает нас… Впрочем, вот оно, это письмо. Я прочитаю его. «Хочу сообщить вам про Старцева. Неизвестно, что делал он при немцах в оккупации. Это липа, что он партизан. Он человек темный. Старцев хотел жениться на Татьяне. Старик узнал про это. Очень был злой. Хотел выгнать типа. Но тип обещал не трогать Таню. А сам хотел ее в жены. Он старый развратник. Ненавидел Маркерта, который мешал Старцеву. Не верьте ему! Доброжелатель». Даты нет… На конверте западноморский штемпель. Письмо опущено на территории того почтового отделения, которое обслуживает район, где произошло убийство. Вот, ознакомьтесь, товарищи…

Конобеев передал картон, в который было оправлено письмо, в руки Леденева. Тот передал его, внимательно осмотрев, дальше.

— Письмо уже подвергнуто экспертизе, — продолжал Прохор Кузьмич. — Ничего существенного не обнаружено, нет даже отпечатков пальцев… Это наводит на некие размышления. Писал человек, который осведомлен о том, что такие следы остаются даже на бумаге, и потому принял меры. Это уже что-то. Далее. Автор не указывает прямо на Старцева как на убийцу. Он дает нам понять, что у того были причины для убийства. Правда, мотив не слишком убедительный, но достаточный для того, чтобы мы переключили внимание на доцента. Это наводит на дополнительные размышления. Автор неплохо знает и биографию Старцева. Видимо, знаком с ним давно или получил от кого-либо такую информацию. Насколько мне известно, сам Старцев никогда не афишировал партизанскую часть своей жизни.

Письмо осмотрели все сотрудники поочередно и вернули его Юрию Алексеевичу. Он снова внимательно рассмотрел его.

Конобеев перестал говорить. Тогда Леденев спросил:

— Больше ничего экспертиза не дала?

— Ничего… Если не считать данных о бумаге и карандаше, которым начерчены буквы.

— Да, начерчены… Послушайте, да ведь это же открытие в деле составления анонимных писем! — воскликнул Юрий Алексеевич. — Обратите внимание: все буквы этого письма начерчены карандашом с помощью линейки. Идеальная возможность не дать нам идентифицировать это письмо с почерком Доброжелателя. Ведь пиши он левой рукой — установить принадлежность автора к этому посланию можно. Пиши печатными буквами — тоже найдется некая индивидуальная, только ему присущая черточка. Даже типографские буквы, вырезанные из газеты и склеенные в нужный анонимщику текст, могут навести нас на след… И это, по-видимому, хорошо известно ему.

— Мне кажется, что это женщина, — заметил Прохор Кузьмич.

Леденев живо повернулся к нему.

— Почему вы так думаете?

— Обратите внимание на слова «старый развратник». Мужчина не стал бы писать так о другом мужчине. Это типично женское выражение. Ведь то, что для мужчины вполне приемлемо с моральной точки зрения, для женщины может казаться Бог знает чем.

— Логично и психологически обоснованно, — согласился Юрий Алексеевич.

— А не может быть так? — сказал Арвид. — Тот, кто писал это, не хуже нас знает психологию и хотел, чтобы мы подумали именно о женском варианте?

— И это не исключено, — проговорил Конобеев. — Тем более этот новый метод… С карандашом и линейкой… Я вот что предлагаю… Хотя, нет, подождите! Расскажу вам сначала про второе обстоятельство. Это произошло сегодня ночью. В два часа позвонила дежурному по управлению Магда Брук и сообщила, что слышит шаги в опечатанном кабинете профессора Маркерта.

— Ого, — сказал Кравченко. — Весьма и оченно интересно…

— К сожалению, дежурный не проявил должной инициативы.

Вместо того чтобы самому принять необходимые меры, он позвонил мне домой. Я сказал, чтобы к дому Маркерта срочно выслали оперативную группу, и поехал на место происшествия сам. Может быть, мы бы успели захватить таинственного ночного незнакомца, навестившего кабинет покойного через окно, но дежурный, посылая группу, и тут допустил промашку. Он снова позвонил Магде Брук… Она дала ему домашний телефон, чтобы уточнить, как к ним проехать. Дежурный не знал того, что параллельный аппарат стоит в кабинете профессора. Его ведь так и не отключили… Ночной звонок, видимо, спугнул непрошенного гостя… Едва рассвело, я осмотрел кабинет вместе с товарищами из отдела криминалистики. Неизвестный проник в дом из сада, и проник с профессиональной сноровкой, аккуратно вскрыв окно. Следов не обнаружено никаких, если не считать грязи с обуви, неизвестный был в кедах, да выдвинутых ящиков с бумагами, разбросанных книг. Работал в перчатках… Применение служебно-розыскной собаки результатов не принесло. Уходя, неизвестный обработал следы одеколоном «Шипр».

— Дела, — сказал Арвид, — столько событий за сутки. Успевай, парни, поворачиваться…

— Придется нам всюду успевать, — сказал Леденев. — Вы что-то хотели предложить, Прохор Кузьмич…

— Вы собирались осмотреть место убийства, Юрий Алексеевич… Вот сразу глянете и на место ночного происшествия. Мы еще не касались бумаг Маркерта, так как не видели в них повода для преступления. Теперь приходится пересмотреть эту точку зрения. Сейчас увидите сами, Юрий Алексеевич.

— Если не возражаете, я возьму с собою Арвида Карловича.

Казакис покраснел от того, что его тайное желание совпало с предложением Леденева.

— Конечно, — откликнулся Конобеев. — Сам я затею с Магдой Брук разговор о взаимоотношениях Старцева, Татьяны и самого Маркерта. Надо же проверить это письмо. Вместе и отправимся. Вацлав Матисович тем временем раздобудет нам Евангелие от Петра, а Федор Гаврилович пусть продолжает искать Валдемара Петерса.

В доме Маркерта Конобеев представил Магде Леденева как сотрудника прокуратуры, а Казакиса она знала уже по прежним визитам.

— Я готовлю обед, — сказала Магда. — Татьяна будет скоро приходить обедать.

— Ничего, — успокоил ее Прохор Кузьмич. — Мы поговорим о ночном визите на кухне, чтобы не отвлекать вас от дела. А товарищи наши осмотрят комнату наверху. Может быть, теперь найдут еще какие-нибудь следы.

Юрий Алексеевич с Арвидом поднялись в кабинет профессора Маркерта и принялись внимательно осматривать его. Но здесь уже поработали эксперты-криминалисты. Потому Казакису и Леденеву не пришлось тратить много времени на внешнее знакомство. Им предстояло разобраться, хотя бы в самом первом приближении, с бумагами и книгами профессора, попытаться понять, что мог искать здесь ночью неизвестный пришелец.

— Нам бы Старцева пригласить, — сказал Арвид. — Он ведь специалист, ближайший помощник Маркерта. С его помощью мы б легко разобрались в этом бумажно-книжном Вавилоне. А нам, несведущим, понять здесь что-либо так же трудно, как разобраться в Талмуде[16].

— Увы, Арвид Карлович, ничего с вашей идеей не получится. Ведь мы в оперативной работе руководствуемся не Талмудом, а советским уголовно-процессуальным кодексом. Сей же закон запрещает привлечение к следствию лиц, не облеченных соответствующими полномочиями. Я б и сам с удовольствием привлек Старцева к делу… Наслышан о нем. Надо будет познакомиться поближе.

— Говорят, умный дядька, — сказал Казакис. — Только вот телега на него неприятная… Как там Прохор Кузьмич? Что узнает он от хозяйки дома?

— Закончим здесь работу и спросим у него, — отозвался Леденев. — Что ж, приступим.

— Начнем, — сказал Арвид.

Минут тридцать-сорок они работали молча.

16

Талмуд (древнеевр. ламейд — учение) — многотомный сборник еврейской религиозной литературы, сложившейся с IV века до новой эры по IV век нашей эры. Сочетает в себе дискуссии иудейского духовенства о Моисеевом Законе и культе, поучения морального толка, религиозные предписания и богословские рассуждения о догматике, законы уголовного и гражданского судопроизводства, простейшие сведения по математике, географии, медицине, притчи и пословицы, сказки, легенды, мифы, басни и т. п. Состоит из Мишны — повторения законов и Гемары — собрания толкований Мишны.